Мария Галина - Прощай, мой ангел
– Вот они, твои квоты, – холодно сказал Шевчук. – Нет уж, я в эти игры не играю. Они ж именно этого от нас ждут – что мы попрем, очертя голову. А у меня одна жизнь, одна-единственная. Другой нет.
– Послушай, Адам, да если Аскольд развернется, ты же первый пострадаешь! Весь Нижний Город! Ты что же, этого хочешь? Я ж остановить его пытался! А как мне еще действовать? Камнями, что ли, закидать...
– Зачем – камнями... – рассеянно произнес Шевчук.
– Ладно, Адась, – устало сказал я, – пустое это... Они вот-вот чрезвычайное объявят и начнут с того, что все нежелательные элементы депортируют. То есть, всех с низким ИТ. А мы еще гадали, что такое эта китайская модель...
Но Шевчук уже не слушал. Он, глядя в одну точку, начал медленно сползать по стенке и уселся на корточки, охватив голову руками: я уж, было, думал, что наконец-то до него дошло, что к чему, но тут он сказал в пространство:
– Черт, как не вовремя!
Про меня он, казалось, забыл.
Не понимаю я его... и раньше никогда не понимал... Я как-то позабыл за давностью лет, только теперь вспомнил – мы тогда его... побаивались.
Наверху, над крышей, в покосившейся голубятне, возились и ворковали сизари.
– Ладно, – сказал я, – пойду, пожалуй.
Почему, думал я, бредя по Андреевскому спуску, ну почему на одной планете должны были возникнуть два разумных вида? Что – одного мало, что ли? Как ни стараемся – они ведь тоже стараются, и не меньше нашего, – все время упираемся в противостояние, то скрытое, то явное... Неудивительно, что в конце концов у одного из заклятых друзей возникло искушение расправиться с соперником – бессознательный, чисто биологический импульс, который на сознательном уровне может объясняться политикой, государственной необходимостью, просто жаждой власти... да чем угодно...
И что мне теперь делать?
Пожалуй, спокойней всего будет отсидеться в деревне – не очень-то я обожал Валькину маму, да и она меня тоже, поскольку считала выскочкой и чистоплюем, но, в конце концов, притерпимся... Если Себастиану и впрямь удалось передать американцам ту пленку, Аскольду придется слегка притормозить, продемонстрировать свою благонамеренность и либерализм, а там, возможно, наберут силу те подспудные течения, которые всегда формировали политику в мажорской элите, вынося на поверхность лишь сухие сводки официальных бюллетеней и безликую информацию в теле– и радионовостях.
Что-то в Верхнем Городе было не так, и прошло несколько минут, прежде чем я сообразил, что транспорт не ходит. Сновали лишь машины с номерными знаками Опекунского совета.
Потому я добрался домой, когда совсем стемнело. И, уже подходя к дому, понял, что в квартире кто-то есть; окно, выходящее на улицу, светилось.
Господи, подумал я, Валька! До нее, видно, дошли какие-то слухи, и она вместо того, чтобы дождаться меня, рванула в город.
Я бегом пронесся по лестнице и несколько секунд тыкал ключом в замочную скважину, потому что никак не мог попасть. Освещена была только гостиная – в кресле у телевизора кто-то сидел,
– Черт бы тебя побрал, Себастиан, – устало сказал я.
Он виновато захлопал глазами.
– Я тебя напугал, Лесь? Извини.
– Ты где взял ключ?
– Мне вахтер открыл. Я его попросил, и он открыл.
– Ах да, конечно...
Не такой дурак наш вахтер, чтобы отказать мажору – да еще в нынешнее смутное время.
– Тебе звонил какой-то Ким.
– Ясно, – сказал я устало. Нужно будет перезвонить ему, подумал я, хотя бы намекнуть, что происходит. Лучше бы он так и остался в своем Новосибирске – пока волна докатится до провинции... Хотя, опять же, китайская граница под боком...
– Я передал пленку. – Он оживленно пошевелился в кресле. – Это было не так-то легко... Меня и не подпустили к посольству, представляешь? Но я вспомнил, что один мой однокурсник сейчас стажируется в «Известиях», а там при них американец из «СиЭнЭн» – он телетайп обслуживает. Ну, я и...
– Корреспондент?
– Ага.
– Это хорошо. Что ж, поглядим. Может, и выгорит.
Я прошел мимо него к шкафу, вытащил рюкзак, и, разложив его на полу, стал сваливать туда все самое необходимое.
– Ты что же, – удивленно спросил Себастиан, – уезжаешь?
– А чего ты хочешь? Чтобы я дожидался, пока меня в вагон затолкают, как скотину бессловесную? Почем я знаю, может, они с Верхнего Города начнут?
Он так и подпрыгнул в кресле.
– Да кто начнет-то?
