Глас ночного моря - Рейвен Вайс
Небо быстро затянуло грозовыми тучами, а молнии засверкали над головами. Страх сковал Верея по рукам и ногам, живот скрутило, и его едва не согнуло пополам.
– Мил, умоляю тебя, это единственный шанс спасти Еллу.
«Ты нарушил договор».
– Я знаю, – в отчаянии он протянул руки к ней, а затем вздел их к небу. – Я буду проклят всем этим миром. Пусть я буду проклят! Но прошу, молю, моя милая Мил, сделай, как я прошу.
«Ты не знаешь, о чем просишь».
Милюзина не унималась, но ее голос дрогнул, и Верей не мог не зацепиться за это.
– Я понимаю, что это безумие. Да, я безумен! Я обезумел от горя за…
«За другую!»
Верея обдало сотней миллионов иглистых капель, да таких, что некоторые порезали его лицо. Он вскричал, закрыл руками голову, упал на колени и дрожал, дрожал, пока гнев его возлюбленной обрушивался на него с новой силой.
– За нашу дочь, Мил. Я горюю… За Яру, нашу дочь.
«Ты лжец… Предатель. Ты предаешь меня и нашу дочь».
– Она не сможет жить без Еллы. Она привязана к ней, как к настоящей матери.
«Я ее настоящая мать!»
– Да, но…
«И ты молишь меня это изменить!»
Морские осколки рвали одежду. Верей даже не мог поднять взгляд на Милюзину и увидеть, как черны были ее глаза. В них плескалась боль, обида, отвращение. Все, что только могло вызвать предательство того, кто заставил биться ее сердце. Она завыла, закричала, взревела, выплескивая все эти эмоции на своего единственного, не в силах поверить, что вот он, их с Вереем конец.
«Я люблю тебя», – с ненавистью прокричала она, и в один миг обрушилась вместе со всей поднятой водой обратно в море. Молнии прорезали небо целой паутиной сверкающих разрядов, а гром забил так, что Верей едва не потерял слух. Осколки прекратили сыпаться на него, дождь постепенно успокаивался. Казалось, словно вся природа вместе с Милюзиной отплакали свой апогей, и вслед ему волнами подкатывало опустошение – к сердцу, берегу, небу.
– И я тебя, Мил, – дрожащим голосом ответил ей Верей, когда наконец-то смог поднять голову и посмотреть на выглядывающее из-под воды лицо своей любимой. Черты ее исказили невыразимая печаль и замешательство.
«Но почему…» – она спросила так жалостливо, что, должно быть, могла заплакать, если бы умела. Верей точно не знал, умела ли она. И не хотел узнавать, искренне не хотел.
– Елла очень больна. Она умирает, – он почти шептал.
«Все умирают», – отстраненно подметила Милюзина, но Верей на коленях подполз к воде ближе и опустил руку, коснувшись разгладившейся водной поверхности. Так ему казалось, словно он держал Милюзину за руку, хоть она и не желала протягивать ему ладонь. Даже наоборот, вильнула хвостом и отплыла подальше, будто бы от грешника, способного осквернить ее.
– Она умирает не так, как должна. Эта болезнь просто… Пожирает ее. Ей очень рано умирать, понимаешь?
«Время… Вы, люди так много смотрите на время».
– Яра еще маленькая. Она не сможет без нее. Ты же знаешь, Мил, что она считает ее своей мамой. Ты сама позволила этому случиться.
«Потому что ты просил…»
– Да.
«Потому что я простила тебя».
– Так и есть, – он склонил голову. – Делай со мной, что тебе вздумается. Накажи, убей, забери в свое царство. Я стерплю все, только позволь мне спасти Еллу и твою дочь.
«Я прощала тебя дважды, Верей. Но третий раз… Я не могу простить тебя».
– Мил…
«Я выполню твое желание. Но это будет последним, что будет в твоей жизни», – слова давались ей с трудом. Она почти перешла на шипение. Нечеловеческое, хищное и изможденное.
Крик. Крик. Крик!
Верей стоял на причале, подставив лицо дождю. Вода шумела повсюду. Она кричала на него с небес и из самых глубин моря. Кричала так, что закладывало уши и стирало любые другие звуки извне. Вода напитывала его одежду, проникала под кожу и заполняла изнутри. Среди шума ему чудились голоса – незнакомые и родные. Любимые и ненавистные. Голоса тех, кого бы Верей никогда больше предпочел не слышать, и тех, кого бы слушал вечность.
Он слышал голос своей жены, что сейчас еще наверняка лежала в теплой постели и смотрела мирные, ласковые сны. Голос любимой дочери, для которой он так и не смог стать достойным отцом. Даже холодный и глубокий глас Мелюзины различался среди капель и волн – она просила его одуматься.
Верей хмыкнул и разомкнул веки. Темно-серое грязное небо смотрело на него с таким же укором, с которым он бы сам с удовольствием посмотрел на себя.
Он только и делал, что одумывался. Раз за разом. И сейчас – не исключение.
Столько всего происходило в его седой голове. Он думал о том, сколько ошибок совершил за свою жизнь. Как часто он принимал решения, которые не приводили ни к чему хорошему. Как сильно он промахивался в людях и отношениях с ними. И сколько раз страх не позволял ему жить так, чтобы им гордились близкие.
Он вспомнил свое детство. Тогда его родители были живы, а он беззаботно играл с друзьями друзьями на берегу моря каждый вечер. Заботливая, нежная, добрая мама всегда давала ему наставления, которые он не выполнял. Из-за этого она звала его упрямцем и бунтарем, грешила на его сложный характер, но на самом деле он просто поступал так, чтобы его не засмеяли дворовые мальчишки.
Мягкий, но справедливый папа перебивался грязными подработками и жил от бутылки к бутылке. Раньше Верей осуждал его и не понимал, как можно было так много пить без причины. В конце концов, скандалов и каких-то проблем внутри их семьи никогда не было. Но сейчас, казалось, он понимал его лучше, чем хотел бы. Верей помнил, как однажды папа сел в машину и уехал куда-то, откуда больше не вернулся. Это стало большим ударом для мамы и для него самого. И все же Верей верил, что папе Там гораздо лучше, чем в их крохотном и отчасти безнадежном домике.
Верей не сразу признался себе, что завидовал отцу. И много раз сам хотел уйти из дома. Лишь слезы мамы останавливали его,
