Святослав Логинов - Чёрный смерч

Стрелы на загнанных зверей – сайгу, лошадь и даже тура – не тратили, летящего вихрем коня стрелой, поди, и не остановишь, только зря подранка по степи отправишь гулять. Первое оружие в таком деле – боло. Захлестнуть метким броском ноги присмотренному зверю, рывком опрокинуть наземь, а там уж добивать копьём, ножиком, а то и просто заострённым рогом. Бывало, что до полусотни голов за одну охоту взять удавалось. Собаки после такого путешествия возвращались гладкие, и на помойках, отнесённых за городьбу, в скором времени появлялись большелапые щенки.

Мясо, добытое во время облавной охоты, вымачивали тут же в солодкой озёрной воде, а затем коптили терновниковым дымом, не ленясь и полыни подбросить, и всякой иной пахучей травы, которой всегда было в округе довольно.

Вообще-то соль люди зубра не ели, а морскую горькую воду так и вовсе почитали поганой, но тут – особое дело. Озёрная соль – белая, горечи в ней нету, и во всякую дальнюю заготовку она годится. Потом вымочишь солонинку и так ли нажористо выходит, не хуже свежатины. Недаром слова «соль» и «сладость» от общего корня произрастают. Опять же икру солили, в весеннюю бескормицу осетровой икоркой спасаться – самое милое дело. Вроде и немного съел, а сыт.

Ясное дело, что никому из людей не хотелось уступать трижды битым мэнкам дальние угодья, из-за которых пришлось когда-то ратиться с детьми тура, а потом у диатритов эти места отбивать.

Охотники собрались на совет, погалдели, поразмыслили и решили идти. Выходили сильным отрядом – шесть десятков человек и шаман. Старшим вождь поставил охотника Вашу. Сам Тейко на луговой берег не пошёл, нельзя вождю в смутную годину селение оставлять. Велено было не столько охотой озаботиться, сколько разведать, много ли мэнков в степи болтается и далеко ли они бежали.

Бударок у людей почти не осталось – не убрали вовремя, и всё было расхищено врагом. Навязали плотов, переправились возле Сухого острова и пошли.

Калюта перед отходом настоял, чтобы в отряд было включено несколько лишаков. По рассказам этих людей, род их жил далеко на восток от Великой, там, где вновь начинались горы, а значит, и лес. Реки там текли не чета Великой, а в остальном, судя по рассказам, места были хорошие, хотя о тех краях люди зубра как-то ничего не знали. На юг – до самых чернокожих людей доходили, на закат – до горького моря, на полуночь до ледяных мамонтовых степей, и лишь на востоке земля незнаемая начиналась в каких-то двух неделях пути от родного селения.

Отчасти это понятно, прежде в тех местах много согнутых жило, а по чужинским землям добром не походишь, каждый шаг с боем брать приходится. Так и жили лишаки и потомки Лара, разделённые чужинцами и ничего толком друг о друге не ведая.

Степь встретила отряд запахом цветущих тимьяна и вербены, седоватым поблеском ковыля и вечным, ненарушимым спокойствием. Лишь в давно знакомых балочках возле ручьёв встречалось более обычного старых кострищ, хотя, кроме этих следов, и намёка не оставалось от недавнего нашествия жаборотых оборотней.

Пришли к озёрам, стали табором. Лишаки сказали, что эти места им знакомы и прежде почитались своими. Оказывается, и они в былые годы ходили охотиться на соляные озёра, только лагерем стояли у другого берега, где меньше было сайги и лошадей, зато больше джейранов и тонконогих джигеттаев. Калюта, слушая эти рассказы, качал головой и радовался, что милостивая судьба не свела роды прежде на охотничьей тропе, которая легко могла превратиться в тропу военную.

Для охоты выбрали привычное место, где небольшая речушка, берущая начало в горах, едва живым ручейком достигала солёного озера. Тьмы травоядных сходились сюда, привлечённые разом пресной водой и лакомой солью. Сюда же сбредались и хищники, на берегу можно было встретить следы чёрного льва, и пожиратель трусов – леопард – по ночам призывал своего отца: «Хурак! Хурак!..»

С вечера загонщики отошли на довольное расстояние от лагеря, чтобы с приходом утра гнать на охотников пришедшие на водопой стада. В загонщики отряжались самые легконогие парни, в то время как те охотники, что поопытнее и покрепче, оставались в засидке. Собаки, не дожидаясь, когда их кликнут, потрусили следом за загонщиками. Для псов охота уже началась, так что двигались они совершенно беззвучно, чтобы не потревожить прежде времени пугливую и чуткую добычу.

