Тайна завещанного камня - Юлия Клыкова
Неизвестно, сколько времени Прохор провёл бы, витая в тумане бездумного ошеломления, если бы не услышал тихое шипение, в котором угадывался голос умершего барина:
– Ышлус живу огюров. Диву шулыс тевьто!
От этого звука у Прохора вдоль позвоночника пробежал леденящий озноб ужаса. Подняв глаза от бумаг, он обнаружил, что в исследовательском азарте сбросил накидку с настольного зеркальца, и теперь вырезанные на оправе руны одна за другой освещаются светом, идущим откуда-то изнутри. И круг уже почти замкнулся.
– Ышлус живу огюров. Диву шулыс тевьто!
Перепугавшись, Прохор выронил из рук папку, разметав по полу находящиеся в ней бумаги. Подхватил свалившуюся наволочку и накинул на зеркало, успев в самый последний момент, когда до соединения рунной цепи оставалась всего одна буква. Светящаяся надпись моргнула под тканью и угасла. Затих и голос. Вытерев со лба холодный пот, Прохор перевёл дыхание, схватил со стола свечу и, оставив документы разбросанными на полу, торопливо покинул комнату.
«Колдун, всё-таки колдун! Чуяло сердце!»
4
Ночевать Прохор ушёл на конюшню, устроившись в стойле с Ветрогоном. Побоялся, что в тесном закутке спросонья скинет скатерть, в которую замотал зеркало, и снова запустит волшбу.
Сон не шёл. Одолевали думы о принадлежащих ему теперь капиталах. Расчётливость боролась с добросовестностью, и к утру крестьянская прижимистость одержала верх. Прохор убедил себя, что не будет ничего дурного, если, дождавшись утра, он поднимется в горницу и заберёт векселя. Непонятно о чём думал Чёрный, оформляя на него бумаги, но вряд ли собирался отдавать, если спрятал в тайнике и не сказал о них перед смертью. Оставаться и дальше в доме колдуна никак нельзя, но надо быть полным дроволомом, чтобы не воспользоваться случаем и не выкупить жену и сына. Прохор знал: хотя обыкновенно плата за бабу с мальцом составляет меньше ста рублей, его бывшие господа задирают цену, если речь идёт о выкупе на волю. Может статься, вскорости придётся отдать огромную сумму. Впрочем, в совокупности векселя стоят более десяти тысяч рублей, хватит с запасом.
Приняв решение, Прохор наконец-то успокоился и заснул. Поднялся поздно, когда солнце уже выкатилось из-за горизонта – оттого что Ветрогон склонился к лицу и многозначительно пощипывал губами его щеку. Пришлось вставать, задавать лошадям корм и приниматься за сборы.
Первым делом Прохор поднялся на мансардный этаж, собрал валяющиеся под столом бумаги и отложил векселя. После сходил в баню, обмылся холодной водой из бочки, накинул новую красную рубаху и портки и принялся собирать в дорогу кой-какой скарб. Наткнувшись на пошитый по-барски костюм – фрак из тёмно-зелёного сукна, широкие брюки и сапоги с высокими голенищами, призадумался. Барин заказывал его «для особых случаев», но тот провисел в каморке почти год ни разу ненадёванным. Пора обновить.
Переодевшись в парадное, Прохор отнёс котомку на конюшню и уже думал запрягать лошадей да выкатывать бричку, когда с улицы донёсся грохот подъехавшего экипажа и окрик возницы:
– Тпру, родимые!
