Чернее черного - Иван Александрович Белов

– Прямо все такие честные. – Рух дал отмашку обозу и первым пошел по следам ушедших разведчиков.

– Честь – все, что есть у маэвов, – гордо сказал Ефим.

Болотина осталась за спиной, черный и угрюмый бор начал потихоньку редеть, в плотной стене леса появились просветы, путь ощутимо пошел под уклон. Ледяное зимнее солнце начало потихоньку сползать к горизонту, на грязный снег легли длинные тени. Впереди, за вершинами, поднялась тонкая струйка серого дыма. Маэвы подали обещанный сигнал. Не успели отмахать и ста саженей, как тонкая струйка превратилась в густой черный столп, уходящий в безбрежные морозные небеса.

– За дураков нас держат? – хмыкнул Бучила. – Будто сразу неясно было, куда идти. На хрена весь лес поджигать?

– Странное дело, – поддакнул Ефим. – Маэвы скрытный народ. Возможно, саратоки сошли с ума. Или думают, мы слепы.

Через полверсты лес расступился, и Рух увидел полосу чистого снега, крутой дугой уходящую вдаль. Река. Самый лучший зимний путь в этих краях. Берега крутые и песчаные, но следы маэвских разведчиков вывели к удобному пологому спуску. Рядом, на откосе, гудел и плевался искрами огромный костер. Мавки, крайне довольные собой, суетились вокруг и швыряли свежие еловые лапы в огонь, издали похожие на беснующихся чертей.

– Вы чего, ошалели? – спросил Рух, как только поравнялся с поджигателями. Снег вокруг плавился и шипел. В лицо била волна нестерпимого жара.

Мавки залепетали в ответ на своем певучем и мелодичном наречии. Маэва с ребенком за спиной оживленно зажестикулировала.

– Говорит, хотели дать знак логнорам, чтобы те готовили празднество. Ну и перестарались слегка, – перевел Ефим.

– Заставь дураков богу молиться… – Рух тяжко вздохнул и заскользил по скату на присыпанную снегом гладь. Потопал ногой. Лед встал основательный, не меньше чем в полторы ладони толщиной, сани пройдут без проблем. А то бывали случаи, видел, как телеги проваливались во внезапно открывшуюся черную полынью. И лошади… лошади так истошно кричали…

Сани растянувшейся цепочкой спустились на лед. Речка была всего ничего, узкая и прямая, зажатая косогорами, елками и больными искривленными соснами. Но здесь, даже на столь малом просторе, уже дышалось свободнее, Гиблый лес, пусть на мгновение, будто разжал свою мрачную хватку. Обоз бодро зашуршал по насту, возчики сразу повеселели, перекидываясь грубоватыми шутками. Маэвы-разведчики то убегали далеко вперед, то возвращались, внимательно оглядывая берега. Их словно что-то тревожило, но, встречаясь взглядом с Рухом, они всегда беспечно улыбались и приветливо махали руками. Дымный столб позади почти иссяк и расползся на ветру в слоистые облачка. Рух пропустил тот момент, когда почувствовал чужой, неотрывно следящий взгляд.

И тут Бучила увидел. За спиной, на левом, самом высоком берегу, едва различимые на фоне заснеженных веток, застыли два всадника на низеньких лохматых конях. До всадников было совсем недалеко, саженей с полста, и Рух вурдалачьим зрением рассмотрел их сполна. Паукообразные, тощие, с вытянутыми узкими башками и огромными, чуть не на половину лица пустыми глазищами в обрамлении черных вздувшихся жил, одетые в вышитую кожу и крашеный мех. У ближнего к седлу приторочены две заиндевевшие головы. Подленькие мурашки сменились ознобом.

– Кузьма, – позвал Рух. – А ну, погляди. Гости у нас.

– Не вижу. – Семыга прищурился. – А, вижу. Конные вроде…

Второй всадник дернулся, будто поплыл, и Рух увидел натянутый лук.

– Ходу, ходу! – неистово заорал Рух и не успел. Истошно свистнула стрела, и возчик на последних санях подавился хрипом и упал под полозья.

