Станислав Лем - Рукопись, найденная в ванне
Последнее слово он выкрикнул.
– А если не паду? – спросил я.
Широкая снисходительная улыбка озарила лицо командующего.
– Логик, – сказал он. – Логик, да? Хе-хе. Логик. Если того… ну, этого… Хватит! Баста! У нас не может быть никаких "если". Миссию получил? Получил! Баста! А знаешь ты, что это такое, а? – выдохнул он из широкой груди.
Щеки у него слегка затряслись, отблески пробежали по золотому каре орденов.
– Миссия – это великая вещь! Ну, а? Специальная – ого! Специальная! Ну! В добрый час, энный! Двигай, парень, и не давай себя сгноить!
– Рад стараться, – ответил я. – А мое задание?
Он нажал несколько кнопок, прислушался к трезвону телефонов, затем заглушил их.
Потемневшая минуту назад лысина постепенно становилась розовой. Он посмотрел на меня ласково, как отец.
– Чрезвычайно! – сказал он. – Чрезвычайно опасное! Но это ничего. Не для себя, не сам же лично я посылаю. Все – для блага отечества. Ох, ты… энный… трудное дело, трудное задание ты получил. Увидишь! Трудное – но надо, потому что… того…
– Служба, – быстро подсказал я.
Он просиял, затем встал. На груди закачались, зазвенели ордена. Аппараты и телефоны умолкли, все огоньки погасли. Он подошел ко мне, увлекая за собой разноцветные спутавшиеся ленточки, и протянул могучую волосатую старческую руку великого стратега. Он буравил меня глазами, испытывая, его брови сошлись, образовав выпуклые холмики, которые подпирались чуть меньшими складками, и так мы оба стояли, слитые в рукопожатии – главнокомандующий и тайный посланник.
– Служба! – сказал он. – Нелегкая вещь! Служи, мой мальчик. Будь здоров!
Я отдал честь, выполнил разворот кругом и вышел, еще около двери слыша, как он пьет остывший чай. Могучий это был старец – Кашебладе…
2
Еще оставаясь под впечатлением о командующем, я вышел в секретариат. Секретарши прихорашивались и помешивали чай. Из раструба пневматической почты выпала стопка бумаг с моим назначением, подписанных завитушкой командующего.
Одна из служащих приложила к каждой из них поочередно штамп "Совершенно секретно" и передала другой, которая занесла их все до одной в картотеку, после чего картотека была зашифрована на ручной машинке, ключ шифра на виду у всех был уничтожен, все оригиналы документов сожжены, пепел после просева и регистрации помещен в запечатанный сургучом конверт с моим идентификационным номером. Его положили на подъемник и отослали в хранилище.
За всем этим – хотя происходило все это тут же, при мне – я наблюдал как бы издали, ошеломленный внезапным оборотом, который приняли события. Загадочные замечания командующего, несомненно, относились к делам столь секретным, что в отношении их были допустимы только намеки. Рано или поздно меня должны были посвятить в суть дела, поскольку иначе я не смог бы приступить к выполнению миссии. Я не знал даже, имеет ли она вообще что-либо общее с затерявшимся вызовом, но эта деталь бледнела перед фактом моей совершенно неожиданной карьеры.
Эти размышления были прерваны появлением молодого брюнета в мундире и при сабле. Он представился как тайный адъютант командующего лейтенант Бландердаш.
Многозначительно пожав мне руку, он сказал, что прикомандирован к моей особе. Затем пригласил меня в кабинет, находившийся напротив по коридору, угостил меня чаем и стал распространяться о моих способностях, по его мнению незаурядных, раз уж Кашебладе подсунул мне такой крепкий орешек.
Он также выразил восхищение естественностью моего лица, в особенности носа. Лишь потом я сообразил, что и то и другое он считал фальшивым. Я молча помешивал чай, полагая, что сейчас мне уместнее всего запастись терпением. Минут через пятнадцать лейтенант провел меня по предназначенному только для офицеров проходу к служебному лифту, с которого мы вместе сняли печать, после чего поехали вниз.
– Извините, – проговорил он, когда я уже собирался выйти из лифта в коридор, – вы случайно не имеете склонности к зевоте?
– Не замечал. А что?
– Ах, ничего. Зевающему, знаете ли, можно заглянуть прямо внутрь… А вы, не приведи Господь, не храпите?
– Нет.
– О, это хорошо. Так много наших людей погибло из-за храпа…
– Что с ними стало? – опрометчиво спросил я.
Бландердаш усмехнулся, прикоснувшись к футляру, который скрывал нашивки на мундире.
– Если вас это интересует, не хотите ли взглянуть на наши коллекции? Как раз на этом этаже, вон там, где колонны, расположен Отдел Экспозиций.
– Охотно, – ответил я. – Но не знаю, располагаем ли мы для этого временем.
