Сергей Павлов - Аргус против Марса

По другую сторону двери Лора примкнула ухом к замочной скважине. Разговор был хорошо слышен.

– Что за маскарад, Анри! – спросил Лобришон.

– Обстоятельства... – уклончиво ответил Бертон.

– Что нового в твоей лаборатории? Как подвигается работа?

– У меня нет теперь лаборатории. У меня нет работы. У меня нет своего имени. Я не могу появиться в своей квартире.

– Да, я читал в утренней газете – не твою ли лабораторию взорвали ультра?

– Ультра здесь ни при чем, старина, Можешь ты помочь мне, не спрашивая пока ни о чем? Мне нужен кров на несколько дней.

– Как ты можешь сомневаться, Анри! Мой дом – твой дом.

– Благодарю.

В этот момент дверь приоткрылась и женский голос позвал:

– Шарль, на минуту...

Лобришон вышел. Из-за двери до Бертона доносились приглушенные отголоски спора.

– Кто этот человек? – допытывалась Лора. – Только не ври, Шарль!

– Я уже сказал тебе, он мой старинный друг...

– Боже! Он то Зевс, то Лемуан, хотя это явно не его настоящая фамилия. У него взорвали лабораторию, за ним охотятся оасовцы или бог знает кто еще, и ты тащишь этого подозрительного субъекта в наш дом...

– Лора, детка, я должен помочь ему, иначе окажусь последним подлецом...

– Нет!

– Лора!

– Шарль!

– Я прошу тебя...

– Нет! Ты хочешь влипнуть в темную историю? Ты хочешь, чтобы нас пластикировали? Ты хочешь поставить на карту благополучие семьи?

– Лора!

– Нет, я не перенесу этого! Он войдет в наш дом только через мой труп! Ты знаешь, я жду ребенка...

Лора разрыдалась.

Шарль вернулся в кабинет красный, как вареный рак. Выпил подряд две рюмки перно и повалился в кресло.

– Черт побери!

...Над входом в лагерь Нейе Бремме красовалась издевательская надпись: «Каждому свое», хотя тут больше пристала бы вывеска над вратами дантовского ада: «Оставь надежду всяк сюда входящий». Действительно, ни один заключенный до сих пор не выходил отсюда. Тюремщики злорадно предупреждали Бертона, что жизнь в Нейе Бремме будет хуже смерти.

В первый же день лагерной жизни Анри и Шарль увидели потрясающую сцену: два заключенных в полосатых куртках тянули какую-то шутовскую колесницу, декорированную пестрыми тряпками. Под балдахином в кресле сидел связанный человек, тощий до ужаса. А впереди шествовал оркестр, набранный из уголовников, в тех же куртках. Аккордеоны и скрипки негромко наигрывали фривольную песенку: «Приходи, мой друг, я жду тебя...»

Эсэсовцы надрывались со смеху, довольные своей выдумкой, хватались за животы.

Этого человека везли к месту казни. Вешали, как узнал потом Бертон, на струне от рояля, чтобы агония длилась подольше.

Бертона загоняли в бассейн и заставляли нырять, а когда он высовывал голову, чтобы хлебнуть воздуху, били по темени палкой.

Много может вынести человек, неимоверно много! В нем нередко таятся огромные силы, о которых он и не подозревает... А Бертон превзошел все нормы выносливости, известные лагерным палачам. Комендант лагеря трижды спорил на бутылку шнапса, что «этот французишка не протянет еще и трех дней», и – трижды проигрывал.

И этот человек, сам полумертвый от голода, подливал свою похлебку в миску Шарля. Этот человек, шатаясь, тащил на спине Шарля, избитого надзирателями... Отстающих травили овчарками – если бы не Анри, не быть бы Шарлю в живых. Однажды он поделился с Лобришоном коркой хлеба, которую стащил у собаки, рискуя получить пулю в спину...

Стараясь не глядеть на Бертона, Шарль удрученно прошептал:

– Очень сожалею, дружище, но сейчас я не могу предоставить тебе свою квартиру... Прости, жена ждет ребенка и... Но если хочешь, я поселю тебя в гостинице. Ты будешь записан под именем Лемуана.

Бертон все понял. Он доверительно коснулся руки Лобришона.

– Я не обижаюсь, старина, давай. Мне нужно хотя бы выспаться.

Шарль встрепенулся, облегченно вздохнул, лицо его просветлело. Он нажал кнопку звонка. В дверях появился тот же портье.

– Месье Лемуану номер «люкс» на одного. В номер завтрак и шампанское.

– Я боюсь разорить тебя, – засмеялся Бертон.

– Пустяки. Может быть, тебе нужны деньги?

Лобришон подошел к сейфу и достал толстую пачку стофранковых бумажек.

– На первое время хватит? Не стесняйся, Анри.

– Спасибо. Как только я смогу снова пользоваться своим текущим счетом...

