Кэролайн Черри - Угасающее солнце: Шонджир
Келы уселись, образовав круг. Теперь, в уединенности холла, настало время любопытства. Глаза изучали Ньюна, дусов, и, больше всего, Дункана.
– Он будет хорошо принят, – внезапно бросил Ньюн, отвечая на невысказанный вопрос.
Неодобрительные взгляды, но никаких слов. Дункан обвел глазами круг, встречая колючие немигающие взгляды золотистых глаз – в них не было любви, не было доверия, но, – внезапно подумал Стэн, – не было и неприкрытой ненависти. Он по очереди смотрел в лица кел'ейнов, позволяя им самим вдоволь насмотреться; и он бы снял даже зейдх, и позволил бы им убедиться в том, насколько он отличается от них; но подобное действие было бы воспринято как унижение, а сделай Стэн это в гневе – как оскорбление, упрек для кел'ейнов. Они же не могли просить его об этом, ибо для Дункана подобная просьба явилась бы глубочайшим оскорблением.
Передали чашу – вначале Ньюну, затем – Дункану: в медной чаше была выжатая из голубого трубчатого дерева вода. Дункан слегка смочил губы и передал чашу Хлилу, что сидел рядом. Хлил мгновение колебался, словно ему предстояло пить после дусов; и потом кел'ен коснулся ее своими губами и передал дальше.
Один за другим спокойно пили они… даже обе кел'е'ен, родственницы Мирея. Отказов не было.
Затем Ньюн положил свой длинный меч на колени Дункана и, следуя этой странной и замысловатой церемонии, каждый из кел'ейнов положил свой меч на колени соседу, и ав'ейн-келы, и в том числе принадлежащий Дункану, переходили по кругу от мужчины к женщине, пока у каждого в руках не оказался его собственный меч.
После этого, один за другим, они назвали свои полные имена. У некоторых были имена обоих родителей, у других лишь имя Сочил, а Дункан, опустив глаза, вымолвил свое – Дункан-без-Матери, чувствуя себя странно потерянным среди этих людей, которые знали, кем были.
– Ритуал келов, – сказал Ньюн, когда это закончилось, – по-прежнему тот же.
Похоже, им было приятно узнать, что они все сделали верно; они закивали, соглашаясь.
– Вы научите нас му'а, – проговорил Ньюн, – му'а родины.
– Да, – с готовностью отозвался Хлил.
Наступила долгая тишина.
– Одну часть ритуала, что известен мне, – сказал Ньюн, – я не слышал.
Хлил, у которого шрамов было больше, чем сет'ал, Хлил с'Сочил, чье лицо было грубоватым для мри, но сам он был изящен и прекрасно сложен, занервничал.
– Наши каты… наши каты боятся этого… – Хлил едва не сказал ци'мри и в упор взглянул на Дункана.
– Ты не хочешь, – спросил Ньюн, – открыто сказать об этом?
– Мы обеспокоены, – сказал Хлил, опустив глаза.
– Мы?
– Кел'ант, – едва слышно вымолвил Хлил, – это твое право… и его.
– Нет, – тихо сказал Дункан, но Ньюн сделал вид, что ничего не расслышал; оглядываясь вокруг, Ньюн ждал.
– Вас приглашают Каты, – проговорила одна из пожилых кел'е'ен.
– Вас приглашают Каты, – эхом откликнулись остальные, и последним из них – Хлил.
– Что ж, – сказал Ньюн и поднялся, ожидая Дункана – в то время как остальные сидели, а Дункан пытался понять хоть что-нибудь по устремленным на него взглядам.
Дусы поднялись было следом, но Ньюн запретил им.
И они вдвоем покинули холл келов, и спустились вниз по лестнице. Ночь была уже на исходе. Дункан чувствовал холод и боялся предстоящей встречи с катами, женщинами и детьми Дома, и… – Стэн надеялся, что это всего лишь церемония, обычный ритуал, в котором он сможет остаться тихим и незаметным.
Они поднялись в башню Катов; кат'ант встретила их у входа. Она молча провела их внутрь, где на своих циновках и коврах растянулись уставшие малыши, и несколько взрослых мужчин и женщин не спали в возбуждении ночи, рассматривая их из полумрака.
Они подошли к двери в тесный холл:
– Входи, – сказала кат'ант Дункану; тот повиновался и увидел, что холл пуст и устлан коврами. Дверь закрылась; Ньюн и кат'ант оставили его одного в этой мрачной комнате, освещенной масляной лампой.
Тогда он устроился в углу, вначале предчувствуя недоброе, а потом вдруг осознав, что замерз и хочет спать, и что, скорее всего, кат'ейны, испытывая к нему отвращение, вообще не придут. Мысль была горькой, но все же это было лучше, чем неприятности, которые он предвидел. Стэн хотел лишь, чтобы его оставили одного и позволили ему поспать хотя бы оставшуюся часть ночи, и потом ни о чем не спрашивать.