– Ну конечно же, – ответил он.
Наклонив голову, он указал мне путь.
– Впрочем, это будет не просто удовлетворение любопытства. В нашей профессии чем больше знаешь, тем лучше.
Он открыл передо мной самые обычные лакированные двери. За ними поблескивали другие, стальные. После набора соответствующей комбинации цифр на кодовом замке они раздвинулись, и тайный адъютант пропустил меня вперед.
Мы оказались в большом и ярко освещенном зале, в котором не было ни одного окна. Потолок поддерживали колонны, стены были покрыты великолепными гобеленами и коврами, выдержанными главным образом в оттенках золота, серебра и черного цвета.
Ничего подобного раньше я никогда не видел.
Материал, из которого они были выполнены, напоминал мех. Между колоннами стояли на навощенном основании застекленные демонстрационные стенды, витрины на изящных ножках и гигантские сундуки с поднятыми крышками.
Ближайший к нам был полон маленьких предметиков, переливающихся, словно драгоценные камни. Я узнал в них запонки от сорочек. Их тут были, пожалуй, миллионы. Из другого сундука поднимался конус из продолговатых жемчужин. Лейтенант подвел меня к витрине под стеклом. Искусно подсвеченные, лежали на бархатной подстилке искусственные уши, зубные мосты, имитации ногтей, бородавок, ресниц, фальшивые флюсы и горбы – некоторые были показаны для наглядности в разрезе, чтобы была видна их внутренняя структура; встречались надувные экземпляры, доминировал, однако, конский волос. Отступив назад, я задел сундук с жемчужинами. Меня пробрала дрожь – это были зубы: большие и маленькие, как жемчужинки, лопаткообразные, с дырками и без, молочные, коренные, мудрости…
Я поднял глаза на своего проводника, который, сдержанно улыбаясь, указал мне на ближайший гобелен. Я подошел к нему поближе. Поверхность его сплошь была покрыта париками, бакенбардами, пышными бородами, располагавшимися на нейлоновой основе так, что пряди златовласых имитаций образовывали на фоне остальных большой государственный герб.
Мы перешли в следующий зал.
Он был еще просторнее. Никелированные рефлекторы освещали витрины, заполненные самыми разнообразными странными предметами: карточными колодами, имитациями различных подарков, сырами. С ребер потолочного перекрытия, обшитого деревом лиственницы, свешивались фальшивые протезы, корсеты, платья. Не было здесь недостачи и в поддельных насекомых – эти последние, выполненные с совершенством, какое может себе позволить лишь могущественная, располагающая любыми средствами разведка, занимали целиком четыре ряда стеклянных шкафов. Адъютант не спешил с объяснениями, словно был убежден, что собранные в столь громадном количестве вещественные доказательства говорят сами за себя, и только тогда, когда я среди множества экспонатов готов был пропустить какой-то достойный внимания, он делал в его направлении предупредительный жест рукой. Одним из таких движений он привлек мое внимание к кучке маковых зерен, лежащей на белом шелке и находящейся под стеклом, искусно отшлифованным таким образом, что непосредственно над кучкой маковых зерен прозрачный покров, утолщаясь, переходил в мощную лупу, заглянув в которую, я увидел, что зернышки мака, причем все без исключения, были слегка выщерблены. Изумленный, я повернулся к лейтенанту с новым вопросом, но он лишь сочувственно улыбнулся и развел руками в знак того, что ничего сказать мне не может, а его оттененные усиками полноватые губы зашевелились, беззвучно произнося слово "секретно". Лишь у следующих дверей, распахивая их передо мной, он обронил:
– Занимательные у нас здесь трофеи, не так ли?
Эхо наших шагов разнеслось по залу с еще более великолепным убранством. Я поднял голову. Всю стену напротив занимал гобелен: превосходная композиция, выдержанная в оранжевых и иссиня-черных тонах, изображающая какой-то важный государственный акт. Адъютант после некоторого колебания указал мне на подстриженные черные бачки, которые были частью парадного одеяния одного из сановников, давая при этом понять, что они принадлежали разоблаченному лично им агенту.
Из-за колонны повеяло холодом, что свидетельствовало о близости широкой анфилады. Я, уже не разглядывая экспонаты, ошеломленный, потрясенный, в растерянности шел следом за моим проводником мимо их искрившихся от яркого света россыпей, мимо экспозиций вскрытия сейфов, искушения, проделывания отверстий в каменных стенах, продырявливания гор и осушения морей, поражался многоэтажным махинам, предназначенными для дистанционного изучения мобилизационных планов, для превращения ночи в искусственный день и наоборот. Мы прошли через зал с огромными хрустальными колпаками, посвященный подделке солнечных пятен и планетных орбит. Вплавленные в толщу какого-то драгоценного камня, сверкали снабженные этикетками и разъяснительными шифрами имитации созвездий и фальсификаты галактик.
