ЧВК Херсонес - Андрей Олегович Белянин
– Позже. Ему надо выговориться.
– Так вот, дорогие сотрудники, появилась информация о возможном месте нахождения золотого меча. Не буду говорить, откуда, сколько мне пришлось заплатить и какова степень достоверности полученных сведений. Этого не может гарантировать никто. Вопрос к вам: кто готов шагнуть, образно выражаясь, в царство или, честнее говоря, в пасть Аида?
Герман незамедлительно поднял руку. После секундного размышления я присоединился к нему. Гребнева, обнимая мои плечи правой ладошкой, кистью левой сделала неопределённый жест: хочу – не хочу – не знаю – не решила – может, и без меня – я подумаю— не уверена – какая скука-а…
Феоктист Эдуардович ещё, наверное, минут пятнадцать распинался о сакральном, культурном и цивилизационном значении золотого меча для понимания всей истории Крымского полуострова. При этом он дважды прикладывался к коньяку. Как впоследствии объяснил мне тот же Денисыч, винопитие в их среде является едва ли не обязательным условием приёма на работу и коммуникационной возможностью общения с коллективом.
Не пил только один сотрудник – Сосо Церберидзе! Но, кажется, я уже об этом говорил?
Когда начальственный голос стал спотыкаться на согласных и путаться в падежах, Светлана, словно волна, тихо соскользнула с моих колен. Кивком головы указав мне на дверь, она перемигнулась с Земновым, и тот так же молча подтвердил: «Идите уже, если что, я с ним побуду, пока не уснёт». Мы вышли из кабинета, девушка поправила причёску и откровенно зевнула:
– Ненавижу общие собрания. Каждый думает только о себе, у каждого свои интересы и планы. Представляете, я море вижу раз в месяц! А ведь мы живём в Крыму, под боком практически все пляжи, хоть песок, хоть галька. Александр, вы любите купаться?
– Наверное, да.
– Отлично, предлагаю удрать! Я – к себе за полотенцем, и уходим к Херсонесу, там хоть и валуны, зато вода чище.
– А я не…
– Ни слова про плавки, – она так резко обернулась, что тяжёлые золотые кудри щёлкнули меня по носу. – Мы это уже обсуждали, они вам не нужны! От слова «абсолютно»! И не смейте со мной спорить.
Какой уж там спор? Пока она уходила по коридору, а я смотрел ей вслед, всё моё мужское естество буквально парило в неведомых доселе эмпиреях, на грани божественного сочетания земной и небесной любви. Мне и дышалось-то через раз.
Есть такая картина у Тициана, где изображены две девушки, сидящие у фонтана: одна богато одета, другая полностью обнажена. И смысл подачи полотна не столько в противопоставлении земного небесному, сколько, быть может, прямо наоборот: в естественности перехода от одного к другому. Потому что и земная, и небесная любовь прекрасно могут существовать отдельно, однако высший союз божественного понимания мира лежит именно в слиянии этих двух ипостасей. Тициан был не просто художником, он был ещё и мудрецом, и философом.
«А, собственно, где моя комната?»
Я опомнился не сразу, перед глазами всё ещё покачивались восхитительные бёдра нашей прекрасной Афродиты.
И да, разумеется, кто бы спорил, у меня не было шансов. Никаких. Я обычный парень, среднего сложения и неброской внешности, без богатых родителей и особых талантов. Даже машину пока себе купить не могу. А такая восхитительная женщина достойна роскоши.
«Но, с другой стороны, разве приглашала бы она меня купаться нагишом, если я ей не нравлюсь? Так, бегом за полотенцем и…»
Мне пришлось рвануть наугад, а поскольку все гостевые комнаты расположены на одном этаже, то логичным показалось свернуть за тот же поворот, где недавно исчезла наша прекрасная специалистка по чёрнофигурной и краснофигурной росписи. Вот только за поворотом открывались ещё два: один – налево, другой – направо, ещё налево, шагов пятьдесят прямо, направо, потом по ступенькам вниз, по узкой лестнице наверх, а потом…
«Ты заблудился, – пришлось честно признаться мне самому себе. – Ну что ж, в сущности, perigrinatio est vita[7]… Пойду наугад и в конечном итоге куда-нибудь да выйду».
Перспектива вновь надрывать глотку и звать на помощь не устраивала категорически. В конце концов, я не маленький мальчик, и что бы там ни говорил наш дорогой директор, коридоры двухэтажного здания не могли тянуться бесконечным критским лабиринтом. Пусть минут десять, полчаса, час, но я найду выход. Здесь чисто по площади не может быть ничего недостижимого.
– Этот искусствовед и вправду так туп?
– Что ты хочешь, он обычный человек, они никогда не блистали умом.
– Кстати, а кто строил этот лабиринт?
– Как кто? Титаны!
– Я всегда была уверена, что и тут мы приложили руку.
– Мы управляли рабами.
– А, это те, которые еда?
– В целом…
…Через часа полтора в мою голову начали закрадываться панические мысли. Самая настырная голосом Семёна Фарады ныла прямо в ухо: «Кто так строит, ну кто так строит?»
Ей вторили и другие, ещё более безрадостные: «Кто тебя куда гнал? Ты зачем вообще подорвался? Стоял бы на месте, Светлана бы сама за тобой пришла. Или шёл бы сразу с ней, раз уж так приспичило. А теперь всё, она вернулась, тебя нет, и обиженная девушка ушла купаться одна! Не будет же она ждать твою светлость, принца без коня, уже второй час?!»
Я рванулся вперёд едва ли не бегом, наворачиваясь на поворотах и дёргая каждую попавшуюся дверь, но, когда отчаянье уже достигло пика и я был готов позорно призывать сторожа Церберидзе, одна дверная ручка неожиданно легко провернулась. Надо же!
Передо мной оказалась полупустая комната, более похожая на тюремную камеру. Окон нет, у стены одна кровать странной формы, стол, табурет и пухлый низкорослый человек в майке и синих трениках. Лицо непримечательное, лысоват, усов нет, борода растёт неровными кустами, а из-под неё на шею сбегает длинный, белый от времени шрам. Мы уставились друг на друга.
– Уже ли вижу я спасителя из плена, а не тюремщика, что станет потешаться над бледностью того, кто век не видел воли?
Приветствие довольно странное, мало кто в наше время подаёт уголовную этику посредством классического гекзаметра. Но ладно, может, у мужика действительно проблемы с головой, хотя говорит он разумно и кажется человеком образованным.
– Извините, я недавно работаю в музее. Вы, случайно, не подскажете, где здесь выход? Мне нужно в сад, или в гостевое крыло, или хотя бы даже к кабинету Феоктиста Эдуардовича. Короче, уже без разницы.
– Ах, юный друг мой,
