Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или приключения Недобежкина

Артур приземлился на луг рядом с шоссе за деревней Митино и, поставив сестру на траву, снова превратился в человека.

— Все пропало! — горько произнесла прекраснокудрая предводительница страшного воинства.

Артур в своем аристократическом костюме, в котором он был на венчании сестры, достал брегет и, открыв крышку, посмотрел время. Он поднес часы к лицу шлемоносной женщины. Та, не веря своим глазам, взглянула на рубиновый циферблат. До крика первых петухов еще оставалось целых три минуты.

— Проклятье! Негодяй обманул нас! — воскликнула она.

Хотела было снова созвать свое воинство, но поняла, что на этот раз проиграла игру.

— Что ж, Недобежкин, ты выиграл первую партию. Посмотрим, кто выиграет вторую. Вызови машину, Артур. Что-то я озябла.

В деревне Митино раздался крик первых петухов. Светало. Артур хлопнул в ладоши, и на шоссе остановилась посольская автомашина государства, совсем недавно возникшего на одном из островов Океании. Шофер-полинезиец выскочил из нее, неся длинную, до пят, шубу. Завидчая передала щит и копье Артуру. Шофер набросил ей на плети шубу и она, все еще в шлеме, направилась к автомобилю, но, вспомнив про шлем, и его отдала пошедшему вслед за ней брату.

— Нет, нет, Артур, я хочу побыть одна! — остановила она молодого человека.

Артур проводил сестру взглядом, досмотрел, как она села в автомобиль, как автомобиль понесся к Москве, после чего устало крикнул в пространство:

— Эй, кто-нибудь, машину мне! Машину!

Глава 32

ВМЕСТО ЭПИЛОГА. ПОСЛЕДНИЙ ПОЛЕТ

Побожий нашел Волохина лежащим под старым дубом, в руках он держал спасенную клюку. В предрассветных сумерках герой ГРОМа сидел, привалясь спиной к морщинистой коре зеленого великана, голова его была безжизненно опущена на грудь.

— Сашка! Волохин! — позвал друга Маркелыч, но Волохин не отозвался. — Сашка! Ты жив?!

Побожий наклонился над сотоварищем, осторожно ощупывая его тело, и сразу же попал рукой в горячую кровь, стекающую из раны в груди. На войне он перевидал много раненых и понял, что Волохин, даже если он еще и жив, уже не жилец на этом свете.

— Жив я, Маркелыч, — едва слышно прошептал молодой пенсионер, не поднимая головы и не шевелясь, — только конец мне приходит. Эх, Маркелыч, некому тебе будет передать свою клюку, подвел я тебя.

— Что ты говоришь такое, Сашка?! Будь она неладна, эта клюка, если б не она, ты бы не получил эту пулю.

Маркелыч обнял друга.

— Как же так получается, Алексаша, я, старше, выжил, а ты, молодой, тебе бы жить да жить еще, а вот, на тебе?!..

— Не судьба, видно, мне. Слушай, Маркелыч, — вдруг почувствовал прилив надежды раненый громовец. — Есть у меня один шанс. Только обещай сделать все, как я говорю. Обещаешь? — с надеждой, даже привстав на локте, спросил Волохин.

— Обещаю! — поклялся Маркелыч. — Вот те святой и нерушимый крест.

Старик осенил себя крестным знамением.

— Партбилетом клянись. Ты же партиец.

— Клянусь партбилетом! — отозвался ветеран милиции.

Волохин пошевелился и сел поудобней.

— Привези меня, Маркелыч, на тот пруд, где сегодня нашел меня в домике для лебедей. Если я еще буду жив, нырни справа от него, в двух метрах, в иле, нащупай большое кольцо, дерни за него, там есть люк в колодец, и меня в этот колодец опусти. Вот тебе моя последняя предсмертная просьба. Выполнишь?

— Выполню, Саша. Только, как же мне тебя туда доставить отсель? Ты же на ладан дышишь.

