Симона Вилар - Ведьма и тьма
– Вот оставишь тут доспехи свои, привяжешь коня у столба ограды, может, и позову с собой.
Калокир сразу согласился. Малфрида была внимательна, следила, чтоб ни единой железной бляшки не оставил на себе ромей, – волшебный мир боится металла, кованного в огне. Потому даже сапоги его щегольские с посеребренными заклепками заставила снять, смотрела, как он, посмеиваясь, обулся в лыковые лапотки. Даже притопнул деловито.
И вновь они ушли к дальнему концу Хортицы, где нет вышек с дозорными, нет людских селений, а только глухая чаща, спускающаяся к затокам заболоченным. Малфрида велела ромею везти ее по водам на узкой долбленке, показывала то кикимор болотных, протягивающих к ним волосатые лапы, то пригожую водяницу, смотревшую бледным ликом из глубины тихой заводи. Поясняла: это жена водяного, недавняя утопленница, и будет она подводной хозяйкой, пока водяной новую погибшую в водах не возьмет в полюбовницы.
Плывя на долбленке по широкой затоке, они как раз приближались к руслу Днепра, когда Малфрида увидела бредущую на противоположном берегу сутулую тень.
– Вон, погляди, – указала она в сторону освещенного луной силуэта. – Это упырь. Такие любят среди людей затесаться да кровь человеческую пить. На того, кого упырь укусит, слабость находит, хворать он начинает, а то и помереть может. Но бывает и хуже: упырь укушенного в себе подобного обращает. И тогда тот тоже кровопийцей становится. Хотя и силу немалую приобретает. Но не живет, а так… существует. И как по мне, упыри самые опасные и хитрые из нежити.
Она даже передернула плечами гадливо.
– А если не любишь таких, зачем подняла? – спросил Калокир.
Малфрида ответила, что чего-чего, а этого не делала. Видимо, сам объявился, лунная ночь его потревожила, вот и мечется, выискивая теплокровных.
– Испепелить его, что ли, чтобы бед не натворил? – произнесла она задумчиво.
После чего протянула руку в сторону противоположного берега, стала что-то наговаривать быстро и с каким-то рычанием. Калокир слов разобрать не мог, да и не до того вдруг стало. Некая сила вдруг так качнула долбленку, что он едва успел ухватиться за борта. А потом заработал веслом, направляя нос лодки против невесть откуда взявшейся волны. Никак не хотелось Калокиру нырнуть в эту воду, где кикиморы мельтешили да утопленницы смотрели из глубины.
И все же успел заметить вспышку на берегу: мигнула и погасла. И лодку сразу перестало болтать.
– Что это было?
Малфрида дула на пальцы, тряся кистью, будто обожглась.
– Эх, не вышло испепелить. Ускакал кровопийца. – И она указала туда, где только что виднелся силуэт упыря. Там горела сухая трава. – Упыри ловки, смекалисты, с ними даже чарами трудно совладать.
Калокир осмотрелся. Он опять был в колдовском мире: невероятном, опасном, а оттого особо интересном. Будучи по натуре искателем приключений, он получал удовольствие даже от собственного страха. И была в этой жути особая прелесть. Вот носятся в лунном свете маленькие полупрозрачные существа и плачут тихонько – Малфрида пояснила: это страчуки, души детей, умерших при рождении и похороненных кое-как. Так в голодные годы бывает, когда детская смертность велика. А вон кошка сидит, худая и большеглазая, мерцает неподвижными очами – это Копша, демон, стерегущий клад. Но клад тот лучше не трогать даже при солнце: Копша следом пойдет, поцарапает, ранит, а от этого такая хворь нападет, что никакой лекарь от нее не избавит.
Много чего показывала Калокиру ведьма, а сама все украдкой на него поглядывала. Выкажет ли страх или отвращение, попросит ли увести его отсюда? Смертному худо среди нежити делается, не его это мир. И только самые сильные могут противостоять этим чувствам. Неужели щеголь ромейский из таких? Страхи вчерашние пережил и сегодня явился, просит еще. Или он к ней, к ведьме, пугающей всех, присох?
Малфриде славно с Калокиром было. Она с людьми в последнее время редко сходилась, чужими они ей казались, злобными, не понимающими ничего. Да и сами они были непонятны ей. С Калокиром, отказавшимся от своей веры чужаком, ей было весело и легко. Давно она такого не испытывала.
Когда стало светать, Калокир направил долбленку в воды Днепра, повел ее вдоль прибрежных скалистых круч, пока впереди за дубравой не показались первые срубные вышки дозорных. Тут он пристал к берегу, вышел на песок и долго сидел, глядя на плещущуюся волну.
