Алексей Калугин - Всё под контролем
Разве не к такой же отточенности в своих действиях стремился любой из инспекторов Отдела искусств Департамента контроля за временем? И разве выбрал бы своей работой контроль за прошлым человек, уверенный в том, что подлинная жизнь – это только то, что происходит здесь и сейчас?
Шелуденко вспомнил такси, застрявшее в бесконечном потоке машин, и мрачно усмехнулся. Мимо с бешеной скоростью проносились машины с тонированными стеклами. Людям в них не было никакого дела до неподвижно стоящей машины. А уж о том, что в машине мог кто-то находиться, большинство из них, скорее всего, даже и не задумывались. Занятые собственными мыслями, они воспринимали все, что их окружало, как часть привычного пейзажа. У современного человека нет времени на эмоции и чувства. Но разве не думал в тот момент запертый в сломавшемся такси Шелуденко о том, как здорово было бы сейчас оказаться где-нибудь в прошлом? Ну, к примеру, в Лондоне начала XVII века?
Но для Хвостова путешествия в прошлое не были бегством от настоящего. Он сам признавал, что неплохо вписывался в нынешнюю действительность до тех пор, пока в таверне "Белый Огонь" не увидел Шекспира, с пером в руке склонившегося над рукописью. Хвостов постарался как можно более убедительно и точно описать то, что произошло с ним в тот момент. Но был ли он при этом до конца искренен? И можно ли полагаться на его объективность? В смысле, насколько может быть объективен человек с нервным расстройством, пытающийся как можно более точно описать собственные ощущения?
Речь, конечно, вовсе не о том, что у Хвостова не все в порядке с головой, хотя нервы у него, следует честно сказать, ни к черту.
По версии самого Хвостова, он счел необходимым вмешаться в ход исторического процесса в тот момент, когда почувствовал, насколько легко коммерческая жилка в душе Шекспира берет верх над его поэтическим талантом. Человек пришел в ужас, подумав о том, что Шекспир-коммерсант может не ужиться с Шекспиром-драматургом, и решил сделать все от него зависящее, чтобы сохранить для потомков творчество гениального англичанина. По крайней мере ту его значительную часть, которую сам он счел достойной пера Шекспира. Казалось бы, поступок, заслуживающий если и не снисхождения, то уж, во всяком случае, понимания.
Но Шелуденко смущало то, что, излагая свою историю, Хвостов уж слишком акцентировал внимание на коммерческой стороне деятельности Шекспира. Кого он пытался убедить в том, что Шекспир действительно был близок к тому, чтобы переключиться на чисто коммерческий пересказ чужих пьес, а в дальнейшем и вовсе бросить писать ради того, чтобы заняться выгодным вложением накопленных денег, – слушавшего его рассказ инспектора или, быть может, самого себя?
Чего ради Хвостов принес с собой рукопись "Карденио", если был уверен в том, что Шекспир не писал этой пьесы? Быть может, ему с самого начала было известно, что это фальшивка? И почему бы не предположить, что состряпал ее сам Хвостов? Подделать чужой отпечаток пальца ненамного сложнее, чем нарисовать чужую подпись. У Хвостова могли иметься отпечатки пальцев Марина, который, по его же словам, неоднократно бывал у него дома. Только для чего он все это сделал? Чтобы попытаться таким образом изобразить из себя жертву злых козней коварного контрабандиста-профессионала? Но Хвостову и без того ничего не грозило, если бы он сам не явился в Департамент.
Вывод напрашивался сам собой: Хвостов принадлежал к когорте людей, не обладающих даже зачаточным творческим потенциалом и потому мечтающих любым способом запечатлеться в отблесках славы того, чей гений был неоспорим. Уильям Шекспир, с именем которого до самого последнего времени было связано немало загадок, тайн и домыслов, представлял собой идеальный объект для подобных устремлений. За то время, что инспектор Шелуденко занимался Шекспиром, через его руки прошли тысячи поддельных рукописей "ранее неизвестных" пьес Шекспира. Поэм было значительно меньше. Зато число сонетов, которые непременно следовало добавить к ста пятидесяти четырем общеизвестным, не поддавалось учету.
