Брайан Ламли - Дом Дверей: Второй визит
– Спенсер, – подняла на него взгляд Анжела, когда он, шатаясь, подошел ближе. Она подняла руку, и он помог ей подняться на ноги. Затем она посмотрела на пришедших вместе с ним: Суна, Стэннерсли и рослого спецагента. Но… где Джордж Уэйт? Глаза ее расширились, когда она увидела выражения их лиц; эти изможденные лица, эти запавшие глаза, и не только из-за дымов. – Джордж?
Джилл растерянно покачал головой.
– Джордж… – проговорил он, – погрузился в гниль, в воронку. Те грязные струпья – живые. Во всяком случае, это какая-то разновидность жизни. Она… она его съела.
– Фактически, она и была им, – Тарнболл помог Миранде подняться и посмотрел на Джилла в поисках подтверждения. И Джилл понял, что ему не нужно беспокоиться из-за него, что спецагент уже угадал правду.
– Да, что-то вроде того, – сказал Джилл. – Это кошмарный мир Уэйта, а вещество и есть его личный, самый страшный кошмар. Какая-то своего рода раковая культура, заражающая весь… что, мир?
Не успел он договорить, как почва у них под ногами задрожала. Она задрожала вновь, тряся их, пульсируя от внутренних толчков.
– Вулканическая деятельность, – определил Стэннерсли. – Это может быть только она. Эти газы – результат вулканической деятельности. И под ногами у нас не почва, а своего рода пемза, лава. Она мягкая, теплая и проседает под ногами. А борозды или извилины вызваны медленной рябью, когда это вещество вытекает на поверхность. А то тускло-красное свечение под ней, возможно, течение настоящей лавы, поднимающейся, пузырясь, снизу.
Миранду забила неудержимая дрожь в объятиях Тарнболла, и она прильнула к нему, посмотрев на волнистую поверхность.
– Это похоже на какой-то безобразный коралл-мозговик, – содрогнулась она. И Джилл понял, что должен сообщить им самое худшее.
– Мягкий, теплый, в извилинах и безопасный на вид, – перечислил он. – Но это не вулканическая деятельность и не лава или коралл. А на мозг он похож, потому что…
– Потому что… это и есть мозг! – Анжела попыталась оторвать ноги от поверхности, чуть не упала сама и почти уронила Джилла.
– Боже милостивый! – воскликнул Джек Тарнболл. Лицо его сделалось пепельно-серым, таким же серым, как этот отвратительный ландшафт. – Кошмар Уэйта: мозг, пораженный раком! Там, внизу, под этим холмом – больной участок. Воронки – это распространяющийся рак, а эти мерзостные испарения – вонь его гниения!
Он еще не договорил, а все шестеро уже ступали с предельной осторожностью, поглядывая на дрожащую под ногами поверхность, и замечая, словно впервые увидев, пульсирующие прожилки тусклого цвета, словно подводные течения под ее массой.
– Какой-то… какой-то живой мозг, – Миранда пошатнулась и чуть не упала. – В некотором смысле, мозг бедняги Джорджа в последней стадии смертельной болезни! – Она собиралась упасть в обморок, только обхватившая за талию рука Тарнболла удержала ее на ногах.
– Черт побери, Спенсер! – выкрикнул спецагент. – Где эта гребаная дверь?
Перед безнадежной схваткой за спасение Джорджа Уэйта Джилл спрятал для сохранности жало в сумке-бауле. Теперь он рывком открыл сумку, вынул антенну и направил ее вверх по склону холма, примерно в ту же сторону, куда и раньше. Возможно, подействовала настоятельная необходимость спасения или его талант пришел в себя, но, как бы там ни было, ментальная щекотка ощущалась по-прежнему.
– Там, наверху! – сообщил он. – Она должна быть там, наверху.
– Там ничего нет, – покачала головой Анжела, проведя языком по губам. – Всего лишь макушка какого-то холма. – В действительности она хотела сказать – макушка огромного мозга.
– Нет, – скрипнул зубами Джилл. – Говорю вам, я чувствую – наверху должно что-то быть.
Они с трудом двинулись на вершину, стараясь ступать как можно легче на это пульсирующее вещество у них под ногами. Но на гребне макушки увидеть ничего не довелось. Только клубящийся повсюду океан грязно-серого тумана.
И по мере того как они приближались к вершине, Рука Джилла постепенно опускалась из горизонтального положения вниз, пока не стала указывать на волнистые контуры самого мозга… указывать вертикально вниз, на «землю» у них под ногами. И он покачал головой.
– Я… я не понимаю.
– В таком случае, мы все в одной лодке, – отозвался Стэннерсли, – так как я знаю, что я-то уж точно ни черта не понимаю. – И он почувствовал, как к горлу его внезапно подступил неудержимый смех. Но он знал, что должен сдерживаться, что и все испытывают, по меньшей мере, столь же сильный ужас, что и он. – Я… я сожалею, – извинился он. – Но, Боже – этот мир действительно достает меня!
