Брайан Ламли - Дом Дверей: Второй визит
– Ин ди экке, – указал он на столик в нише стены-перегородки с занавесом из унизанных бусами нитей, где парочка могла найти хотя бы небольшое уединение.
Но в подобном заведении парочка кого?
К его столику вели две покрытые ковром ступеньки, и он стоял за парой замызганных комнатных растений в ненадежно уравновешенных терракотовых кадках; с этого наблюдательного пункта ему открывался приличный обзор почти всего зала по его сторону изгибающейся дугой перегородки. Заняв свое место, сидя спиной к наружной стене, он обвел взглядом помещение. Правда разглядеть чего-либо не очень-то удавалось. В «Альт Дойчехаузе» всегда царил своего рода вечный мрак, даже среди бела дня.
Народу еще не набилось битком, и не набьется еще часов до десяти, а то и десяти тридцати. А потом он повалит сюда толпой, главным образом, неудачники. Что же касалось геев, то они направятся в «Сумеречный Драй унд Драйциг» неподалеку от Банхоффа, железнодорожного вокзала Шарлоттенбурга, откуда он только что и приехал. А «туристы», те, кто пришел сюда только ради пива, они скоро сцепят руки и будут раскачиваться направо-налево под мелодии одетого в ледерхозен[19], хлопающего по коленям ум-па-па, ум-па-па оркестра в «Хофбраухаузе» на Курфюрстендам.
* * *Боже, как он любил этот город молодым солдатом! А теперь ему бы хотелось убраться отсюда куда подальше.
И в то же время у Джека Тарнболла зуд пробегал по каждому корню каждого волоса на голове, когда он смотрел на белую шапку пены на своем пиве. Когда спецагент поднял кружку, у него дрожала рука. А когда он прикоснулся к ней губами, то затрепетал уже всем телом. Дармовое пиво, здесь в Берлине. Да при том еще «шультхайс». И никакого Спенсера Джилла, способного остановить его, никакой Анжелы Денхольм, способной разозлиться на него, и никакой… никакой Миранды.
Личный ад Джека Тарнболла? Ладно, тогда кто же он тут? Падший ангел? В таком случае – и оставляя за скобками отсутствие Миранды – все могло обстоять лишь так, что он пал в обратную сторону, из ада в рай!
И снова он спросил себя: да ну? Но этим синтезированным кошмарам полагалось воздействовать совсем не так, не правда ли?
Он снова окинул взглядом помещение и прислушался. Тихие, журчащие голоса; звон бокалов, бутылок; грохот музыкального автомата, вероятно, наверху. Теневые фигуры, видимые сквозь клубы сигаретного дыма; пылание кончиков сигарет; лица в профиль, мерцающие под жужжание кинопроекторов. И черно-белые фильмы на стенах, искаженные тела, гротескные акты.
И запах пива и шнапса.
Тарнболл снова поднял кружку. Быть или не быть?
Ад или рай, или смесь того и другого?
Через несколько минут кельнерша – та, смахивающая на панцер[20] барменша, – подошла к нему со второй кружкой пива. И на этот раз:
– Эссен, – попросил он. – Хабен зи этвас? – Он шлепнул двадцатку на стол, накренился вперед и сжал ей бедро.
– Боквюрст? – она игриво шлепнула его по руке. – Одер шинкенбротхен?
– Сэндвич с ветчиной? Да! – одобрил спецагент. – И боквюрст? Хот-дог? Подойдет. С картофельным салатом – я хотел сказать, э-э, картоффельн залат?
Она кивнула и спросила:
– Унд сенф?
– С немецкой горчицей, – вздохнул Тарнболл. И причмокнул:
– Чертовски верно! – А затем, когда она повернулась и отошла от его столика, поднял свою вторую кружку…
* * *Сит-ггуддн радовался от души. Еще со времени своего предыдущего пребывания здесь в качестве фонского наблюдателя, Сит кое-что понял в губительных пристрастиях человечества. А также кое-что в его вожделениях. В тот раз на Королевской Миле в Эдинбурге, в ту ночь под Новый год, он увидел, с какой лихорадочной быстротой поглощают они спиртное, а также увидел, что оно делало с мужчинами. И получил свидетельство из первых рук по части того, какими потаскушками оно могло сделать определенных женщин.
Конечно, все это было для него «чуждыми» понятиями, но фоны (а теперь ггуддны) хорошо разбирались в обычаях чуждых рас. Приходится разбираться в них, когда занимаешься таким делом, как колонизация. А что касается огромного компьютера, синтезатора, Дома Дверей, – то все это мероприятие вообще было бы невозможным, не умей он проникать в мысли, чувства и эмоции чуждых разумов и расшифровывать их. Но он умел, проникал, расшифровывал, и, благодаря прежним знаниям синтезатора и Сита, последний вполне понимал затруднительное положение Джека Тарнболла. Бурная радость Сита проистекала из того, что Тарнболл не устоял и попал в это затруднительное положение, поддался этому губительному пристрастию, и более того, что ему скоро придется поплатиться за это.