Бертон, не снимая плаща, стоял у окна роскошного номера и задумчиво глядел в окно. Как обманула его эта жалкая копия Вики! Где ты, бесстрашный, самоотверженный, прямодушный Шарль былых лет! Бедняга! Здорово она взяла тебя под башмак!..

И вдруг он увидел Лору Лобришон, переходящую улицу. Она направилась к тому самому телефону-автомату, из которого он звонил Шарлю, оглянулась по сторонам и вошла в будку.

Бертон догадался, куда она звонит: Лора спасала свое благополучие.

Вошел официант с подносом в руках.

– Завтрак, месье.

– Хорошо, поставьте, я сейчас.

Он подошел к письменному столику, взял из коробки лист почтовой бумаги, конверт с маркой отеля и написал:

"Дорогой Шарль! Я знаю – ты не виноват и не сержусь. Может быть, увидимся при более благоприятных обстоятельствах. Прощай, старина.

Твой Анри".

Запечатал конверт: «Месье Шарлю Лобришону. Лично». Положил письмо на поднос и вышел.

5. АКАДЕМИЯ ИЛЛЮЗОРНЫХ НАУК

Любую нить могу я рвать.

Не буду этого скрывать:

Я сам умею колдовать.

Бертон вышел на привокзальную площадь, и ему показалось, что он очутился в другом мире. В столице, откуда он уехал несколько часов назад, моросил дождь, было сумрачно, промозгло-сыро, а здесь ослепительно и знойно сияло солнце. Витрины магазинов по-летнему были защищены полосатыми тентами. Весь багаж Бертона состоял из легкого плаща, перекинутого через плечо. Скомкав и бросив в урну билет экспресса Париж – Марсель, он растворился в многоликой и многоязычной толпе. Теперь в своих темных очках-светофильтрах, в скромном сером костюме он ничем не выделялся среди окружающих. Через минуту такси умчало прибывшего налегке пассажира.

– Здравствуй, Марсель!..

Бертон любил этот город, несмотря на все, что ему довелось здесь пережить, город древний и новый, по-южному темпераментный, полный иностранцев и все-таки удивительно французский.

Во время войны его жестоко бомбили гитлеровцы, потом англо-американская авиация. Нынче город зализал свои раны, но старая часть Марселя, расположенная амфитеатром вокруг гавани, была все так же грязна, и все так же тесны были ее извилистые улицы, забитые городской и портовой беднотой. И все так же контрастировали с этими кварталами виллы и особняки промышленных тузов и экспортеров в новом городе, вызывающе и спесиво сверкавшие белизной фасадов и зеркальными окнами.

Но город, ласкаемый солнцем и теплым морем, не изнежился, подобно Ницце или Каннам. Он остался прежде всего городом загорелых мозолистых рук и славных революционных традиций – никому не дано забыть, что именно отсюда пришла в мир «Марсельеза».

Бертон остановил такси на улице Каннебьер, рассчитался с шофером и пошел дальше пешком.

Тихонько насвистывая, не спеша, будто прогуливаясь, он шел, подолгу останавливаясь у витрин, разглядывая на стекле отражения прохожих за своей спиной. Наконец, он оказался у старого трехэтажного здания со стенами кирпичной кладки. У резных дубовых дверей висела потемневшая бронзовая доска: «Академия иллюзорных наук». Под ней была вторая вывеска, поменьше и поновее: «Студия Киеси Мицуда». На жестяной стрелке под этой вывеской значилось: «Вход со двора».

Бертон обогнул здание, прошел по переулку вдоль каменной ограды и, оглянувшись, шагнул под арочный свод. Его обступили замшелые стволы старых платанов. На аллеях запущенного сада то и дело встречались статуи каких-то идолов, египетских фараонов и сфинксов. Музейная тишина. Пахло гнилью и увядшим листом. К тыловой части здания примыкал асфальтированный двор, заставленный пестро расписанными бутафорскими павильончиками из фанеры и папье-маше.

Бертон на минуту задержался у дверей. Мраморный барельеф изображал танцующее, многорукое индийское божество. Неземная улыбка его мало гармонировала с надписью под барельефом: «Факиром может стать каждый». Бертон шагнул через порог.

Потолок вестибюля украшали великолепные люстры, сквозь слой пыли угадывался блеск хрусталя и позолоты. Стены облицованы полированным деревом, задрапированы тяжелым бархатом. Бертон наугад направился в одну из боковых галерей.

Галерея заканчивалась стеклянным тупиком. Зеленоватые стены, подсвеченные изнутри, были разрисованы чертями и драконами. На одной из стен проступала надпись:

«Витторио Керлатто, великий магистр натуральной магии, посвященный храма Изиды. Оккультные знания. Тайные обряды. Постоянные связи с потусторонним миром».

– Только и всего?! – усмехнулся Бертон.