И дверь открылась.
Одетая в голубую мантию женщина шагнула внутрь, неся небольшой поднос с едой и питьем; дверь закрылась за ней, и женщина приблизилась к Стэну и, опустившись на колени, опустила поднос перед ним, и чашки на подносе громко дребезжали. У нее не было вуали, волосы ее были распущены; она была приблизительно его лет и – несмотря на то, что лицо ее, как заметил Дункан в свете лампы, было печально – красива.
С дрожащих ресниц по щекам ее скатывались слезы.
– Тебя заставили прийти? – спросил он.
– Нет, кел'ен. – Она подняла лицо, прежде нежное; теперь на нем застыла упрямая гордость. – Сейчас мой черед, и я не откажусь от этого.
Стэн подумал о том, как ему следует вести себя с ней, и решил соблюдать сдержанность.
– Должно быть, кат будет горько обижена, если мы будем просто сидеть и разговаривать?
Золотистые глаза изучали его лицо сквозь пелену слез. Перепонка мигнула, стряхивая слезы.
– Обидит ли это? – спросил он снова.
Гордость. Честь мри. Стэн видел, как в ее глазах борются обида и доброжелательность. В глазах Ньюна он зачастую видел лишь осторожность.
– Нет, – решилась наконец она, расправляя подол мантии, и через мгновение склонила голову так, что ее подбородок уперся в грудь. – Мой сын будет звать тебя отцом, как и все.
– Я не понимаю.
Она казалась недоуменной, как и он.
– Я хотела сказать, что никому не расскажу о том, что ты пожелал. Моего сына зовут Ка'арос, и ему пять лет. Это лишь вежливость, понимаешь?
– Мы… постоянные?
Она неожиданно рассмеялась, совершенно не задумываясь, как это выглядит со стороны, и смех ее был мягок, и приятным было внезапное прикосновение ее руки.
– Кел'ен, кел'ен… нет. У моего сына двадцать три отца. – Ее лицо вновь стало спокойным и таким же печальным. – По крайней мере, тебе будет удобно. Ты поспишь, кел'ен?
Стэн кивнул, подражая мри, смущенный и уставший, находя это предложение менее тягостным. Нежные пальцы сняли с него зейдх, и женщина с удивлением взглянула на гриву его волос, ибо хотя Дункан, подражая мри, позволил ей отрасти до плеч, волосы его не были жесткими и цвета бронзы, как у ее расы. Женщина коснулась их, не связанная условностями касты Келов, пропустила прядь между пальцами, открыв форму его уха и была изумлена ею.
И она взяла из стоящего на подносе закрытого деревянного блюда кусочек благоухающей влажной ткани и очень осторожно обмыла его лицо и руки, успокаивая ожоги от солнца и песка; и, подчиняясь женщине, он освободился от своей мантии и лег, положив голову ей на колени. Она укрыла Стэна его мантией и нежно гладила его лоб, и землянин почувствовал себя далеким от всего мира, и было очень легко забыть обо всем.
Он не хотел этого, думая о том, что его могут обмануть, убить… он старался не уснуть, и в то же время не показать своей настороженности, любой ценой удержать ускользающее сознание.
И все же он на мгновение провалился в сон и, невредимый, проснулся у нее на руках. Он медленно, сонно ласкал ее руку, что убаюкивала его, а потом заглянул в ее золотистые глаза и вспомнил, что обещал не притрагиваться к ней.
Стэн отдернул руку.
Женщина склонилась и коснулась губами его лба, и Дункан смешался.
– Если я вернусь на следующую ночь, – торопливо заговорил он, ибо времени оставалось мало, а ему внезапно захотелось узнать множество вещей о катах… об этой кат'ейн, что была так добра с ци'мри, – если я вернусь снова, могу ли я спросить тебя?
– Любой кел'ен может это сделать.
– Могу _я_ спросить?
Она наконец поняла и взглянула на него смущенно и испуганно… и Стэн истолковал это по-своему и натянуто улыбнулся.
– Я не стану спрашивать.
– Сказать, что ты можешь, было бы бесстыдством с моей стороны.
Совершенно смущенный этим, он лежал, глядя на нее.
Где-то снаружи, в холле катов, прозвенел негромкий веселый звонок.
– Уже утро, – проговорила женщина и стала собираться. Он сел, и она поднялась, и направилась к двери.
– Я не знаю твоего имени, – сказал Стэн, вставая – вежливость землянина.
– Кел'ен, меня зовут Са'эйр.
И она сделала грациозный жест уважения, и покинула Дункана.
Теперь землянин жалел, что ответил ей отказом… жалел, испытывая странное предчувствие… что, может быть, в какую-нибудь другую ночь все будет по-иному.
Са'эйр: словно само утро звучало в этом имени. Женщина действительно была подобна утру.
Его мысли метнулись в прошлое, к Элагу-Хэйвену, к временам невежества и беспечности, и снова к Са'эйр; прошлое показалось ему отвратительными.
