Предназначение - Галина Дмитриевна Гончарова
– А не обморочит она нас?
– Нет, она одна, нас много, не справится попросту.
Когда б не Божедар, так и вышло б все по его слову, по задумке Любавиной. Сильна волхва на земле своей, а только и обратная сторона у этой силы есть. Волхва от земли своей сильно зависит, а деревья… Когда маслом их облить земляным да факел кинуть, хорошо они горят, даже зимой. Поджечь место силы ее в десяти местах, так в одном-то пожар волхва, может, и потушит, а в остальных? Одна у нее голова, не десять. И руки тоже одни.
А еще… больно тем рукам будет.
Когда священную рощу рубить будут, волхве дурно сделается, гореть она будет, как в лихоманке, корчить ее будет, корежить, и чем долее волхва в роще той прожила, тем сильнее боль будет.
Связь между ними двусторонняя, завсегда так. Не отдашь – так и не получишь.
Все продумано было.
Оттого и не боялся Гордон, оттого и людей ему удалось легко набрать – все равно наемникам, в кого стрелять, кого жечь, а что такое волхва, они и вовсе не представляли.
А только вот не дошли до рощи поджигатели. Из города-то они разными тропами выбирались, а потом по одной дороге пошли, уж у рощи разделиться хотели. Помешать им Добряна не смогла бы, разве что ветер уговорить, метель поднять, закружить-завьюжить… да не столько сил у нее. Велигнев – тот мог бы и справиться, может, еще кто из сильных волхвов. Может, Устинья смогла бы. А Добряна…
Не могла она убивать, она волхва Живы-матушки, не Рода. Рука у нее на людей не поднималась, разве что ее саму убивать будут. А так… идут люди – и идут себе. Даже понимая, что происходит, не могла она просто. А вот Божедар очень даже мог.
Услышал он от Добряны, что идут иноземцы к роще, нахмурился. Явно ж не с добром они сюда идут, людей кликнул:
Да и не таились иноземцы особенно, топоры на плече кое-кто нес, горшки да бурдюки с маслом тоже, меж собой разговаривали, похохатывали. А вдруг волхва даже и собой ничего? Может, ее тогда не сразу убить, а того… попробовать перед смертью? Она как обычная баба – али еще чего у нее не так? А вдруг в роще деньги какие найдутся?
Да всенепременно найдутся, надобно только поспрошать получше, к примеру, когда волхву пятками в костер сунуть, она ж не выдержит, все расскажет? А гореть она как человек будет – или как дерево?
Божедар на это посмотрел, послушал, людей своих расставил, а как подошли иноземцы на нужное расстояние – и команду отдал:
– Огонь!
Короткая команда, а только с лихвой ее хватило.
Ударили тридцать арбалетов по толпе, в единый миг треть народа выкосило. А ведь не просто так их поближе к роще подпускали – выбрали место так, чтобы арбалеты успеть перезарядить и второй раз выстрелить, ежели убегать кто начнет.
Вот Гордон убежать и попробовал.
Не успел: болт арбалетный быстрее оказался, налетел, клюнул в поясницу – разом ноги отнялись, так Гордон мордой в снег и упал, завыл, понимая, что это уже конец, не вылечишь такое… Да куда там лечить! Уйти не удастся!
А стрелки второй залп дали – и за оставшимися татями кинулись. На всех еще и не хватило.
Потом добили тех, кто на дороге остался.
Пока тела к роще стаскивали, а Добряна распоряжалась, кого да под какое дерево положить, пока обыскивали (что с бою взято, то свято), Божедар главным занялся. Специально приказал не добивать Гордона, того хорошо видно было. И одет он не в пример наемникам, и оружие у него дорогое, и на пальцах перстни самоцветные…
Взял нож да и примерился.
– Сейчас глаза тебе выскребать начну. Тщательно, до кости черепа. Потом зубы по одному начну выламывать, потом уши порежу… постепенно, на лапшу. А убивать я не стану тебя, нет, я тебя вот так, за ноги, по дороге оттащу да и брошу, все одно ты никому ничего не расскажешь, нечем тебе будет…
Гордону того с избытком хватило, и начинать не понадобилось.
– Я… не…
– Могу и убить. Но в обмен ты мне расскажешь все.
– Что ты знать хочешь?
– Кто тебя послал сюда?
– Государыня Любава.
– Откуда вы друг друга знаете?
Допрашивал Гордона Божедар долго, может, часа три, уж и трупы все убрать успели. Ответы себе для памяти записал, не все запомнить можно было.
Те же имена, адреса…
Божедар себе пообещал посетить кое-кого. А может, и не только посетить. Лес вот удобрили, в Ладоге-реке рыбы тоже голодные, подкормить надо!
Пора наводить порядок в доме своем! Пора… пока другие тот дом не отняли.
* * *
Рудольфус Истерман письмо и перстень магистерский получил, ахнул от ужаса.
Это что же деется-то?!
Ему самому на Россу возвращаться? Нет, не договаривался он так-то. Или?..
А и что он теряет такого, когда подумать? Ежели не один, не сам по себе пойдет он, его на корабле повезут, под защитой надежной? Чай, на орденские корабли и пираты нападать побоятся.
И… когда власть поменяется, лучше рядом быть, о заслугах своих сказать погромче, чтобы и услышали, и заметили, и оценили по достоинству, чин какой дали, землю, титул…
И побольше, побольше!
Но как же с приказом Бориса быть? Руди-то знает, не будет Бориса – в пыль все его приказы обернутся, он и постарается, но не знают о том его спутники, боярин Прозоров не знает, а ему приказ Бориса выполнить надобно.
А как быть?
Долго не размышлял Руди, спустился вниз да и к боярину Прозорову подошел:
– Яков Саввич, я плохие известия из дома получил.
– Что в Россе не так?
Руди руками замахал, заулыбался:
– Нет, Яков Саввич, в Россе хорошо все! – Что и жалко-то, не взяла их лихоманка. – Но я ж отсюда родом, вот мне и написали. Брат у меня приболел, хотел бы со мной проститься.
Боярин Прозоров кивнул:
– Серьезно это?
– Очень серьезно. Молиться буду, авось Господь смилуется, но лекари говорят, надежды мало. О, мой несчастный брат!
– Господь милостив. – Яков Саввич Прозоров перекрестился, на Истермана посмотрел. – Так чем помочь-то тебе, Руди?
– Отпусти меня, боярин, примерно на месяц? Съезжу, разберусь я с делами наследственными, да и к вам вернусь.
Яков Саввич тут же и успокоился. Истермана он давно знал, родственных чувств у него, как
