Александр Лоскутов - Кольца вероятности
Хотя вряд ли он оказался бы настолько глуп.
Полыхнуло. Громыхнуло. Осыпало меня каким-то мусором. Но иллюминация была знатная.
Интересно, что думают сейчас об этом обитатели соседних коттеджей?
Я наконец-то сумел подняться и, подскочив к окну, высадил стекло рукояткой пистолета. Осколки посыпались мне прямо на голову.
Елки зеленые… Высоковато. Ну какой осел сделал окно на высоте двух метров от земли?
Я уцепился руками за подоконник, нещадно располосовав пальцы осколками стекла, но почти не почувствовав боли. И полез. Вернее, попытался полезть.
Когда-то мне не составило бы труда подтянуться и влезть в это окошечко. Но это было так давно. Проклятые колечки высосали все мои силы и превратили крепкого парня Антона Зуева в слабосильного дистрофика, который скоро и передвигаться без посторонней помощи не сможет.
Царапая ногами безразличную к моим потугам кирпичную стену, я с трудом взобрался на подоконник и застрял в весьма живописной позе, зацепившись поясом за какие-то гвозди и смешно дрыгая ногами в воздухе.
Какое, должно быть, непередаваемое зрелище представляет мой зад, торчащий из окна. Какая привлекательная мишень для любого стрелка. Зуев застрял в окне, как незабвенный Винни-Пух из детского мультика. Душераздирающее зрелище!
Хоть бы кто-нибудь пнул меня сзади, что ли!
Дергаясь и извиваясь, я ухитрился освободиться и проползти внутрь, плюхнувшись на пол, как мешок с небезызвестным органическим удобрением. Правда, при этом мои и без того грязнущие джинсы превратились в самые настоящие лохмотья. В них появились такие дыры, что можно было свободно просунуть руку. Но это все внешнее. Гораздо больше меня угнетало то, что, похоже, подобные дыры появились и на моей драгоценной шкуре.
Я чувствовал, как по моим ногам десятком неторопливых капель стекает что-то теплое. Чертовы осколки стекла. Чертовы гвозди. Чертова табуретка, которую выставил здесь какой-то чертов придурок. Я же чуть ноги себе не поломал!
Весь этот проклятый дом будто что-то имеет против меня. Не везет…
Хотя нет! Здесь я вру. Везет. Мне по-прежнему везет. Я представляю, как могли повернуться события, если бы в этой комнате кто-то был… Или некто подобрался бы снаружи, пока я болтался в окошечке.
Я подобрал свой верный «ТТ» и, выковыряв из кармана пригоршню патронов… рассыпал их по всему полу. Пришлось ползать и подбирать, потому что вылезать наружу с незаряженным стволом я как-то не решался. Приходилось терять драгоценные минуты, на ощупь разыскивая разлетевшиеся повсюду боеприпасы и постоянно стукаясь лбом о какую-то мебель.
В одной из стен комнаты неожиданно возник светящийся прямоугольник, в котором вырисовалась смутная человеческая фигура. Кто-то, пинком распахнув дверь, ворвался внутрь, строча из автомата. И хорошо еще, что при этом я все еще находился на полу – пули прошли выше, пробуравив стену.
Я отреагировал не раздумывая. Просто схватил отложенный в сторону ствол и выстрелил.
Человеческая фигура, освещенная со спины потоком света, льющегося из ярко освещенного коридора, скорчилась и медленно осела.
Наплевав на оставшиеся валяться на полу патроны и разряженный пистолет в своей руке, я шагнул вперед и… замер.
Я смотрел на лицо только что подстреленного мной человека и ощущал искреннее желание завыть. Желание упасть на колени и разрыдаться. Ведь я знал его… вернее, ее.
Та самая девчонка-снайпер, что бегала вместе с Рогожкиным. Та, которую я нокаутировал на лестнице, не захотев принимать на руки еще и ее кровь. Вон и синяк от моего удара все еще не полностью сошел.
А на этот раз она была мертвой. Мертвой окончательно и бесповоротно. И я уже не мог просто оттолкнуть ее и идти дальше.
Сколько ей было лет? Семнадцать? Восемнадцать? Господи… Я только что убил ребенка.
В этот момент я был исключительно противен сам себе.
Герой всех времен и народов Антон Зуев, борющийся за свободу и при этом убивающий детишек направо и налево.
Наплевав на все и вся, я опустился на колени и осторожно накрыл девчушку каким-то покрывалом, сдернутым с ближайшего дивана. Но даже когда ее лицо исчезло под расшитой зелеными лебедями тканью, я мог различить этот удивленный и немного испуганный взгляд навек застывших голубых глаз. Я смотрел на это своим внутренним взором. И понимал, что теперь буду видеть эту картину вечно.
Я сидел и молчал в память всех, кого я так или иначе спровадил на тот свет. И хотя не все из них заслуживали жалости, но я все же скорбел по ним. И по тому, во что же я превратился. Безжалостный и бескомпромиссный убийца. Вышедший на охоту волк-одиночка, готовый перервать глотку любому, кто встанет у него на пути.