Хвостов пошел дальше других. Он не просто написал за Шекспира новую пьесу, а попытался убедить себя, а заодно и всех вокруг, в том, что без его помощи Шекспир вообще не состоялся бы как драматург. И, если бы не хитроумный Марин, случайно встретившийся Хвостову на пути к славе, ему бы это удалось. Наверняка, не полагаясь на одну лишь графологическую экспертизу, он старательно прикладывал к обратной стороне листов рукописей, которые передавал Шекспиру, свой палец, тщательно смазанный чернилами.
Вот только зачем он поставил отпечаток пальца Марина на рукопись "Карденио"?..
Глава 28
От размышлений инспектора оторвал писк зуммера интеркома.
– Слушаю, – нажал кнопку приема Шелуденко.
– Ну как тот тип, которого я направил к тебе? – раздался из микрофона голос дежурного инспектора Тейлора.
– Пустышка, – коротко ответил Шелуденко.
– Понятно... – как будто даже с разочарованием протянул Тейлор. – Пневмопочту получил?
Шелуденко скосил взгляд на ячейку пневмопочты слева от стола. В контрольном окошке горел зеленый огонек, извещающий о поступлении почты.
– Я уже минут пятнадцать, как тебе отправил, – продолжал между тем Тейлор.
Протянув руку, Шелуденко открыл ячейку и достал из нее посылку, завернутую в плотную серую бумагу и перевязанную грубой бечевкой. На обертке не было ни адреса, ни имени получателя.
В душе инспектора шевельнулось недоброе предчувствие.
– Что это? – спросил он у Тейлора.
– Не бойся, не бомба, – усмехнулся тот. – Сканер обнаружил только бумагу.
– Откуда пакет? – уточнил свой вопрос Шелуденко.
– Мальчишка какой-то принес, лет четырнадцати. Сказал, что для инспектора Шелуденко, бросил на стойку и тут же убежал. Уже открыл?
– Нет еще, – буркнул Шелуденко.
– Ну так давай, не тяни! Мне ведь тоже интересно, что там!
Шелуденко положил руку на посылку.
– Документы, – сказал он, выждав какое-то время. – Мне должны были их передать...
Не дожидаясь новых вопросов, он коротко бросил:
– Пока, – и нажал кнопку отбоя.
Затем Шелуденко попытался руками разорвать перевязывающую посылку бечевку, но она оказалась на удивление прочной. Выдвинув ящик стола, инспектор принялся суетливо перебирать все, что в нем находилось, пытаясь отыскать что-нибудь, чем можно было перерезать бечевку. Под руку ему попался нож для резки бумаги. Трижды подцепив бечевку ножом, Шелуденко в конце концов все же не разрезал, а разорвал ее.
Развернув грубую оберточную бумагу, Шелуденко увидел запечатанный вакуумный пакет, в который была уложена не очень толстая стопка листов, прошитая черным шнурком.
Перевернув пакет, инспектор прочел на заглавном листе рукописи именно то, что и ожидал:
"КАРДЕНИО. Сочинение Уильяма Шекспира".
Шелуденко не сразу заметил, что поверх рукописи в пакет была вложена еще и небольшая прямоугольная карточка с убористыми строчками, отпечатанными на принтере: "Надеюсь, вы оценили шутку, которую я сыграл с Хвостовым. А теперь попытайтесь угадать, настоящая или поддельная рукопись вложена в этот пакет?"
В уголке, вместо подписи, только одна буква: М.
Шелуденко аккуратно накрыл пакет оберточной бумагой и отодвинул его на край стола. Прикрыв глаза ладонью, он тяжело откинулся на спинку кресла. Ему нужно было все как следует обдумать, а "Карденио" мог и подождать. Инспектор был уверен, на рукописи, которая лежала сейчас у него на столе, Марин своих отпечатков не оставил.
