Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или приключения Недобежкина

— Ты рад, Аркадий, — жарко зашептала ему Элеонора, — что я публично объявила наше решение?

— Безумно, Элеонора!

— Тогда надо исчезать. Я не хочу, чтобы на нашей свадьбе было много посторонних. Идем.

Недобежкин поискал глазами Шелковникова и Петушкова с их девушками, но не нашел ни Петушкова, ни своего верного оруженосца. Оказывается, Леночка Шершнева встретила в горнице знаменитых молодых режиссеров «Мосфильма» Пластронова и Шахинжакова, на которых и поменяла общество, собравшееся в светелке, увлекая за собой и капитан-бомжа.

— Витя, у тебя есть шанс, — по-заговорщически зашептала Леночка. — Если ты сейчас понравишься Пластронову, твоя карьера в кино обеспечена. У него девиз: «Настоящий режиссер из любого человека с улицы сделает звезду экрана». Ну, ты как? Меняешь корабль? Я тебя рекомендую! Главная роль тебе обеспечена!

Шелковников обомлел от такого потрясающего предложения.

Эх вы, верные оруженосцы! Сколько ваших костей белеет на полях сражений, скольких полководцев прикрывали вы своей грудью от вражеских стрел и пуль, сколько предательских кинжалов приняли на себя в городских и дворцовых закоулках, оставаясь верными вассалами своих сюзеренов. Хорошо, если вы погибли от этих стрел, пуль и кинжалов, тогда ваши господа хотя бы ставят вашу верность в пример своим новым слугам, но горе вам, если вы выжили. Забытые, харкающие кровью, на костылях и с нищенской сумой, бредете вы по дорогам всего мира. Чем с вами расплатились ваши бывшие кумиры? Горстью серебра или местом в богадельне, а скорее всего, черной неблагодарностью постарались изгладить из памяти ваши имена.

Витя Шелковников оглядел свой белый капитанский мундир, лишь в двух местах слегка закапанный соусом, почувствовал за бортом отворота тепло, исходившее от пачки сторублевок, а в карманах — тяжесть некоторых предметов сервировки и решил, что в таком обличье и с таким капиталом произведет впечатление на Пластронова. Витя понял: настал его звездный час — быть или не быть. Он бы не променял Недобежкина на все соблазны старого и нового Вавилона, на любовь райских гурий, даже на советский орден «Знак Почета». Но за шанс попасть на главную роль в кино он заложил бы даже свою душу, нет, не душу, потому что, какой же актер без души, но что-нибудь такое же дорогое и важнее, как душа, он бы отдал не задумываясь. Щедрого, безумно богатого и могущественного Недобежкина он, не глядя, променял бы на роль в кино, если бы тому не угрожала опасность, которую Витя чувствовал каждой ниткой своего полуморского костюма, и если бы не грызла совесть за то, что он был вынужден шпионить за своим адмиралом по приказу Дюкова, а это уже было подлостью с его стороны, и усугублять подлость еще и предательством капитан-бомж не захотел.

Витя сощурился и, блестя золотым зубом, сказал Леночке фатальную фразу, которая скрасила ему потерю звездного шанса:

— Настоящие капитаны, Леночка, не служат трем господам, а только двум: морю и кораблю. Пусть я погибну, но вместе с кораблем.

— Ну и дурак же ты, Витя! — засмеялась Леночка Шершнева и, поцеловав травленного перекисью водорода капитана в щеку, побежала вниз, к Пластронову и Шахинжакову.

Витя, гордый величием своей жертвы, вошел в светелку в тот момент, когда Недобежкин уже отчаялся найти его глазами, а Элеонора увлекала того за руку в потайную дверцу за медвежьей шкурой в стена. Увидев Шелковникова, аспирант обрадованно улыбнулся своему слуге и смело шагнул за своей возлюбленной. Вслед за ними в потайной дверце исчезли все пировавшие в светелке, в том числе и фотограф Карасик, которому покровительствовал Витя. Исчезновение Завидчей, Артура, Недобежкина с Шелковниковым, Ивана Александровича с его компанией произошло мгновенно и осталось совершенно незамеченным для остальной пирующей публики. Так же незаметно покинули «Русскую избу» Бульдин и Рябошляпов.

Спустившись из ресторана по деревянным ступенькам в тускло освещенный медными плошками подземный ход, только что вырытый армией кротов, согнанных для этого со всей области управделами Бульдиным, веселая компания, пировавшая в светелке, через каких-нибудь пять минут оказалась в одном из подвалов «Архангельского». По каменным ступенькам они поднялись в сад, над которым сняли огромные звезды, и, обогнув здание, очутились возле скульптуры «Менелай с телом Патрокла», прямо напротив парадного входа во дворец.

Элеонора за руку ввела Недобежкина в вестибюль, освещенный огромной люстрой и множеством канделябров.

— Аркадий! Тебя сейчас отведут переодеться. Ничему не удивляйся. — Она послала аспиранту воздушный поцелуй и исчезла в толпе дам, одетых в старинные платья.

— Аркадий Михайлович! — зашептал через плечо ему Шелковников. Не нравится мне это все, я смотрел фильм «Черная месса», там тоже жених с невестой прикатили на лимузинах к загородному домику, а потом…

— Заткнись, Витя. Сейчас бы спал на чердаке на матраце, а так ты во дворце. Не каркай.

