Екатерина Лунная - Чертова свадьба! или Месть по-ведьмински

Больше бедная женщина сказать ничего не смогла, уронила руки на колени, плечами ссутулилась и только причитает себе под нос в перерыве между рыданиями. Марат нахмурился. Женских истерик он видел не так много, чтобы в должной мере освоить способы борьбы с ней. По счастью, к нему на помощь пришла Зоя.

Каким-то неведомым образом она за пять минут успела не только успокоить бедную женщину, но и выведать последние сплетни, поддержать сетования на изменчивую погоду в последние дни и заодно – пообещать, что племянница её вернется не позже восхода. Марат только диву давался, наблюдая за процессом. Он предполагал, куда может отправиться Леся в расстроенных чувствах, вот только выступление свое Герасим уже закончил, а в трактире оборотень девушку не видел. Значит, остается не так много вариантов. Но вот крылся здесь ещё один немаловажный момент. У лесника были свои планы на сегодняшнюю ночь, и в них никак не вписывалась Леся с её взбалмошными выходками.

Попрощавшись с воспрянувшей духом женщиной, Зоя радостно подпрыгнула.

– Ну что, пошли искать твою зазнобу?

Оборотень досадливо цыкнул.

– Она мне не зазноба. И у меня есть другие дела.

– Ты что, даже не попытаешься её найти? – удивилась маленькая танцовщица.

– Да тут искать нечего. Она либо у Мирославы отсиживается, либо в замке спряталась. С неё станется, она только вчера мне про него рассказывала.

– Это в том, что на холме? Так там же никто не живет!

– Именно. В любом случае, до полуночи она никуда не денется. А там, если не найдется, будем думать. А пока пойдем обратно, мне нужно с Герасимом словом обмолвиться.

Личико Зои огорченно вытянулось. Она явно надеялась на пару-тройку приключений. Зря, что ли, от деда сбегала? Теперь придется выслушивать его морали о подобающем поведении, о неспокойных временах и о том, что приличной девушке сбегать из комнаты в ночь крайне опасно. Девчушка украдкой взглянула на уверенно шагающего спутника. Лицо Марата не вдохновляло на умоляющие монологи, так что канючить Зоя не стала. Вздохнула тяжко и вприпрыжку поскакала рядом с оборотнем. Видимо, нормально ходить ей также было скучно.

Герасим нашелся быстро: пара-тройка девушек, которых ещё не погнали домой утомившиеся родители, просили его исполнить красивую лирическую балладу о менестреле, бесславно погибшей на поле битвы из любви к красивому воину. Седой сказитель, как мог, отнекивался, ведь написана история от лица девицы, а куда ему, с его грубым мужицким голосом, посягать на звонкие трели. Едва только увидев внучку, дед Герасим обрадовано поманил её к себе.

– Будет вам баллада, юные леди. Моя внучка чудесно поет, она и исполнит. Зоя, балладу «О павшем менестреле» помнишь?

– Да, конечно! – заулыбалась девчушка. Она была рада любой замене дедовых нотаций. Чуть кашлянув, Зоя кивнула Герасиму, и тот взялся за ручку лиры. Послышался тягучий, густой звук, а в него влился печально звенящим ручейком мелодичный голос маленькой танцовщицы:

Высоко в небесах улыбнется заря,

Дым развеет северный ветер.

Не зови меня, слышишь, это все уже зря.

Меня больше нет уж на свете.

Серый лед моих глаз не растопят года,

Не согреет луч солнца шальной.

Прикоснувшись ладонью, простись навсегда

И скорее мне веки закрой.

Я ведь выбрала битву не ради войны

И не ради воинской чести.

Я хотела щитом тебе стать, ты пойми,

Для тебя были все мои песни.

Но ты не узнаешь и ты не поймешь

Взгляда, полного трепетной страсти.

Не запомнив, не встретив, мимо пройдешь,

Но забыть тебя не в моей власти.

Я пошла на войну, чтобы смерть отвести,

Чтобы жил ты, дышать продолжая.

Для меня же другого нет уж пути,

Я уйти за грань страстно желаю.

Мне не гладить уж струн, не смотреть на закат,

Не вплетать в песни лунные блики.

Павшим в битве за Свет не вернуться назад,

Задохнется рог в предсмертном крике.

Ты поймешь все, когда уже кончится бой

И, закрыв мне глаза, ты прозреешь,

И к холодной щеке прикоснешься рукой,

Но холодных губ не согреешь…

В сером льде моих глаз отразится заря,

Знамя славы взойдет над столицей.