Телохранитель – агент – Джек Тарнболл? Ха! Стоит лишь отобрать у него грозную силу, его решительность, а потом поиздеваться над ним, указав на его же слабость и разложение всего самого дорогого… и это совершенно уничтожит его!
Следя за ним весь последний час, Сит наблюдал за тем, как Тарнболл постепенно впадает в алкогольное оцепенение. Ну, не совсем в оцепенение, пока еще нет… но оно, безусловно, надвигалось. Сущий ад для рослого спецагента? О, да: он быстро настигал его прямо здесь, в этом варианте Берлина. Сит подтвердил первоначальную проекцию синтезатора и согласился с его планом атаки, но также применил, какое сумел, вето по вопросу кратчайшего пути к данной цели. Потому что он, конечно же, хотел насладиться муками спецагента до самого конца. Однако так как компьютер был машиной фонов, у него имелись встроенные реле отключений. Даже сейчас Сит не мог сказать наверняка, насколько далеко позволит зайти синтезатор. Он полагал, что это в основном зависит от степени психической дегенерации Тарнболла ближе к концу теста. Но пока компьютер, похоже, принимал дополнительные директивы Сита.
Да, принимал их, и все же… приводил в замешательство, так как одновременно не давал доступа. Сит мог наблюдать за тем, как организуется это тяжелое испытание, как оно воздействует на субъекта, Джека Тарнболла, но не мог «настроиться на его волну» и прочувствовать его с точки зрения спецагента. Надо полагать, синтезатор считал это выходящим за рамки его моральных ориентиров; именно тут и срабатывал один из его отключателей, так как ему не полагалось, чтобы наблюдатель наслаждался муками жертв… (или, скорее, испытаниями тестируемых образчиков).
Но в любом случае Сит наслаждался, просто наблюдая. Наблюдая, как доставлялось пиво; видя, как спецагент поглощал его, и радуясь, что оно поглощало этого… этого неандертальца. Жалко, что в «Альт Дойчехаузе» нет освещения получше. Но то, как Тарнболл сидел, привалившись к стене, вытянув под столом ноги; то, как он покачивался то в одну, то в другую сторону, когда алкоголь пропитывал его систему, и то, как глядел из-под полуопущенных век на противоположную стену – фактически, смотрел прямо на Сита, но, конечно же, не видя его. Становилось очевидным, что усталость, как психологическая, так и физическая, взяла свою дань. Верно, он закусывал, но съеденное привело лишь к тому, что он расслабился. Оно никак не смягчило одурманивающее воздействие пива.
Личный ад спецагента? Это пьяное состояние, достижение, которого доставляло ему такое большое удовольствие? Ну, пока еще не его ад – всего лишь пока, – но он теперь уже очень близок. Фактически, выбор времени синтезатор оставлял полностью на усмотрение Сита, так как тот лично организовал начало операции.
И сам привел ее в движение… и наблюдал за тем, как мир и мышление Тарнболла дезинтегрируются в хаос, который мог закончится только полнейшим и необратимым безумием.
И эта последнее соображение было вдохновляющей мыслью, пришедшей на ум в такой удачный момент.
Локоть спецагента скользнул по мокрому столу, отправив кружку на пол, чтобы разлететься вдребезги, а голова дернулась, сорвавшись с подставленной ладони, и свисла на много принявшую грудь. Сит решил больше не ждать, а действовать немедленно…
Глава тридцать пятая
Со звенящим в ушах криком ужаса Анжелы, Спенсер Джилл падал или ему казалось, что падал, достаточно долго. И пока падал, думал: «Если тот мозг был настоящим мозгом, и если мы падаем прямо сквозь какую-то гигантскую личность с головы до пят, то умрем все до одного задолго до того, как ударимся. Или же сразу после падения».
Да, сумасшедшая мысль… но, впрочем, разве идея не заключалась именно в этом? Что синтезатор подведет их к самым пределам безумия? Нет, идея не в том. Идея заключалась в этом прежде, до того, как Сит изменил правила. Но теперь не существовало никаких пределов.
Если они не навязывались самим синтезатором.
И Анжела тоже должна падать – падала, потому что он по-прежнему слышал ее отзывающийся эхом крик – и Миранда, Фред, Джек, Кину Сун, Барни, и даже (изумительное дело) бедный Джордж Уэйт. Или, может быть, не такой уж и бедный, если им удалось пережить подобное испытание, и если рассудок Джорджа по-прежнему оставался в целости. Такими были некоторые из мыслей Джилла в те секунды, минуты или в любое иное время, когда они падали.
