Повелители драконов: Земля злого духа. Крест и порох. Дальний поход - Андрей Анатольевич Посняков
– Неужто и впрямь бы хвостищем ударила?
– А я бы не стерпела! Я бы ей показала – хвостище!
– И я бы – показала. Ежели бы не Настена…
– Ой, девки, – замедлив шаг, неожиданно вздохнула Олена. – Хорошо им – и Настьке, и Ониське… про рыжую я и не говорю. У всех мужики на примете, клинья давно подбивают – у Авраамки – кормщик, немец веселый – к Ониське, а уж к Настене – сам атаман. А чем мы-то хуже?
Черные глаза девушки вдруг вспыхнули какой-то непостижимой страстью и тайным, даже вполне постыдным, желанием.
– Да мы не хуже, – закинув за плечи косу, согласилась цыганистая Глафира. – Что нам, мужиков не найти? Вон, так и смотрят.
Худенькая Устинья закрестилась:
– Что вы такое говорите-то, а? Неужто чести девичьей захотели лишиться? Не пойми с кем… Ну, лишитеся… а потом? Стыд ведь! Срам! А потом, когда домой вернемся…
– А кто тебе сказал, что мы домой вернемся, чудо? – вызверилась вдруг Олена. – Ты глянь, вчера чудовища чуть нас не сожрали, да тут много таких, и чем дальше, тем больше будет! И кто знает, что там еще впереди? А ты говоришь, домой… Вдруг да… Так и умереть – девственными? Я – не хочу! Пусть и стыд, и срам – не хочу, и все! – девушка уже почти кричала, из темных, с пушистыми загнутыми ресницами, глаз ее катились злые слезы. – Надоело! Всё надоело, всё! И поход этот, и страх, и то, и – несмотря на стольких мужиков рядом – безмужичье! Мы что, монахини, что ли? Жара эта надоела, косы… Вон Настька – умная… Знаете что, я тоже сейчас косу обрежу! И рубаху – снизу – повыше колен. Что глаза пялите? Потом уж вся изошла, жарко. Аксинья, дай-ка нож…
Олена хватанула острым клинком по толстой своей косе, обрезала… разлетелись темные волосы по плечам… То же самое тут же проделала и Глафира, и, чуть подумав, конопатенькая Федора.
– Ну, теперь, девки, – рубахи!
Обрезали и рубахи, все трое – Олена, Глафира, Федора…
А вот Устинья – не стала. Уселась в песок, уткнулась в колени голову и горько заплакала. Худенькие плечи ее задрожали:
– Ой, девы-ы-ы… Что же вы такие бесчестные-то, спаси вас Господь…
– Да не реви ты! Лучше делай, как мы.
– Пусть ревет! – Олена жестко прищурилась и вдруг ухмыльнулась. – А ну-ко, девки, дайте мне ножик… И эту дуру подержите чуток… ага!
Сверкнул на солнце клинок – полетела в песок темно-русая коса Устиньи – мстительная Олена нарочно обрезала коротко, чуть ли не по самую шею. А потом – и рубаху – чуть ли не по самое то… Ну, не по самое, но гораздо выше колен, гораздо…
– У-у-у-у! – Устинья забилась в истерике. – Зачем вы, девы… Зачем? Я не пойду… никуда не пойду… такая… лучше утоплюсь!
Вырвалась, с неожиданной силою, вырвалась – да бросилась было в озеро… Олена едва успела поставить подножку – и девушка свалилась в песок.
С укоризной взглянув на Олену, Глафира с Федорой принялись наперебой утешать:
– Ну, Устиньюшка, не горюй, не плачь – слезами-то не поможешь. И об утопленье – не думай, сама ведаешь – грех то! Большой грех! Неужто греховодницей помереть хочешь? Не хочешь ведь? Нет? Вот и ладненько. Ну, вставай уже, побредем за водицей, а то не дождутся.
Устинья покорно поднялась, с обрезанной косою, в оборванной короткой рубашке, взялась за кадку вместе с конопатенькой Федорою, понесла. Не плакала уже, но всю дорогу шла молча, глядя невидящими глазами бог знает куда.
– Э-эй, ты только не спотыкайся, Устинья!
Двое молодых нахальных парней во главе с Олисеем Мокеевым оторвались от других охотников – у нас, мол, свои утки – и быстро зашагали куда-то по низкому, густо заросшему камышом берегу.
– А мы куда идем-то, Олисей? – спросил один из парней – Кайлов Никеша, из недавних казаков, из строгановских, ни крымских татар, ни ливонской войны не видавший.
Так-то парень хоть куда – высокий, волосы русые – вот только малость прыщав, да и бородка в крошках, и взгляд вечно виляет.
Второй, Онисим Гречин, тоже поддержал:
– Да, Олисей, куда?
Дружок Никеши Онисим – из чусовских – росточком не удался, зато в плечах, как и у Олисея – сажень косая. Коренаст, крепок, силен, а вот лицо не как у Мокеева – щекастое, а наоборот, узкое, будто у давно не кормленной лошади. Худое, недоброе с виду, лицо.
А сам-то Олисей – круглолицый, красивый – девки заглядывались, а чего ж!
– Куда надо, туда и идем, – не оборачиваясь, бросил Мокеев. – Родничок я вчера заприметил. Не токмо я один, девки тоже видели – неужто за водой не пойдут? А тут – мы! Здрасьте, мол, давненько не виделись.
– Что, толоки устроим? – испуганно прищурился Гречин. – Все втроем навалимся?
Олисей ухмыльнулся и хмыкнул:
– А что, страх берет?
– Конечно, берет, – угрюмо кивнул Онисим, щерясь щербатым – с выбитым в жестокой кабацкой драке зубом – ртом. – Атаман приказал – девок не трогать. И что с нами будет, коли мы на приказ сей наплюем?
Сбавив шаг, Мокеев неожиданно рассмеялся:
– А мы и не наплюем. Эх, дурак ты, Онисим, ну, как есть дурень. Кто же тебе сказал, что мы силком девок брать будем? Все по согласию, в охотку, лаской.
– Дак как же лаской-то? – непонимающе хмурился Гречин. – Ведь не захотят?
– Нет, ну дура-а-к! – сплюнув, снова захохотал Олисей. – И в кого ты такой дурень, Онисим? У тя глаз нет, что ли? Ты не видал, как на нас девы посматривают? Не все, да, но ведь есть и те, что смотрят… что перезрели уже давно, груди вон, словно дыньки спелые, через рубахи ломятся – так мужика испробовать охота! А нету! Атаман не велит забижать, не разрешает. А мы забижать не будем! Просто поговорим… договоримся… Только – тсс! Никому об этом. Чай, и иные охотники найдутся.
Ждать недолго пришлось – не успели казачки и воды вдоволь испить, как у родника объявились девушки – три черноокие, чернобровые, и четвертая – светленькая, с конопушками. У всех косы обрезаны, да и подолы – ноги заголены бесстыдно, особенно у одной…
Онисим аж слюну сглотнул, облизнулся.
– Здравы будьте, красули, – поднялся навстречу девушкам Олисей Мокеев. – Вижу, за водицей собрались.
– За водицей, за чем еще-то.
Ответив за всех, Олена с усмешкой прищурилась, окатив парней оценивающим жарким взглядом.
– А вы что без дела?
– А мы закончили уж, – широко улыбнулся Мокеев. – Вот, пришли испить водицы.
