Монах Ордена феникса - Александр Васильевич Новиков
Кругом царил хаос, сотканный из грохота доспехов, криков боли, крови, громогласных команд дружинников, и в этот хаос, особо выразительным соло, врезался душераздирающий крик горящих носителей тарана.
Враги наползали сразу со всех сторон – приставляли лестницы, ставя их в зловонную жижу, кувыркаясь, чуть ли не по пояс, в навозе. С другой стороны, туда было мягче падать, когда огромным камнем воина сбивали с лестницы.
– Камни кончаются, Ваша светлость, – доложил Инженер.
– Прикажи крестьянам ломать второстепенные постройки в крепости. Смолу берегите, ее тоже мало, бросайте только на большое скопление людей.
– Как скажете, Ваша светлость.
Потом на врагов начали падать раздетые трупы их противников, лопаясь на островерхих шлемах и осыпая штурмующих кровавым душем и гирляндой распоротых внутренностей. Часть таких солдат, увешанных кишками, красных, с ног до головы и уже обезумевших, все же залезла на стену, завязался жестокий бой. Напавших все же скинули вниз, лесенки, по традиции, вытащили на стену, скидывая их во внутренний двор, не считаясь с судьбами тех, на чьи головы они падали. И на этот раз дров оказалось много.
Возня перед воротами не прекращалась до последнего; полотно подъемного моста изрядно трещало, но не сдавалось, сыпало на горы мертвых и постоянно умирающих живых хлопья сажи со своего обожженного бока там, где дерево не было обито железом, которое, кстати, штурмующие пытались оторвать.
Бой окончился только после полудня, оставив со стороны штурмующих горы свежих трупов, и залитую кровью стену со стороны замка. Бультекс бегал от раненного к раненному, давая указания по лечению; то тут, то там, прямо на стене, пилили руки и ноги, зашивали раны, раздевали, добивали и скидывали со стены тех, кто был обречен. Горы окровавленных доспехов мерзко звеня вырастали на стене и Альфонсо, на правах руководителя, пошел к себе в спальню в башне, просто для того, чтобы отупело смотреть в потолок, отходя от видений отрубленных голов, размазанных камнями внутренностей, валяющихся в навозе, криков, запаха крови и обгоревших тел.
– Гелик, дай распоряжение графу Феликсу пересчитать, сколько погибших…
– Слушаюсь, Ваша светлость…
Иссилаида вошла тихо, как тень, нерешительно остановилась у кровати, а потом, попытавшись аккуратно в нее сесть, плюхнулась так, что подлетел Альфонсо.
– Можно, Ваша светлость? – робко спросила она.
Альфонсо не ответил. Ему не хотелось как и не издавать звуков, так и не слушать их, даже свой собственный голос раздражал бы. Иссилаида чутьем пришибленной этот момент уловила и тоже молчала, только сопела, как корова.
Вот оно – лекарство от смерти. Альфонсо молча, пачкая испачканной в крови рукой (в бою он не участвовал, но где то все равно испачкался (о чем не знал, сначала)) рубашку своей купленной любви всей своей жизни, погладил ее живот, там, где зарождалась новая жизнь.
Солнце поднималось высоко в небо, обещая новый день и обещая, что быть ему солнечным. Смрадные испарения от навоза, трупов, крупные, зеленые мух, настолько ленивые, что почти не летали, встретили Альфонсо на стене, усилив его и так сильную тошноту. На стене сидел, печально глядя в даль Феликс – несчастный страдал о своей принцессе, и совершенно не обращал внимания на смрад и мух, при этом, пряча от всех свое творение, царапал что-то на березовой бересте угольком, хотя Альфонсо точно знал – писать он не умеет. Раньше бы Альфонсо спросил, что это он делает, но сейчас он ненавидел его также, как ненавидел всех – боль в живот не давала ему спать, есть, пить, жить и дышать. Еще трясло от температуры, а желудок не минуты не хотел ничего в себе держать. Альфонсо не выдержал, свесил заднюю часть тела со стены, посмотрел на Феликса – тот тактично отвернулся.
Когда Альфонсо, дрожа и держась за живот, принес свое тело на башню, хоть и жутко хотелось лечь, все уже собрались и смотрели на герцога с сочувствием: с бесящим, бессмысленным и унизительным сочувствием.
– Что у нас? – спросил Альфонсо.
– Степалексы (так Эгель называл теперь своих объединенных врагов) готовятся к нападению. Всю ночь шли приготовления.
– Вот скоты, – проскрежетал зубами Альфонсо, – мало им было.
– Дрова на исходе, смолы осталось двадцать бочек, число погибших в битве – не известно, да и нет смысла считать их сейчас, накануне новой битвы. Но то, что потери врага как минимум в три раза выше – это точно, – сказал Феликс.
– Откуда ты знаешь?
– Потому что их стало в три раза меньше, – пожал плечами Феликс и больше никто ничего не стал спрашивать. Да это и не имело значения, когда Инженер объявил о сдаче четырнадцати крепостей на западе, и падении двадцати семи на востоке, о чем его известил принесший письмо от короля голубь.
– Мы остались одной единственной не захваченной крепостью в тылу врага. Алексийцы двигаются к столице, и мы у них как заноза в спине, – сказал Инженер, а потом добавил:
– Король приказывает держаться до последнего как можно дольше.
Альфонсо выругался, даже не пытаясь сдержаться перед своими вассалами. Потому что всем было понятно, что вассалить скоро будет некому.
– Черт, скоро вся армия Алексии и Степи будут здесь, – сказал Эгель таким тоном, что Альфонсо услышал нечто вроде сильно замаскированного «А не сдаться ли нам? Игра все равно кончена»
Из оставшихся тридцати пяти воинов королевской стражи ни один бы и не подумал о сдаче – чувство патриотизма вколачивали им в головы с самого их благородного, дворянского детства. Насчет Эгеля Альфонсо был не уверен, да и насчет себя – тоже. Если бы не было Иссилаиды, точнее, ее ребенка (еще точнее, их ребенка) он бы уже давно бросил крепость и сбежал тайным ходом в Лес, наблюдая, как рушится цивилизация из укрытия вековых деревьев, но для Иссилаиды Лес был геенной огненной, адом на земле и страх оказаться там, если бы Альфонсо вздумал тащить ее насильно, лишил бы ее плода болезненным способом. С другой стороны, всегда можно зачать другого.
– Ваша светлость, -сказал Бультекс, – я принес вам порошок семян подорожника от поноса. А еще у нас, у некоторых крестьян, отмечены признаки чумы. Сейчас они изолированы в одном из подвалов замка, но я боюсь…
Крестьяне сидели на половинном пайке, при этом воду теперь не кипятили, поскольку берегли дрова. В большом скоплении людей болезни неизбежны, а чума… Чума это конец.
– Ну отлично, – буркнул Феликс, – теперь чумовое время будет у нас.
В прошлом году чума нас спасла, а
