Роберт Джордан - Перекрестки сумерек
Цветок, вышитый из синего льна последовал за бумажным цветком, а двумя днями позже, наполовину раскрывшийся бутон розы из шелка, величиной с женскую ладонь. И оба они были вручены Селюсии. С каждым разом, ее синие глаза становились все подозрительнее и мрачнее, но Туон сказала ей, что она может принять цветы, и она хранила их, тщательно завернутыми в льняную ткань. Три следующих дня он являлся без подарка, а на четвёртый принес небольшой букетик из красных шелковых бутонов роз, снабжённых короткими стеблями и блестящими листьями, которые выглядели почти как настоящие, только более великолепными. Он заказал в тот же день, когда купил первый бумажный цветок.
Селюсия шагнула вперед и наклонилась, чтобы принять букетик с усмешкой на губах, но он сел, положив его рядом с доской, немного придвинув к Туон. Он ничего не сказал, просто оставил его там. Она даже не уделила ему беглого взгляда. Раскрыв кожаные мешочки, в которых хранились камни, он достал по одному каждого цвета, и перебрасывал их из одной руки в другую, пока даже сам не потерял уверенность, в которой руке какой, и протянул сжатые кулаки в сторону Туон. Она колебалась всего лишь мгновение, без всякого выражения изучая его лицо, и выбрала левую руку. Он открыл ладонь, чтобы показать ей блестящий белый камень.
– Я изменила свое мнение, Игрушка, – промурлыкала она, аккуратно помещая белый камень на пересечении двух линий возле центра доски. – Ты очень хорошо играешь.
Мэт моргнул. Могла ли она догадываться о том, что он задумал? Селюсия стояла у Туон за спиной, по-видимому, полностью сосредоточившись на пустой доске. Сеталль перевернула страницу в своей книге и немного подвинулась ближе к свету. Конечно, нет. Она говорила о камнях. Если бы она даже подозревала о его намерениях, она бы вышвырнула его вон. Любая бы женщина именно так бы и поступила. Несомненно, она говорила о камнях.
Этой ночью они сыграли в ничью; каждый из них с переменным успехом контролировал половину доски. И если сказать по правде, то она выиграла.
– Я сдержала своё слово, Игрушка, – она растягивала слова, словно напихав за щёки камней. – Никаких попыток сбежать, никаких попыток предательства. Это окружение давит на меня. – Она охватила жестом интерьер фургона. – Я желаю совершать прогулки. Можно и после наступления темноты. Ты можешь сопровождать меня. – Ее взгляд коснулся букетика роз, и снова устремился к его лицу. – Чтобы удостовериться, что я не сбегу.
Сеталль отметила место в книге тонким пальцем и посмотрела на него. Селюсия стояла позади Туон и смотрела на него. Женщина сдержала своё слово, каким бы безумным это не казалось. Прогулки после наступления темноты, когда большинство актёров уже в их постелях, не причинят вреда, по крайней мере, пока он будет с ними, чтобы в этом удостовериться. Так, почему же он чувствует, что теряет контроль над ситуацией?
То, что Туон согласилась гулять, закутавшись в плащ, принесло Мэту хоть какое-то облегчение. На ее бритой голове уже росли черные волосы, но пока они были лишь немногим длиннее пуха, и в отличие от Селюсии, которая, скорее всего, спала в своем шарфе, Туон не выказала никакого желания прикрыть свою голову. Женщина ростом с ребенка, с волосами короче, чем у любого мужчины, кроме разве совсем, лысых, привлекла бы внимание даже ночью. Сеталль и Селюсия, всегда следовали за ними в темноте, на небольшом расстоянии; горничная, чтобы защитить свою госпожу, и Сеталль, чтобы следить за горничной. По крайней мере, он думал, что именно так это и было. Иногда, казалось, что обе они следили за ним. Эти двое вели себя слишком по-дружески для охранника и заключенного. Он даже слышал, как Сеталль, предостерегала Селюсию о том, как по жульнически он обращается с женщинами. Замечательный комплимент, что и говорить! А Селюсия успокоила её, ответив, что ее леди переломает ему руки, если он выскажет непочтительность, как будто они вовсе не были его пленниками.
Он рассчитывал использовать эти прогулки, чтобы узнать побольше про Туон. За игрой в камни она была немногословна, но она умело обходила его вопросы, или уводила нить разговора к интересовавшим её предметам, обычно, касавшихся Мэта.
– Двуречье – это сплошные леса и фермы, – рассказывал он, когда они прогуливались по главной улице лагеря труппы. Облака закрыли луну, и красочные фургоны превратились в неразличимые темные громадины, а пресекавшие улицу платформы-сцены для исполнителей, в простые тени. – Все выращивают табак и разводят овец. Кроме этого, мой отец разводит коров и торгует лошадьми, но в основном, это – табак и овцы, куда ни глянь.