Заинтересованный, Прохор спрятал суму под сиденьем, вышел на двор и увидел плывущую к нему навстречу Наталью Алексеевну Уварову, приятельницу покойного барина. Высокая и гибкая, как тростинка, с серыми, точно присыпанными пеплом волосами и зелёными кошачьими глазами, она без того была хороша до невозможности, а сегодня ещё и прифрантилась, надев нежно-голубое платье из блескучей ткани и соломенную шляпку, украшенную искусственными цветами. Молча подивившись такому неуместному наряду, Прохор открыл рот, собираясь приветствовать барыню, но та не дала ему вымолвить слова. Шагнув навстречу с распахнутыми объятиями, пропела, торжествующе и нежно:
– Козенька! Наконец-то! Поздравляю! Прости, я не стала…
Опешив от такого приветствия, Прохор не дал закончить ей речь. Брякнул, перебивая:
– Прохор я, ваше сиятельство. Вы бы лорнетку-то к глазам поднесли, коли так не видно. Помер барин-то. Вчера закопали.
– Вот как, – дёрнувшись, точно ошпаренная, процедила Наталья Алексеевна. Затем, следуя совету, поднесла к глазам лорнет и, презрительно щурясь, внимательно изучила Прохора с ног до головы. – И впрямь. А что это ты, братец, такой расфуфыренный?
– Дык в город собирался. – остерегаясь говорить правду, соврал Прохор. – Я же вольный теперь. Барин мне перед смертью грамоту выдал. Думаю наняться к кому-нибудь.
– Вольную, говоришь, – постукивая себя по ладошке расписным веером, нехорошо усмехнулась барынька. – А покажи-ка её мне, дружочек.
И, не дождавшись ответа, развернулась и направилась к дому. Поднялась по ступеням, открыла дверь, шагнула в переднюю, оборотилась к послушно следующему за ней Прохору, протянула руку и потребовала:
– Ну? Покажешь вольную?
– На что она вам, ваше сиятельство? Неужто вы в жандармы подались?
От изумления тонкие брови Уваровой влетели на лоб, а глаза стали огромными, как плошки. Отступив, она плавно опустилась на стоящий позади пуфик и проговорила – насмешливо, но и с долей восхищения:
– А ты, гляжу, осмелел, братец.
– Прохор Демьянович я, ваше сиятельство, – не удержался от поправки Прохор. Он и сам понимал, что нарывается, но остановиться уже не мог – слишком велико оказалось желание приструнить вздорную бабёнку. – Так-то, вроде трусом и не был. Молчал всё больше. Как иначе, коли холоп? Тогда барин за меня говорил, но нынче сам за себя могу.
– Вот как! Ну что же, мне тут делать нечего. Хотя… Напои-ка ты меня чаем, Прохор Демьянович. Помянем друга моего сердечного. Вчера-то я не успела, хоть сегодня посидим.
Уварова поднялась, разглаживая несуществующие складки на платье, скинула шляпку за спину и повернулась к занавешенному зеркалу. Мгновение рассматривала его – так внимательно, что на гладком лбу прорезалась крохотная морщинка. Потом глянула на Прохора:
– Это как понимать? Почему занавешено?
– Ну так… примета, ваше сиятельство, дурная. Положено. Бают, сорок дней душа ходит по земле. Ежели не закрыть, увидит своё отражение и не сможет покинуть наш мир.
– Дикарь, – резюмировала Наталья Алексеевна, подходя к зеркалу. Одним движением сорвала тяжёлую бархатную ткань и припечатала, с удовольствием смакуя каждое слово. – Варвар. Язычник. Мужик.
От эдакой картины сердце Прохора пропустило болезненный удар, но он придержал порыв вернуть занавес на место, напомнив себе, что покинет дом тотчас же и без возврата, как только графинька укатит обратно в Москву. Потому, стиснув кулаки, молча двинулся следом и лишь поморщился, видя, что с зеркалом в коридоре та поступила так же.
Пока он готовил кипяток и накрывал стол, Уварова крутилась у зеркала в гостиной, бросая на него довольные лукавые взгляды. К счастью, руны оставались безжизненными. Успокоившийся Прохор предположил, что те загораются только по ночам. Закончив приготовления, он налил барыне чаю и пристроился напротив, за спинкой дивана, надеясь, что оставшись без компании, та не станет долго чаёвничать. Но хитрость не помогла. Увидев приборы на одну персону, Уварова вопросительно вскинула брови