Тут только я сообразил – он же ничего не знает!
– Я гляжу, на улицах что-то странное творится, – недоуменно сказал он, – ничего не понимаю. Включил тут у тебя телевизор, а там только первый канал... Говорят, сохраняйте спокойствие...
– Аскольд твой... Борец за равноправие. – Я вздохнул. – Фактически, это государственный переворот, Себастиан. Только... легализованный. Для людей настают тяжелые времена.
Он вскочил, вытаращился на меня.
– Эта пленка!
– Там были доказательства. Записи переговоров Аскольда с террористами...
– Я тебе не верю. Да откуда такая техника у обезьянок? – выпалил он.
Я с удовольствием сказал:
– Идиот!
– Прости, Лесь, но...
Я отступил на два шага, заложил руки за спину и насмешливо оглядел его с головы до ног.
– Ах ты, бедняжка! Святая простота! Ты, выходит, и впрямь думал, что все эти новые технологии разработаны мажорами! Думаешь, почему Аскольд в штаны наложил? Почему ваша оппозиция – если она у вас есть – предпочла ему поверить? Да потому что еще немного – и люди сами возьмут все, что им причитается. Вот вы и всполошились, захлопали крылышками...
– Но если так, то... нужно предупредить хлопцев... И вправду, бедняга...
– Каких хлопцев, Себастиан? Кого ты хочешь предупреждать? Бучко арестован. За укрывательство раненой женщины – единственного человека, который мог бы свидетельствовать против Аскольда. Кстати, по доносу Шевчука. Так что, полагаю, Шевчук вполне может позаботиться о себе сам... Зря ты, как видишь, волновался, он оказался вполне благонамеренным гражданином.
– Бучко арестован? – выдохнул он.
– Я же тебе говорю. Галерея опечатана.
– Что же делать, Лесь? – Он в отчаянье посмотрел на меня. – Что же делать?
– Я пытался уговорить Георгия – знаешь такого? – чтобы он занялся этим делом... тогда у нас еще был бы хоть какой-то шанс. Привел его к Бучко. Но Шевчук меня опередил.
– А теперь?
– Надежда только на твою кассету. Ты и, правда, ее передал?
– Я никогда не вру, – возмутился он.
– Что ж, отлично...
Уложил вещи в рюкзак и затянул веревки. Он продолжал следить за каждым моим движением с таким безнадежным видом, что я сжалился.
– Там, на кухне, стоит приемник. Давай, поймай-ка «Голос Америки», послушаем, что делается...
Он покорно побрел на кухню. Я приглушил звук телевизора – все равно следующая сводка новостей будет через полчаса... Пока что сводный оркестр яростно исполнял «Патетическую ораторию»...
Себастиан осторожно поставил приемник на журнальный столик.
– Что-то я тут... – сказал он, подкручивая колесико.
– Погоди, – я отобрал у него радио. – Он берет УКВ. Сейчас...
Мне его как-то под горячую руку переделал Ким, этот приемник.
– Но это же... незаконно...
– Ты что же, совсем дурак?
Он наблюдал за мной молча, с некоторым страхом. Потом виновато сказал:
– Я и, правда, не думал, что... люди... сами по себе... на такое способны.
– Понимаю. Ты готов был бороться за права меньших братьев. Но мы вовсе не меньшие братья, Себастиан. И мы не нуждаемся ни в жалости, ни в снисхождении. – О, Господи, еще как нуждаемся...
Голос с чуть заметным акцентом выплыл из той странной тьмы, где живут радиоголоса, блуждая в эфире, точно призрачные рыбы.
«...и сейчас, после музыкальной паузы, о последних событиях в столице. Обнаружены виновники взрыва в Торговом Центре – ими оказались члены радикальной группы под руководством небезызвестного Романа Ляшенко. Главарь террористической организации приговорен к смертной казни – первый подобный казус со времен Новосибирского инцидента. Приговор приведен в исполнение. Объединенное правительство единодушно поддержало жесткие меры по урегулированию ситуации в городе и прилежащих районах, предпринятые перспективным политиком Аскольдом – возможно, это означает грядущие перестановки в правительстве и рост влияния клана Палеологов, в последнее время оттесненного враждующими группировками на второстепенные позиции. Прослушайте комментарий нашего политического обозревателя Вячеслава Новгородского...»
И уже другой голос произнес врастяжку: «Дорогие радиослушатели! Наша программа уже обращала ваше внимание на стремительный рост популярности Аскольда – возможно, единственного трезвомыслящего прогрессиста в составе нынешнего правительства. Последние события только подтверждают...»
– Достаточно.
Я выключил приемник.
– Но это... – недоуменно произнес Себастиан, – ведь та пленка попала к ним. Я говорю правду, Лесь. Почему же они молчат?