– Именно это ему и полагается делать, – сжал ему плечи Тарнболл. – И именно этого мы и не должны позволять ему делать!
Но слова его словно каким-то образом накликали беду, так как теперь Миранда принялась перескакивать с ноги на ногу, прыгая на цыпочках, чтобы избежать чего-то, увиденного ею:
– Боже мой! Господи, Боже мой! Смотрите! Смотрите!
Все посмотрели, попятились и уставились друг на друга в полнейшей панике. В том, что они считали твердым веществом мозга, образовались серые воронки. И из этих воронок извергался поток гнилой серой мерзости, раздуваясь, словно в восходящем потоке! Рак, живой и явно чувствующий, живущий в кошмарном мозге Уэйта! Шероховатые усики и щупики следовали за раковым струпом, разворачиваясь в воздухе, слепо шаря в направлении шестерки. Барни тявкнул и метнулся прочь, когда один усик хлестнул и обвился вокруг него.
Но Тарнболл перерубил это щупальце своим оружием из клешни, и оно упало, извиваясь, на волнистый мозг – и прорыло себе ход внутрь!
– Он распространяется! – Анжела на мгновение поддалась страху – и столь же быстро взяла себя в руки.
И обратилась к Джиллу:
– Спенсер. Спенсер Джилл! Просто-напросто вытащи нас отсюда к чертовой матери!
Эти воронки, раковые клетки, всплывали к поверхности и делали гниющим до сих пор здоровое вещество вокруг себя, а Джилл так и стоял, направив инопланетную антенну на «землю». И голос его дрожал, когда он ответил:
– Она здесь. Она действительно здесь, глубоко внутри… этого. И притягивает с каждым мгновением все сильнее. Джек, Анжела, все вы, держитесь. Ради Бога, не уходите сейчас. Что-то… что-то надвигается.
Громадный мозг теперь бился, пульсировал, и шестерку окружила дюжина воронок, выбрасывавших во все стороны усики, свои дрейфующие слои раковых струпьев и выворачивающие внутренности дымы. И что еще хуже, эти усики, похоже, знали, где находятся Джилл и остальные, их щупики изгибались внутрь, все время приближаясь.
– Черт побери! – прохрипел Тарнболл. – Мы же дышим этой мерзостью. Я хочу сказать, она затрагивает нас! – Теперь пробрало даже его, главным образом потому, что, похоже, не виделось никакого выхода. Казалось, вся сила и решимость в мире не помогут спецагенту, Миранде или любому из них выбраться из этого мира.
И это выглядело несправедливым, потому что бедняга Джордж Уэйт уже заплатил цену.
Но Джилл по-прежнему охал:
– Оно надвигается. Оно надвигается!
И в следующий миг оно все-таки надвинулось. Волнистые контуры огромного мозга у них под ногами внезапно вспучились, раскололись, словно лопнувший пузырь, когда толстые слои серого мяса сложились гармошкой. А из пульсирующей пульпы у них под ногами поднялась пара содрогающихся ступней, голеней, ног… нижней части туловища человека. И по одежде на этом теле все поняли, что это Джордж Уэйт. Он вышел ногами вперед, точно так же, как вошел. Ноги у него спазматически брыкались, вырываясь за края этого извержения, а остальное тело продолжало выходить без остановки.
Выглядело так, словно громадный мозг рожает.
И из этой кашицы вынырнула спина, тяжело подымающаяся и опускающаяся грудь, затем появились беспорядочно молотящие руки, возникла шея, и, наконец, голова. Ужасная голова Джорджа.
Его глаза оставались открытыми, выпученными. Челюсть у него отвисла, и рот издавал звуки, которые никогда не смог бы издать никакой человек. Но голову его, казалось, что-то удерживало, и подбородок нацеливался круто вверх, словно кто-то пытался втащить его обратно за волосы. Затем серая, рифленая поверхность еще раз вспучилась и начала раскалываться, словно огромная перезрелая дыня. И, наконец… шестерка увидела, что же его держало.
Это был просто-напросто вес его же головы – или того, чем стала его голова.
Потому что когда щель расширилась и по коралловым извилинам мозга потекла кровь, похожая на растекающуюся по каналам лабиринта краску… то на поверхность поднялась и остальная часть головы Уэйта.
И это был настоящий рак, страшная мутация культуры, которая вдвое переросла тело своего хозяина.
Джордж лежал, дергаясь и хныча, словно идиот, а в разрыве покрытой извилинами поверхности огромного мозга – холма с макушкой – к поверхности пробивалась эта штука, которая расширяла и раздвигала чудовищный разрез, достигая трехфутовой длины и была в два-три фута шириной. Чудовищная опухоль росла из центра черепа Джорджа, кожа и кость там сделались желтыми, мягкими от гнилости, изъеденными, словно яблоко, изгрызенное осами. И этот ужасный мешок раковых соков, весь в прожилках и пучках волос, лежал, пульсируя совершенно самостоятельной жизнью, с корнями, погруженными в голову Уэйта и гнилую пульпу, которая когда-то была его настоящим мозгом!