Малфрида устроилась неподалеку. Глаз с него не сводила. Вот сейчас встанет и уйдет, хорошо еще, если слово доброе молвит.
Наконец Калокир повернулся к ней.
– Сколько чудесного познал я с тобой, дивная Малфрида. Я ведь чего только не видел в своей неспокойной жизни, где только не побывал. А тут… Спасибо тебе!
– И я тебя благодарю, Калокир-херсонесец. За то, что понимаешь меня и не страшишься. Думала, после недавнего… А ты опять пришел, опять со мной был. Я давно себя одинокой чувствовала, а с тобой мне… хорошо.
Они смотрели друг на друга в блеклом свете нарождавшегося дня. Казалось, оба должны быть утомлены, но усталости не было. Только счастье и радость понимания. А еще была тяга друг к другу.
Малфрида приблизилась первой, положила руки на плечи ромея.
– Весь день о тебе сегодня думала.
– Весь день о тебе тосковал, – шепотом отозвался он, глядя в ее темные, как и у него, глаза. В них не было уже прежней светящейся желтизны, не было колдовского зрачка. – Я ведь потому и решился отстать от дружины Святослава, что еще раз тебя повидать хотел.
– Я поняла, – тихо сказала Малфрида.
Она теперь смотрела на мягкие губы Калокира. Они были так близко. Он сам был так близко. Малфрида уже жалела, что недавно так жестоко не допустила его к себе. Теперь он вряд ли решится. А она его хотела… Она ему верила.
Но Калокир осмелился. Его страстный поцелуй был сильным и глубоким. Малфрида ощутила силу его рук, жар его тела. И испугалась, что из нее помимо воли пойдет холод, который опять может обжечь его. Однако сейчас она сама так пылала… так дрожала от страсти, что ее темная сущность будто отступила. Она стала обычной женщиной, стремящейся отдаться своему мужчине.
Чародейка нашла того, с кем захотела стать просто женщиной…
Глава 5
– Ты что, вконец ополоумел, ромей! – сорвался на крик Святослав. – Да ты знаешь, что я с тобой за Малфриду могу сотворить!
Будучи ниже рослого Калокира, он надвигался на него с такой яростью, что тот невольно попятился. И даже перестал улыбаться – лицо сделалось надменное, слегка презрительное.
– Великий архонт, наверно, забывает, что говорит не со своим холопом, а с патрикием великой державы, – холодно произнес Калокир.
Малфрида стояла в толпе обступивших князя и Калокира дружинников, взволнованно теребя переброшенную на грудь косу. А ведь она упреждала Калокира, что Святославу не понравится то, что они полюбились. Но патрикий упрямо твердил, что он посланец базилевса, посол, к тому же друг князя, а потому тот поймет все… Как же, поймет… Святослав от нее чародейской помощи ждал, а как уразумеет, что она женщиной ромея сделалась и силу свою потеряла…
Они догнали войско Святослава у широкого Буга. Святослав сперва только поглядел на нее странно – Малфрида, одетая в мужской наряд, ехала подле Калокира, в кои-то веки причесанная, с заплетенными волосами. А как еще скакать по степи, сидя в седле? И только этим утром, когда Святославу донесли, что на ночь ромей с чародейкой уходили в степь, далеко от стана, да и вернулись в обнимку, счастливые и безмятежные, князь обо всем догадался. И тут же повелел Калокиру явиться.
Теперь же бушевал.
– Ты планы мои на Малфриду порушил! Она мне должна помочь своей силой чародейской, а ты… ты с хотелкой твоей дурацкой…
– Ну, не такой уж и дурацкой, если женщине понравилась, – попробовал отшутиться Калокир.
В толпе кто-то рассмеялся. Но большинство молчало, с любопытством ожидая, что из этого выйдет. К ромею Калокиру многие относились с подозрением – чужак, втершийся в доверие к князю, щеголь, постоянно следивший за собой, чистый и холеный. К чему эта щепетильность в походе? Ну а теперь, похоже, этот чужеземец еще и на ведьму Святославову позарился.
За Калокира неожиданно вступился Свенельд.
– Княже, ты ведь должен был знать, что такой, как Калокир, к Малфриде потянется. Только о ней ведь и расспрашивал тебя, из-за нее и на Хортице задержаться пожелал. И ты позволил. Так что прежде надо было объяснить патрикию, что любовью своей он может лишить ведьму силы чародейской. Сам-то он этого не знал.
– Да о шашнях ли Калокира мне было думать, когда войско выступало! – ударил кулаком в ладонь князь. – Что ж, я про их удовы страсти[57] должен был размышлять? Да и Малфрида хороша. Где она? А ну подойди, ответ предо мной держать будешь. Ишь разохотилась к иноземцу! А князю своему послужить?
