Оберег - Дмитрий Игоревич Сорокин
— Зачем? — удивился словенин. — Некрасиво же будет!
* * *
Времена меняются, и мы меняемся вместе с ними. Но иногда время и мир меняются слишком быстро, и мы просто не успеваем за этим стремительным бегом… Вот, помнится, во времена моей молодости такое творилось, такое… А, что там, хватит уже былое ворошить. Заканчивается пергамент, и уже закончен мой рассказ. Я, Вьюн, бывший скоморох, решил на старости лет записать наиболее яркие истории из времен моей молодости, и начал я именно с Руслана и потому, что сам с ним встречался, и потому, что из множества живших тогда богатырей он мне наиболее люб… Эта летопись — лишь начало славных подвигов, что совершили Руслан и его друзья. Я бы описал и прочие, но пергамент нынче недешев… Напоследок расскажу лишь, что с кем дальше стало.
Двое из ларца, одинакие с лица, еще двадцать лет обучали новобранцев азам кулачного боя. Уж не знаю, чем прельстил их хитрый Претич, но работали братья не за страх, а за совесть… А потом подхватили свой ящик и ушли куда глаза глядят. Больше я про них ничего не ведаю. Рыбий Сын до конца дней своих верой и правдой служил Русской земле, и немало подвигов свершил, так что по праву занимал свое место на пиру в Золотой Палате. Молчан и Лидия год прожили в лесу. По истечении этого года к гречанке вновь вернулся голос, но это все уже новая история, и, если удастся раздобыть пергамент, я обязательно напишу, как Руслан, уже ставший к тому времени отцом, Молчан и Рыбий Сын ходили в свой новый поход. То, как поссорились Рыбий Сын и Илья Муромец, тоже заслуживает отдельного рассказа, долгого и обстоятельного. Могу лишь сказать, что оба после этого остались в живых и даже потом помирились.
Черноморд все-таки сбежал. Я не знаю, как он вырвался из застенка, и где в Киеве он умудрился раздобыть ковер-самолет, но факт: где-то раздобыл. Но, пока не истекли три года, ничего не мог он поделать: борода расти не желала, сколько бы ни купался он в своем Источнике Могущества. И лишь через пять лет, обретя хоть какую-то часть своей былой силы, старик снова принялся за пакости. Кстати, то место, где колдун в единый миг отделил Таврику от остальных земель широким каналом, люди так и прозвали Черномордовым Перекопом. Глядишь, пройдут века, и никто уже не вспомнит, кем был этот Черноморд, а название останется. Названия — они живучи…
Сам я давно уже не скоморошничаю: и стар стал, тяжко мне это; да и в том мире, каким он становится, места для скоморохов все меньше и меньше. Котофей долго жил у Руслана, сопровождая его во всех странствиях, скитаниях; не раз выручал в лихой час; а пару лет назад, почувствовав приближение старости, опоздавшей на пару сотен лет, осел в Лукоморье, как раз на том месте, где друзья сражались с печенегами и варили зелье из желудей. Кстати, один или несколько желудей, видимо, оброненных Молчаном, проросли. За считанные годы вымахал здоровенный дуб. Растет он столь стремительно, что, мыслю, без колдовства здесь все-таки не обошлось. Наверное, это следы былых заклинаний Молчана… Вот под этим-то дубом Котофей и вырыл себе нору. С помощью оберега Руслана он давно освоил человечий язык, и большая часть этого повествования записана именно с его слов. Я и сам люблю погреть косточки, и потому часто прихожу под сень этого дуба. Мы с котом вспоминаем былое и иногда грустим по ушедшим временам и людям, слушая вкрадчивый шепот прибоя.
1999
