Тьма лесов, тьма болот - Максим Ахмадович Кабир
Лена выронила снимки. В черепной коробке полыхали молнии. Она зажала ладонями виски. Память возвращалась вспышками, прокручиваемой кинопленкой. Тот же санаторий, но еще не заброшенный. Мама болтает с женщинами. Пятилетняя Лена отошла подальше от курортников, стоит на берегу, сжимая в руке пластмассовую лопатку, а перед ней плескаются, резвятся прекрасные девушки с желтыми глазами. Хвосты шлепают о воду, поднимая фонтаны брызг. Лена смеется и спрашивает русалочек: может ли она иметь такой же хвостик, может ли уплыть с новыми подружками прочь от вечно занятой мамы?
«Не сейчас, — говорят русалочки. — Чтобы отрастить хвостик, надо обрести пустоту, надо быть мертвой внутри, возвращайся позже, обещай, что вернешься».
И Лена обещает.
Спустя сорок лет они вынырнули из заболоченного бассейна — три головы среди старых фотографий и пожухлой листвы. Отступила боль, а с ней — страх. Желтые глаза объяснили, что делать. Лена достаточно мертва, она может уйти с ними. Наконец-то.
Лена выпрямилась и, не отрывая взора от русалочек, скинула одежду. Ветерок играл с ее волосами, безмолвствовала кукушка. Лена не жалела ни о чем, даже мысленно она не попрощалась с Климом и мамой. Теперь она все сделает правильно.
— Идем, — сказали девушки.
Лена раскинула руки и выломалась из самой себя, отбросила ненужное и нырнула грациозно сквозь слой фотографий в грязную воду. На секунду она запаниковала, но тени девушек-рыб, скользящие вокруг, придали уверенности. Плитки на дне бассейна распались, из пролома брызнул белоснежный свет. Подружки взяли Лену за руки и увели в утешающее сияние, в голубую бездну, в океан.
Парочка, через неделю забредшая на территорию санатория, чтобы заняться сексом, бежала в ужасе, а вызванная полиция столкнулась с неразрешимой и чудовищной загадкой. Возле наполненного грязью бассейна лежали уже изрядно разложившиеся на солнце женские ноги.
Как в том американском фильме
Матрена. 1991 г
— Представьтесь, пожалуйста.
— Варвара я. Варвара Трофимовна.
— Сколько вам лет?
— Примерно девяносто.
— Примерно?
— Мать точно не помнила, у нее десять детей было, попробуй в голове удержать. В то время еще попы записывали, кто когда родился, а не государство, но Матрена Живодерка церковь нашу со всеми бумажками спалила. Вот я и говорю: примерно.
— И всю жизнь вы живете в Масловке?
— С первого дня. Внучек, а что же, эта черная коробочка мой голос по радио передаст?
— Не по радио, Варвара Трофимовна. Это запись для нашей этнографической экспедиции.
— Слова-то какие мудреные. Ну ладно, спрашивай, что знаю — не утаю.
— Давайте начнем с легенд. Вы слышали о Бесовской Избе?
— Бесовская Изба? Ну это место такое в лесу, рядом тут, за Егоркиной прорубью. Поляна.
— Там какая-то постройка есть?
— Нет ничего, просто поляна.
— Наверное, раньше была постройка? Название же взялось откуда-то.
— Ничего там не было. Поляна, внучек, горельник, пни.
— Хорошо. А вот говорят, что ночью на Бесовской Избе видят свет и что несколько человек сошло с ума.
— Кто говорит?
— Ваш сосед. Ефим, по отчеству…
— Фимка! Так это ж брехун. Соль у меня брал, по сей день не вернул. Он вам еще не то наплетет, пердун старый.
— Значит, никакой чертовщины?
— Это не к нам, это, может, в других деревнях. У нас, сколько живу, ничего не происходило.
— То есть в девятьсот шестнадцатом году священник, секундочку, отец Елизар, не сошел с ума и не повесился в лесу?
— А! Этот повесился, правда. Ну так он пил крепко. Черти ему мерещились, думал чащу от нечисти освободить. Ты, внучек, не пей водки и молодежи передай, чтоб не пила.
— Обязательно передам, Варвара Трофимовна. Давайте вернемся к Избе. В восьмидесятом — это не так давно было — в Масловке пропали городские, супружеская пара. Якобы они пошли за Егоркину прорубь по грибы и исчезли.
— Глупости, внучек. Нашли их на второй день.
— Повешенными.
— Ну да, повесились. Но чтоб совсем пропасть — не пропали.
— Они висели на одной ветке, на старом дубе, в трех метрах от земли. Как они там оказались? И почему у них не было ступней?
— Я, внучек, свечку не держала. По лесам ночами не шастаю.
— Просто любопытно, что местные об этом говорят. Наверняка существуют легенды, поверия.
— Ну какие поверия? Лес как лес.
— Вот например — что Бесовская Изба оживляет мертвых.
— Как ты говоришь? Баба глухая.
— Мертвых оживляет, Варвара Трофимовна. И что там жертвы приносили.
— Ну ты вспомнил! Это когда было, при Царе Горохе.
— …что секта в лесу жила, «Семя Волака», их потом нашли на поляне: головы обглоданы.
— Сами друг друга и поели, наверное, с голодухи…
— …и Масловка дважды вымирала…
— Хворали люди…
— Комиссара волки растерзали.
— Страшный зверь — волк!
— Или не волки…
— Вестимо, медведи…
— А девушка, которая родителям сердца вырезала, — об этом тоже не знаете?
— Не родители они ей были, а опекуны. Матрена Живодерка ее звали.
— Которая церковь сожгла?
— К чертовой матери, до основания.
— А вы не верующая, да?
— Чего говоришь?
— У вас в доме икон нету.
— Есть иконы, внучек, есть. В подвале.
— Ладно. Так что вы знаете о том случае?
— Дай подумать. Это до революции стряслось. Бедная девочка. Измывались над ней опекуны-то, соседи блаженной считали. В пятнадцать лет ее выдали замуж. Выдали насильно, но оказалось, что за хорошего человека. Любили они друг друга сильно. Пишешь?
— Да, все записывается.
— Счастье их долго не продлилось. Михаила забрали на фронт, а назад он в гробу воротился. Так страдала Матрена — и человечество прокляла, и Бога, на могиле супруга ночевала. А друг ей подсказал, что делать…
— Друг?
— Волак.
— Я не понимаю…
— Что ж непонятного? Шла Матрена через лес, подружилась с Волаком из Бесовской Избы. Приглянулась ему, он велел рыть под дубом. Выкопала Матрена книгу, обшитую человеческой кожей.
— Ого. Как в том американском фильме…
— Я, внучек, фильмов не видела.
— Продолжайте, пожалуйста, это очень интересно.
— А что продолжать? Матрена заманила опекунов в лес, забила их, вскрыла грудные клетки, вырвала сердца во славу истинной веры. А Волак из листвы смотрел, из травы, из костра, отовсюду.
— Он кто вообще?
— Лесной человечек. А Матрена… Я упоминала, что она выкопала Мишеньку из могилы? Выкопала и оживила. Вернее, Волак его оживил, подселил в него частичку леса и вечный голод. И жили долго и счастливо Матрена и Мишенька.
— Я немного не… в доме кто-то есть?
— А, проснулся! Иди, иди сюда, любимый, мы как раз о