— Прошу вашу светлость в гардеробную! — раздался камергерский голос, и высокий статный старик с пышными бакенбардами, присвоив Недобежкину графское достоинство, повел его и пугливо семенящего капитан-бомжа анфиладой комнат, освещенных свечами, внутрь великолепного здания.

Глава 28

СМЕРТЬ И БЕССМЕРТИЕ СПЕЦНАЗОВЦА ПЕТЬКОВА

Буквально несколько секунд спустя после того, как компания Недобежкина через потайную дверцу покинула светелку, один из бандитов ударил ногой в дверь светелки и вскинул автомат, чтобы расстрелять Москвича с его компанией, но тут Петьков, разыгрывавший до этого полового, пьяно прикорнувшего на краешке лавки, нанес автоматчику удар в шею тяжелым серебряным подносом и этим же подносом сбил с ног другого. Поднос дважды прозвенел, как набатный колокол, кавказцы, почувствовав неладное, с первого этажа бросились по лестнице наверх, к светелке, и замерли на ступеньках, увидев наставленный на них автомат. Один из бандитов выстрелил в Петькова, отщепив кусок балки, за которой укрылся бывший офицер иностранного легиона. Истосковавшийся по настоящему делу спецназовец, — только и ждал этого выстрела, теперь его действия попадали под статью «необходимой обороны», — как скрипач смычком по скрипке, нежно провел очередью по нападающим, положив всех троих на ступеньках лестницы, после чего метнулся к лесенке, ведущей на чердак, откуда с помощью шеста намеревался перепрыгнуть на крышу сарая, а оттуда, через дыру в заборе, кружным путем бежать к автостоянке. Однако Гюрза, как только зазвенели подносы, приготовилась к нападению. Точно рассчитав место засады, сбоку из темноты она нанесла Петькову короткий точный удар в голову и мертвой хваткой прижала его нежной женской рукой к перилам лесенки, ведущей на чердак. Автомат выпал из рук ветерана, и он начал терять сознание.

«Всегда бабы подводят!» — успел подумать советский легионер, и тут произошло чудо. Столетние перила не выдержали мощного напряжения двух борющихся тел и, подточенные шашелем, обломились, благодаря чему Петьков подмял под себя Гюрзу и, мгновенно подхватив автомат, вскочил на ноги. Через несколько секунд он уже перелетел на шесте с крыши «Русской избы» на крышу сарая, стоящего возле забора и, торжествуя свое спасение от смерти, пропел: «Широка страна моя родная!» Спрыгнув на землю, он помчался к дыре в заборе. Гюрза дважды запоздала с выстрелами, а очередь из «Калашникова» с земли ушла в небо. Петьков понял, что спасся. Он удачно сел в «феррари», вставил ключ в зажигание и вырулил со стоянки прямо под огонь трех автоматов.

Старик Центрального рынка и Гарун-аль-Рашид с удивлением наблюдали, как их люди в упор пытались расстреливать автомобиль беглеца, но пули отскакивали от стекол и лакированного корпуса гоночной машины, не причиняя ей никакого вреда, словно это был бронетранспортер или правительственный автомобиль. Но это был не правительственный автомобиль, это была ступа Агафьи.

— Вы видите, хаджи, у них все продумано! — сказал Гарун. — Вы напрасно мне не вериге, это не Москвич, это настоящий дьявол. Мы зря с ним ссоримся.

— Пожалуй, ты прав, Ахмет. Надо поскорее убираться отсюда. Я его недооценил, но люди нас не поймут, если мы проявим нерешительность. Люди — это тупые скоты, Ахмет.

Гарун-аль-Рашид пожал в темноте плечами.

— Все в Москву! — приказал старик. — У нас еще будет время разделаться с этим молокососом.

Из «Русской избы» выволокли три трупа и запихнули в «Волги». Часть машин еще раньше сорвалась преследовать «феррари». Гюрза последняя захлопнула за собой дверцу автомобиля, и кавалькада понеслась по направлению к Москве.

Петьков, в эйфории успеха, но чувствуя, что эта эйфория, которая подвела его и в Корее, и в Конго, и в Анголе, погубит его и на этот раз, все же радовался, что правильно выбрал машину, и жал на газ, легко уходя от преследователей. Машина шла идеально, развить скорость мешали повороты, но на прямой, он знал, что сразу же даст скорость за двести. Так и получилось. На первой же прямой он максимально выжал газ, и ему показалось, что «феррари» даже оторвался от шоссе и взлетел в воздух. Петьков прибавил газку и посильнее впился в руль, напрягшись всем телом и целясь глазами на огоньки высотных домов впереди как на ориентир и вдруг почувствовал, что сжимает что-то не то, не руль. Предмет, который он продолжал сжимать, был явно не круглой, а вытянутой формы. Александр Петрович отвел глаза от ориентиров и бросил взгляд на этот предмет. «Что за чертовщина!? Это же помело. Может, меня ранили, а я и не заметил. Точно! Значит, все-таки рано радовался. Опять как в Конго! Во мне восемнадцать граммов свинца, а я, дуралей, радуюсь, что спасся, лечу над саванной. Когда же меня? Вот организм зверский, а ведь если б я сразу почувствовал, то там бы и скис, а я и в Конго, и в Анголе, и здесь вырвался. Главное, сознание не потерять».