ЧВК Херсонес. Том 2 - Андрей Олегович Белянин
Обед мы успешно пропустили, но тот же Герман сбегал куда-то, вернувшись с большим куском белого сыра и караваем свежего хлеба. Денисыч, порыскав в неизменной сумке, вдруг достал банку с большущими чёрными оливками. Я нарвал в саду спелых фиолетово-сизых слив, вымыл их в фонтане, и скромный стол накрылся.
Собакам налили воды, но, быстренько похлебав, они заняли пост поближе к коридору в ожидании любимой «мамы». А к нам через какое-то время присоединился директор. Феоктист Эдуардович был довольно рассеян, явно не знал, о чём говорить, зато три или четыре раза тыкал в меня пальцем, словно желая убедиться, что я не призрак и не развеюсь на ветру.
Общий разговор не особо клеился. Я всё ещё плохо слышал, получив такой гиперзвук по барабанным перепонкам, Диня напропалую хвастался своей храбростью: как он выбил себе место в экспедиции, как показал нам Пантикапей, как пошёл проводить меня в так называемый Тартар и прошёл весь квест, а в конце не побоялся вырубить по башке бывшего мужчину Гребневой, хоть тот, между прочим, настоящий генерал.
Здоровяк Земнов смущённо извинялся за то, что не принял участие в Керченском походе. Он всё это время возился с золотым конём царя Митридата, уже понял, как тот включается и выключается, но покуда не в курсе, каким образом эта техника вообще функционирует. Какой самовозобновляемый источник энергии заставляет коня двигаться, как им управлять, и не проще ли вообще отложить под витринное стекло в ожидании консультаций с более серьёзными специалистами в области подобных неосвоенных технологий? Хоть ту же рыжеволосую Чапман подключить, например? Или сразу весь канал РЕН ТВ?
Директор кивал, хвалил, обещал премии. Причём всем, включая меня, Диню и Гребневу. Хотя по факту хоть чем-то полезным занимался разве что один Герман. Мы так, просто развлекались в собственное удовольствие.
– Кстати, молодой человек, если вы заметили, наша Афродита уже третий раз спасает вам жизнь. Это ли не повод сделать ей предложение?
– Какое? – не понял я. Временная глухота начинала отступать, но тут внезапно, словно в наказание за глупость, тонкий укол головной боли прошил виски…
– Грин, вам плохо? Вы так побледнели, – встревожился шеф.
– Голова болит второй день, – ответил я, скрипнув зубами. – Надо выпить таблетку и, наверное, показаться врачу. Может, давление, может, вино…
– Не греши на вино, зема! Уж что-что, а это у нас в Крыму лучшего качества. Особенно то, которым тебя угощает такой высокий алкопрофессионал, как я!
– Так, ты заткнись. А вы, Земнов, напомните мне, в каком кабинете у нас принимает врач?
– Алексей Херонович? Вроде бы в левом крыле, рядом с кабинетом вашей сестры.
– А у Милы тут есть свой кабинет? – искренне удивился Феоктист Эдуардович, по-детски всплеснув руками. – Странно, почему мне не доложили? День полон открытий! Ладно, пока проводите Грина, ему нужна помощь.
Герман коротко поклонился, помог мне встать, и мы пошли. В принципе, наверное, я бы мог настоять на том, чтобы съездить куда-нибудь в платную клинику, вряд ли при музее работает профильный врач. Но потом вспомнил, что мы частники, а значит, вполне можем сдавать квадратные метры в аренду любой фирме. К тому же толчки в висках усилились, и я был готов уже на любого врача, лишь бы у него было обезболивающее.
Не знаю, сколько времени мы шли, вряд ли очень уж долго, но эта дорога показалась мне длиннее жизни. Если бы не помощь нашего добрейшего специалиста по мрамору и бронзе, сам я бы точно свалился где-нибудь в длинных и запутанных коридорах. Но действительно, за первым же поворотом налево от надписи «Основная экспозиция» висела небольшая мраморная табличка. Нет, на ней не было ничего написано, зато красовалась змея, обвивающая чашу.
Земнов деликатно постучал, и нас впустили. В смысле дверь открылась, и мы вошли в просторный врачебный кабинет. Лампы дневного освещения под потолком, кушетка, покрытая чистой простынёй, большой шкаф со стеклянными дверцами, сквозь которые видны разноцветные банки и медицинские инструменты, раздвижная ширма. Больше, кажется, ничего.
Из-за письменного стола навстречу нам поднялся с колченогого табурета невысокий молодой человек в белом халате. Скорее даже подросток, лет шестнадцати от силы. Сутуловатый, поджарый, кучерявый, с большими глазами и оттопыренными ушами.
– Приветствую тебя, приятель старый Герман! Ужели снова потянул мениск иль сыпь в ненужном месте поразила? А это кто с тобой? Так бледен он. Я знаю, знаю, новый друг, с которым ты вновь боролся на кровати и победил, так что ему ходить теперь проблемно, так ли? – после чего паренёк искренне рассмеялся, предлагая нам оценить его недалёкий юмор.
– Это наш сотрудник Александр Грин, специалист по истории искусств широкого профиля, – Земнов сдвинул брови, сразу пресекая весь стендап. – Да, он мой друг. У него болит голова, и если ты продолжишь юморить, то у тебя она заболит тоже!
– Да брось, я же шучу! Шутить нельзя? Увольте! Врачебный юмор крайне специфичен, но без него не выжить эскулапу. Представлюсь новому сотруднику – Асклепий! Тот самый, что учился у Херона, ветеринар, но мы здесь без чинов, поэтому для вас я просто – Лёха!
– Он издевается? – спросил я у здоровяка Германа, но тот лишь махнул рукой и повертел пальцем у виска, типа кое у кого не все дома. – Я так и подумал. Может, всё-таки в клинику?
– Так, значит, голова, а не копыта? – врач Алексей продолжал болтать всё в том же ритме вольного гекзаметра, начиная засучивать рукава. – Ложитесь на кушетку. Газы есть? Давно болит? Что пьёте?
– Что и все.
– Ну, что они все пьют, я это знаю. Что пьёте вы, чтоб боль унять свою? Таблетки, капли, может, крепкий виски, примочки с имбирём, слабительное или?..
– Обычный пенталгин, но съел уже полпачки, – я не заметил, как сам начал отвечать ему в его же стиле. – С чего всё началось, не знаю. Не падал, ударяясь головой, не мучился похмельем, и давление – всё было в норме.
– Откройте рот. Ага, ага, ага! Лечили зубы? Вижу. Повернитесь, штаны снимите. Ладно, я шучу! Врачебный юмор, говорил же, право… Вот здесь болит? А если так? А тут? Тут не болит, понятно. А теперь держитесь…
Не знаю, на что он нажал в области шеи, я лежал на кушетке лицом
