Соларис. Разбитая судьба - Анна Панкратова
Окно – пара, что оказалась в огненной ловушке. Он крепко прижимает к себе любимую, шепчет, что их спасут хранители жизни, что все будет хорошо, но знает, что им не спастись…
Лужа, что осталась после полива травы, – хранитель жизни, что воет от боли, свернувшись калачиком. Его крылья превратились в лохмотья, что облепили кости. Волдыри покрыли тело… Крылья никого не спасут. Она позаботилась, чтобы они не улетели.
Зеркало – принцесса уже вызывает крылья, что унаследовала от матери, но понимает, что лететь некуда. Черным дым мешает видеть, дышать, думать… а огонь подбирается все ближе… но потом раздается звон стекла – это ей на помощь пришел друг детства.
Посуда, что осталась на столах кафе, – паника. Хаос. Крики. И пламя. Пламя, что захватило большую часть города.
Флоренс открыла глаза, облизала губы, едва сдерживая стоны: так счастлива была, что увидела кульминацию со сцены, а не с заднего ряда.
Руби, пользуясь тем, что мойра отвлеклась, помогла Лиаму освободиться и сидела на земле рядом с ним, гладя по вспотевшему лбу.
– Я хочу, чтобы ты увидела, к чему привел твой выбор. Сколько людей погибло. Сколько судеб отныне изранены. Это ты сделала. Не я. Нет… я это написала, но ты выбрала этот путь, а не свой. Я найду тебя чуть позже. Ах да, ваш особняк я не тронула.
Руби резко обернулась, махнула крыльями, Лиам уже занес меч, но Флоренс лишь подмигнула им, а потом позволила ветру унести ее прочь. Она знала, что решат ее актеры, знала, что им нужно взять в их особняке. И покорно ждала финала.
3
Руби пыталась понять, куда делась мойра, опустошенно глядя в сторону, в которой она исчезла. Мозг работал, но казалось, что не все шестерни крутились, ведь она не знала, что делать дальше. Лишь моргала, ощущая, как быстро билось сердце. Появлялись люди. Она могла бы узнать в них хранителей жизни и некромантов, но не могла отвести взгляд от места, где стояла Флоренс… Мойра… Мойра пойми кто! Оживший миф! Та, про кого они знали с детства, но верили, что это небылица, созданная для оправдания неверных решений, мол, так решила мойра, она же – судьба…
– Любовь моя, надо найти ее, остановить, в доме есть…
– Нет. Ты же слышал ее…
Руби махнула крыльями, готовясь к взлету. К ней бежали люди из стражи, что-то кричали, но она уже поняла, что все это неважно. Она хотела покончить с пустотами. И теперь у нее был шанс.
– Ликвидация пожара на тебе. Я разберусь с мойрой.
– Любовь… Руби!..
Она обернулась, тяжело вздохнула и подошла к мужу.
– Прости, что была плохой женой. Так вышло.
Она провела рукой по его щеке, а потом с разбега взлетела.
Руби не умела любить, но кровь застыла, покрылась коркой льда, когда она увидела, что творилось с большей частью районов Лостхилла. Она слышала крики, полные такой боли и страха, что каменело сердце. Видела черный дым, что распространялся, словно чума. Враг, от которого можно лишь бежать, но нельзя победить.
Горели дома, большие и маленькие. Дома, в которые она ходила к друзьям, в которых она отдавала приказы и предавалась любви.
И во всем была виновата она, ведь сделала неверный выбор. Она и сейчас должна была ошибиться, мойра не зря оставила особняк целым, она уже летела туда, но…
«…Если бы оказалась достаточно смелой, а не была такой сукой!…»
Руби резко сменила направление, едва видя, так слезились глаза. В груди жгло. Она набрала высоту, размерено махая крыльями. К мойре людей. К мойре эти смерти и чьи-то страдания. Так было нужно. И теперь она еще сильнее в этом убедилась, ведь ее решение привело ее к мойре…
Кирпич за кирпичом. Проход расширялся. Река, что когда-то манила к себе ребятню и взрослых, отравлялась, становясь проходом для тех, кто лишился воспоминаний и будущего. У них осталась лишь пустота… и тяга к уничтожению.
Коснись пустоты – она сожжет тебя, засосет во тьму вслед за собой.
Кирпич… еще кирпич… первая пустота вырвалась на свободу из Зазеркалья. И хранители жизни, что поджидали врага у Врат Подземного царства даже не подозревали, что произошло…
Кирпичик… и мойра лишь часто задышала, видя, как бьется еще одно зеркало.
Ноги утонули в мокрой траве, волосы облепили лицо, но Руби думала, что это всего лишь дождь. Откуда ей было знать, что его вызвала Флоренс, чтобы наблюдать за ней сквозь капли? Откуда королеве было знать, что зеркало ее судьбы пошло трещинами, едва она приземлилась у пещеры неподалеку от моста душнил, изменив свою судьбу?
Руби свела лопатки, убрав крылья. Зачесала волосы, открывая уверенные глаза, и пошла ко входу. Она верила, что ей нечего опасаться, ведь мойра ждала ее в другом месте, а потому храбро ступила в тень и замерла, вглядываясь во тьму, что открыла пасть, словно жерло вулкана. По коже пошли мурашки. Она еще не видела их, но уже ощущала – пустоты приближались. Они, как клешни, вытягивали эмоции, даря пугающую пустоту и тьму, что облепляла сердце. Ком тревоги нарастал, как снеговик, которого лепили ее дочери прошлой зимой. Они смеялись, втыкая морковку, что служила носом их чудаковатому гному, а Руби смеялась, глядя на них из окна.
«Ради дочерей!», – подумала Руби и сделала шаг. Затем еще один. И еще. Шум дождя становился все тише, а дневной свет прятался, словно стыдливый юноша. А тьма опутывала королеву, заставляя сердце покрываться инеем. Она вызвала крылья, и слабый золотистый свет залил пещеру. Два крыла упирались в потолок и стены, перья царапались о камень, но приходилось терпеть, ведь королева так торопилась, что позабыла про поджидающую темень. Но едва она услышала чье-то дыхание, крылья поникли, почти лишившись свечения.
Руби показалось, что лед прошел сквозь уши и добрался до самого сердца, забрался под ребра, оцарапав легкие и душу, что билась с такой силой, словно уже готова была отправиться в Подземное царство. Казалось, страх оседал на лицо, словно капли дождя, сжимал горло.
Сначала она ощутила пустот и лишь потом заметила их тени. Руби обернулась и подняла руки, готовая колдовать, но к глазам подступали слезы: их было слишком много, а она сама загнала себя в ловушку. Десяток фигур в черных накидках плыли к ней. С некоторых спали капюшоны, обнажив их лица и пустые глазницы, в которых плескалась лишь тьма, словно черная дыра, которая засасывала ее душу.
Руби