– Чудь! Чудь белоглазая! – завопил Бучила, прыгнул на место упавшего мужика и стеганул зафыркавших лошадей. – Гони, кому жизнь дорога!

Бахнуло. Кузьма вроде дурак дураком, а пальнул навскидку, не целясь. И, естественно, не попал. Разве белочек насмешил. Всадники растворились в лесу, оставив после себя искристую снежную взвесь.

Обоз взорвался криком и воплями, защелкали кнуты, заскрипели полозья. Господи, толку-то? Груженые сани едут чуть быстрей неспешно идущего человека. Мимо, в обратную сторону, промчался Ефим.

– Куда, полудурок? – заорал Рух и осекся, подавившись порывом холодного ветра. Ефим не ответил, сигая через снежные заносы, словно завзятый заяц-русак.

– Точно ли чудь? – прохрипел бегущий рядом Кузьма.

– Точнее некуда, – подтвердил Бучила. – Во всех подробностях рассмотрел.

– Прям успел, – не поверил Семыга. – Со страху тебе чудины привиделись. Мавки это. Заманили в удобие и тепленькими возьмут. А я говорил. Наш-то дикарь прикормленный, глянь, убежал.

Рух оглянулся. Ефимка и правда был уже далеко, но теперь, отчего-то, мчался назад. Засратый цирк.

– Да вон он, обратно бежит, – крикнул Рух. – И эти при нас.

Двое маэвов-разведчиков и правда никуда не делись. Смущало одно – оба еще больше расплылись в довольных улыбках и что-то горячо обсуждали между собой.

– Точно, чудь это, – доложился подбежавший Ефим и продемонстрировал тонкую стрелу с рябым оперением и кусочками кожи и плоти, налипшими на железный, хищно зазубренный наконечник. – Вот, гляньте, тут не спутать.

Он ткнул в костяную свистульку под наконечником.

– Такие только у них. Проклятые грязные скейда.

– Вот не хватало! – Кузьма матерно выругался, пытаясь на бегу перезарядить ружье, но лишь бестолково просыпая драгоценный порох на снег. – Сколько их там?

– Видел двоих, – нахмурился Рух. – Но где двое, там и орда.

Ну и как в ублюдское блюдечко с яблочком поглядел. Кузьма, оглянувшийся назад, хрипло завыл и рванул обгонять еле плетущиеся повозки. Рух зыркнул через плечо. Далеко позади с заснеженного берега на речной лед скатывались десятки крохотных черных фигур. Ну все, допрыгались, м-мать! Чудь белоглазая – поганый колдовской народ из самых глубин Гиблых лесов. Убийцы, людоеды и палачи, ищущие удовольствие в пытках и воплях истязаемых жертв, во славу своих темных богов. Падальщики по сравнению с ними – малые дети.

– Не уйдем! Не уйдем! – перепугано крикнул кто-то из возчиков.

– Заткнись, Еремей! – завыл Кузьма. – Знай гони, бог не выдаст, свинья не съест!

«Еще как съест», – подумал Рух, нахлестывая недовольно фыркающих коней. Тут гони не гони, конец один, чай, не на удалых тройках летим. Неспешные обозные лошадки не превратятся вдруг в лихих рысаков.

Под полозьями подозрительно скрипнуло, но Рух, по запарке, внимания не обратил. Из-под едущих впереди саней брызнула вода, и по льду зазмеилась длинная трещина.

– Стой! Стой, кому говорю! – истошно заорал Рух, выскочил из саней и бросился бежать, путаясь в шубе. Под ногами зачавкало. Интересно, глубоко тут? Если вурдалака в ледяную воду затянет, оттает он по весне? Проверять не хотелось. Мельком оглянулся. Россыпь темных фигурок приблизилась, в скудных лучах заходящего солнца сверкала морозная сталь.

– Какое стой? – Перед глазами выросло перекошенное лицо Кузьмы. – Ошалел?

– Лед ломаем! – Бучила