Мне было плохо. Плохо не физически, хотя телу тоже здорово досталось. Но больше всего меня беспокоила моя мерзкая душонка.
Я просидел так минут пять, вспоминая все свои многочисленные прегрешения и искренне желая провалиться сквозь землю от стыда. И все это время на меня осуждающе смотрели голубые глаза, беззвучно шевелились губы, посылая мне свое последнее проклятие, а по простой вязаной кофточке медленно расползалось большое кровавое пятно.
Если бы сейчас кто-нибудь вошел сюда, то смог бы взять меня голыми руками. Не думаю, что я был в состоянии оказать хоть какое-то сопротивление. Да и не стал бы. Но никто не вошел. Никто даже не поинтересовался, кто и зачем здесь стрелял.
И причина заключалась не в измененной вероятности – мои кольца молчали, не подавая даже признаков жизни. И даже ощущение близкой опасности вдруг отступило.
Во всем мире остались только я и моя печаль.
А потом я увидел еще одно видение, которое обожгло меня подобно вспышке молнии.
Оля. Моя Ольга. Оленька. Любимая… Она смотрела на меня точно таким же обвиняющим взглядом. И ее губы тоже шевелились, произнося какие-то неслышимые мне слова. Я смотрел ей в лицо и только в лицо, не смея опустить глаза и опасаясь увидеть на груди точно такое же кровавое пятно.
Ольга.
Видение исчезло, растаяв в глубине моего разума.
Оля.
Я поднял голову. Встал, наклонился и, подобрав два валявшихся у самых моих ног патрона, перезарядил пистолет.
Две пули. Две пули против целого центнера свинца, который готовы обрушить на меня засевшие в доме прихвостни Долышева.
Две пули. Мне хватит и одной, чтобы наградить немца тем, что он заслуживает, посылая вместо себя на смерть эту девчонку. Ведь он не мог не понимать, что я способен положить половину здешних охранников, если дойдет до дела. Почему же он укрылся за их спинами? Почему не вышел навстречу?
Сейчас я все выясню. Раздам всем сестрам по серьгам.
Я должен пройти свой путь до конца.
Обуреваемый холодной ненавистью и чувствуя, как наполняются неподъемной тяжестью кольца на моей руке, я шагнул вперед и вышел в ярко освещенный коридор, сразу же заметив стоящую метрах в пяти от меня человеческую фигуру. Я знал, кто это. Я сразу же узнал его. Альберт. Тот, за кем я пришел.
Он стоял спиной ко мне и, кажется, не видел меня. Или, возможно, делал вид, что не знает о моем присутствии.
Можно было просто поднять руку и выстрелить, но я не мог. Даже такие уроды, как этот, не должны умирать от удара в спину. А еще я хотел видеть его лицо, прежде чем он поймет, что смерть пришла за ним.
– Повернись, – окликнул я его. – Повернись…
Глава 16
– Я тебья ждал.
– Знаю. Тебя предупредил тот пацан, которого мне следовало пристрелить на месте.
Альберт медленно покачал головой и ухмыльнулся:
– А вот и ньет. Менья предупредийль Роман. Он зналь, что ты прийти сюда. И велель мне ждать.
– Да хоть папа Карло. Ты ждал меня. Я пришел. Чего же ты теперь ждешь. Давай, попробуй поднять свой автомат, и я со спокойной совестью разнесу тебе мозги.
Проклятущий немец только улыбнулся:
– Нье совсем я поняль. Кто есть папа Карльо? Мнье это имя не знакомьйо.
– Не важно. Давай! Чего же ты ждешь? Стреляй. И я клянусь богом, что убью тебя.
– Нье будь такой самоуверенний. У менья – это. – Альберт похлопал по висящему на плече автомату. – А у тебья всего лишь пистльет с двумья патронами.
Видимо, я все же позволил удивлению просочиться наружу, потому что он соблаговолил пояснить:
– Я видель, как ты заряжайл его. Смотрейл в щелочку.
Я нахмурился. Видел и не выстрелил? Почему? Он же мог подловить меня безоружного и практически беззащитного. Почему он не стал стрелять?
Очевидно, я чего-то не понимаю.
– Поймьи, Антон, я нье имею ничего противь тьебя. Я просто выполняль приказ Романа. Я нье мог сделать иначе, особьенно в свьете того, что он сделаль с госпожой Саччи после того, как она выпускаль тьебя на волю. Но это нье значить, что я одобряль его действия.
– Саччи? Олия Саччи? – Я поджал губы и незаметно пододвинулся к стене, чтобы на нее опереться – стоять становилось почти невмоготу. Ноги подгибались.
Почему он не стреляет? Почему пытается что-то мне объяснить? Тянет время? Возможно. Но я тоже ничего не имел против этого… Отдохнуть немного. Собраться с силами.