Очарован другой, ты забудешь меня,

А душа моя станет птицей.

Баллада была древней, поэтому любили и знали её многие – однако подпевать Зое никто не решился, очарованные волшебным голоском. В нём было столько любви и печали, что, казалось, будто она и есть та самая несчастная девушка, кой не повезло влюбиться в забывчивого воина. Судорожно вдохнув, одна из девушек Зое благодарно улыбнулась и смахнула со щеки маленькую слезинку. А Марат нахмурился.

– Мирослава?

– Ох, Марат, ты, что ли? – встрепенулась замечтавшаяся селянка. – Напугал… Красивая баллада, правда? Я её уже раз сотый слышу, но все равно не могу от слёз удержаться. Леська бы вообще разрыдалась…

– А разве она не с тобой?

– Если б была со мной, мы бы её уже слышали… Ой, и правда, а где она? Она ж так хотела послушать… Неужели мачеха в самом деле дома заперла? Ты не знаешь?

– Знал бы, не спрашивал, – коротко ответил мрачный лесник.

– Что ж, юные леди, – подал голос Герасим, – на сегодня, пожалуй, все. Зоя, бегом в комнату. И в окно больше не прыгать, пятки попереломаешь!

– Ну де-е-ед! – тут же заныла Зоя, оглядываясь на хихикающих девушек. Тех пока по домам никто не звал.

– Никаких ну-дед! Марш наверх!

Понуро девчушка побрела к лестнице. Но стоило Герасиму повернуться лицом к Марату, Зоя подобрала юбку и шмыгнула за дверь кухни. Вслед ей несся заливистый смех селянок. Седой менестрель, почуяв неладное, обернулся, но ничего подозрительного не увидел и вздохнул.

– И в кого она такая непоседа? – риторически вопросил он. – Ни дня без приключений. А ты как поживаешь? Отец не тревожит?

– В яблочко, – усмехнулся Марат Герасимовой прозорливости. – Только вчера почтил меня своим присутствием. Задание дал.

– И какое же?

– Разыскать тебя.

Герасим понимающе усмехнулся и развел руками, словно говоря «ну, вот он я, чего хотел?».

– Ему зачем-то понадобилась твоя помощь на Русалочьем пруду.

– А что это за пруд?

– Ты разве не знаешь? – удивился Марат. Седой менестрель пожал плечами:

– Откуда мне знать? Я здесь впервые.

Оборотень мысленно постучал себе по голове. Сам ведь только вчера эту историю узнал, и ещё изумляется, отчего заезжие менестрели о ней не наслышаны!

– Так что с этим прудом?

– Отец попросил показать его тебе сегодня…

– Где ж ты тогда был-то?

– Дела были! – огрызнулся волк. – В лесу, знаешь ли, всегда работа найдется, вот и не смог выбраться. – Марат оглянулся и, на порядок снизив громкость, продолжил: – В общем, отец попросил показать тебе этот пруд, потом напомнить про старые долги, а остальное тебе должна объяснить какая-то Старица. Отец сказал, что это одна из водяниц…

- Да, я знаю, кто это, - успокоил его старик, задумчиво пожевал губами. – И когда?

– Что когда?

– Когда это нужно сделать?

– Отец сказал, сегодня, этой же ночью. Не позже полуночи.

Где-то минут пять Герасим что-то высчитывал в уме, обдумывал, не спеша радовать Марата приглашением прогуляться к упомянутому пруду. Видимо, что-то его всё-таки насторожило. То ли «Старица», то ли «ночью», то ли «должок» покоя не дает… Оборотень начал уже беспокоиться, что ему откажут, однако минуту спустя старик тяжело вздохнул.

– Что ж, раз уж просит твой отец… Пойдем, посмотрим на эту вашу местную легенду.

За околицей, которую Марат с Герасимом миновали молча, расстилалась ночь, щедро осыпанная серебром луны. Лес близко подступал к деревушке, так что под сень деревьев спутники зашли довольно скоро, и степенное молчание живо разбавлялось загадочным шелестом листвы. Однако Герасим беспардонно вмешался в эту тихую природную песнь.

– Ну и как тебе самостоятельная жизнь? – спокойно спросил он, силясь разглядеть у себя под ногами кочки. Это, конечно, мало помогало: старый менестрель то и дело спотыкался в ночной тьме.