– Твой отец торгует лошадьми, – пробормотала Туон. – А чем занимаешься ты, Игрушка?
Он оглянулся через плечо на двух женщин, следовавших за ними в десяти шагах. Сеталль могла бы и не услышать, ответь он достаточно тихо, но он решил сказать правду. Кроме того, стояла тишина как на кладбище. Она могла бы услышать, а кто как не она, знала, чем он занимался в Эбу Дар.
– Я игрок, – ответил он.
– Мой отец считал себя игроком, – произнесла Туон мягко. – Он умер, сделав неудачную ставку.
Ну и как прикажете это понимать?
Следующей ночью, прогуливаясь между рядами фургонов, везущих клетки со зверьми, он спросил:
– Чем ты любишь заниматься, Туон? Просто, потому что получаешь от этого удовольствие? Ну, кроме игры в камни, я имею в виду? – Он почти почувствовал, как Селюсия, находившаяся на расстоянии не менее тридцати футов от них, ощетинилась при упоминании им ее имени, но Туон, похоже, не возражала. По крайней мере, так казалось.
– Я дрессирую лошадей и дамани, – сказала она, уставившись на клетку, в которой спал лев. Животное казалось лишь большой тенью, лежащей на соломе позади толстых брусьев. – У него действительно черная грива? Львов с черными гривами не сыскать во всем Шончан.
Она обучала дамани? Ради забавы? О, Свет!
– Лошадей? А каких лошадей? – Должно быть боевых скакунов, если она обучала проклятых дамани. Для забавы.
– Госпожа Анан сообщила мне, что ты – бабник, Игрушка. – Тон ее был прохладным, но не ледяным. Скорее сдержанным. Она повернулась к нему, с лицом, скрытым в тенях капюшона. – Скольких женщин ты целовал? – Лев проснулся и зарычал, так, что у любого бы волосы на голове стали дыбом. Туон даже не вздрогнула.
– Кажется дождь начинается, – промямлил Мэт. – Селюсия сдерёт с меня шкуру, если ты промокнешь. – Он услышал ее мягкий смех. И что такого смешного он сказал?
За всё, конечно, рано или поздно приходиться платить. Идет всё по плану или нет, но платить, всё равно придётся.
– Толпа сплетничающих сорок, – пожаловался он Эгинин. Солнце было в зените: красно-золотой шар укрытый облаками, покрыл лагерь странствующего шоу длинными тенями. В порядке исключения, дождя не было, и, не смотря на холод, они сидели под козырьком своего зелённого фургона, играя в камни на виду у прохожих. Многие из тех, кто их открыто разглядывал, были, актёры, спешащие по разным хозяйственным делам, и дети, отказывающиеся упустить последнюю, до наступления темноты, возможность покрутить кольца или погонять по грязи мяч. Женщины, придерживая юбки, проходили мимо, поглядывая на фургон, и даже не видя их лиц, скрытых капюшонами, Мэт знал выражение их лиц. Едва ли, на весь цирк, нашлась бы одна женщина, согласная разговаривать с Мэтом Коутоном. Раздраженно, он постукивал черными камнями, собранными в левой руке. – Когда мы доберемся до Лугарда, они получат своё золото. Всё остальное их не касается. Им не следует совать свой нос в мои дела.
– Едва ли ты можешь винить их в этом, – растягивая слова, Эгинин изучала доску. – Ты и я, как предполагалось, являемся сбежавшими любовниками, но ты проводишь больше времени с… ней… чем со мной. – Она все еще ощущала неловкость, не называя Туон Высокой Леди. – Ты ведешь себя словно ухажер. – Она нагнулась, чтобы положить свой камень, но застыла над доской с протянутой рукой. – Ты ведь не рассчитываешь, что она завершит церемонию? Ты не можешь быть настолько глуп.
– Какая церемония? О чем ты говоришь?
– Ты трижды назвал ее своей женой той ночью в Эбу Дар, – медленно произнесла она. – Ты действительно не знаешь? Женщина трижды произносит, что мужчина является ее мужем, он говорит три раза, что она является его женой, и они женаты. С этим, конечно, связаны разные благословения, но именно произнесение фразы при свидетелях, делает брак законным. Ты действительно не знал?
Мэт засмеялся и пожал плечами, чувствуя словно к его шее прикоснулось лезвие ножа. Хороший нож дает мужчине чувствовать себя свободно. Но смех вышел слишком хриплым.
– Но она ведь ничего не сказала. – Кровь и пепел, он вовремя заткнул ей рот! – Так, что независимо от того, что я сказал – это ничего не значит. – Но он уже знал, что собирается сказать Эгинин. В этом он был убеждён, как и в том, что вода мокрая. Ему ведь предсказали, на ком он женится.