Ясное дело, что Лишка, умевшая неутомимо ходить, но не особо любившая бегать, осталась среди тех, кто поджидал, покуда загонщики с собаками выгонят на них вспугнутое зверьё. И конечно же, рядом с Лишкой оказался Яйян – парень, которому воительница сначала едва не проломила темя, а потом умудрилась выволочь из смертельной круговерти первой битвы с мэнками.

Росточком Яйян уродился на полголовы выше Лишки, так что из всех родичей один только Таши приходился ему вровень, да и в плечах черноволосый пришелец был поперёк себя шире. Лишка порой сама дивилась, как ей удалось запросто свалить в битве такого богатыря. Впрочем, шаман разъяснил, что Яйян и не сражался по-настоящему. Какой морок на человека ни наведи, но ни воевать, ни работать в полную силу его не заставишь. Душа-то всё равно знает, что её обманывают.

И всё же в голове у черноволосого гиганта что-то было неладно. Как привязанный он бродил за Лишкой, смотрел несчастными глазами и что есть сил старался оградить её от опасностей и трудов дальнего похода. Ограждать от опасностей её, за два года исходившую всю землю из края в край! Такое могло взойти в голову только сильно нездоровому человеку, и Лишка частенько винила себя за чересчур верный удар.

Каждый из охотников был вооружён толстым загонным копьём, какое в прежние годы, когда люди не знавали диатритов, только в такой охоте и употреблялось, и ременным боло, древним охотничьим инструментом степняка. Во время промысла боло оказывается куда вернее лука. Испуганный зверь может уйти, унося в себе десяток стрел. Потом он, конечно, мучительно и бесполезно издохнет, но радости и пользы с этого будет немного. Зато боло – оружие честное: или ты поймал несущегося скакуна, или он ушёл от тебя невредимым.

Охота началась незадолго до утренней зари. Оттуда, где скрылись загонщики, ещё не донеслось ни единого звука, однако обитатели приозёрного края заволновались, предчувствуя надвигающуюся опасность. Смолкло надоедливое тявканье корсаков, всю ночь предупреждавших обитателей степи, что злые люди затаились у самого водопоя. Из дальних кустов боялыша выскочила пара степных кошек – манулов, и поспешными прыжками кинулась прочь. Одинокий каракал серо-жёлтой тенью мелькнул в камышиннике и сгинул с глаз. Мелкие хищники первыми поняли, что явился сильный конкурент и удачной охоты сегодня не предвидится. Зато шакалы и корсаки, питающиеся падалью, хотя и затаились, но никуда не делись, ожидая поживы с человеческого стола.

Издалека донёсся переливчатый лай собак, дождавшихся своего часа, и чуть слышные крики загонщиков. Охотники, разбившиеся попарно, затаились среди высокой полыни, чтобы не вспугнуть бегущие стада прежде времени и не заставить травоядных повернуть на редкую загонную цепь. А здесь, где с одной стороны бегущих поджимал берег озера, а с другой – заболоченная пойма ручья, табуны неизбежно сгрудятся и окажутся на расстоянии обыкновенного броска.

Затем из колючих зарослей показался первый табунок – десятка полтора газелей. Они ещё не слишком торопились, поэтому, увидав натоптанные людьми следы, заволновались и приостановились было, но крики, донёсшиеся со стороны степи, заставили их решиться, и стремительные животные кинулись к давно знакомому броду через болотистую пойму. Охотники разом вскочили, свистнули ремни, несколько животных упало, запутавшись в хватких петлях.

Лишка метнула своё боло шагов на тридцать, заарканив тоголетнего жеребёнка. Такой зверь всего более ценился людьми. Размерами он не уступал взрослой газели, а мясо его было особенно нежным. Охотница дёрнула ремень, подсекая газели ноги, а Яйян в три прыжка достал упавшего и с первого удара перерезал ему горло. Начало охоте было положено.

Спустя четверть часа зверь шёл на забойщиков сплошняком. Мчались лани и ориксы, джигеттаи и онагры. Табун долгогривых лошадей люди пропустили, выхватив лишь одного жеребёнка, зато олени, выскочившие следом, понесли немалый ущерб. Это уже не была охота, а спорый и тяжкий труд. Ежеминутно Лишка и Яйян менялись местами. Один метал боло, второй добивал упавшую добычу да ещё должен был успеть освободить свой аркан и смотать его, подготовив к следующему броску. Конечно, большинство загнанного зверья успевало пробежать мимо охотников, но и без того на каждого из забойщиков уже приходилось по два или три убитых животных. Пора было заканчивать избиение, поскольку добыча грозила оказаться слишком тяжеловесной, и люди не смогли бы дотащить в родные места всё добытое.