— А на венике, Маркелыч.

— На венике?

— На венике, иначе не успеть. Помру я.

Маркелыч, который продолжал сжимать отнятый у бабы-яги веник, решил еще раз использовать его силу.

— Откуда бы нам оттолкнуться? Крыша нужна.

— Там дальше высокий яр над рекой, с него и взлетам. Ты меня волоком туда дотащи, здесь недалеко.

Маркелыч выпрямился и полминуты стоял над умирающим сотоварищем, прикидывая свои силы. Если б хоть десяток лет назад, он бы, не задумываясь, и двух таких Волохиных подхватил на плечи, но сейчас старый украинец засомневался в своих силах. Волохин два года только как вышел на пенсию и еще не начал усыхать на пенсионных хлебах, весу в нем было никак не менее девяноста килограммов.

— Сашка, ты веник сможешь держать? — спросил его Побожий.

— Могу! — еле слышно отозвался тот, беря у старика веник.

Маркелыч подхватил друга под руки, поставил на подламывающиеся ноги, подсел под него и, взвалив раненого на плечи, медленно побрел к реке, опираясь на клюку.

В предутреннем тумане восьмидесятилетний старец шел с достоинством, он не пыхтел, пот не катил градом с его лба. Весь пот уже вышел из Маркелыча за долгую жизнь, и теперь с каждым шагом из него выходила сама жизнь. Он вспомнил, как в сорок втором так же на плечах выносил из-под обстрела раненого старшину Евменова, но тогда он бежал и не чувствовал ни старшины на своих плечах, ни ног под собой. «Интересно, жив еще этот Евменов и как он прожил подаренную ему жизнь?» — стискивая остатки зубов, подумал ветеран милиции, делая свои последние шаги.

Возле реки, на яру, Маркелыч усадил на веник теряющего сознание Волохина и, держа его за поясницу, бросился с крутого яра вниз. Он хотел было сказать: «С Богом!» но вовремя удержался, и веник, нырнув к реке, выправился и понес их в небо, где быстро гасли последние звезды.

Теперь он уже приноровился управлять веником и уверенно держал курс к центру Москвы, туда, где было больше догорающих огней, на всякий случай набирая высоту.

— Смотри-ка, летим, Маркелыч! — подал голос раненый, которого свежий воздух привел в чувство, он даже ощутил себя бодрее и сознание его прояснилось.

— Может, тебя в Боткинскую доставить, к хирургам, Александр? — спросил его старец.

— Нет, Маркелыч, вези на пруд.

В этот момент, когда друзьям забрезжила надежда на спасение, в воздухе послышался угрожающий гул тяжелого летательного предмета. Маркелыч оглянулся и увидел бабу-ягу, летящую в ступе. Как скоростной «мессершмитт», легко нагоняющий «кукурузник», баба-яга в ступе быстро нагнала веник, размахивая помелом, как секирой.

— Что, голубчик, попался! — торжествующе завопила Агафья Маркелычу. — Ты от меня не уйдешь, старый хрыч. Я тебя, легавого, с твоим дружком на тот свет отправлю.

Маркелыч с трудом отбил клюкой помело и понял, что пришел их с Волохиным смертный час, крестного знамения творить, летя на ведьмином венике, было нельзя, партбилет было не достать, так как одной рукой он был вынужден придерживать умирающего друга. Но тут Волохин, зарядив свой «ТТ» тремя волшебными патронами, которые ему подарила в пруду Марфа, как только Агафья стала заходить в пике для смертельного удара, поднял пистолет и нажал на спуск. От выстрела ступа, как фарфоровая чашка, разлетелась на сотни кусков, и Агафья с визгом понеслась к земле, кувыркаясь в воздухе и посылая друзьям тысячи проклятий. Впрочем, она удержала в руках помело и, наконец оседлав его, снова погналась за беглецами. Однако увидев, что смертельно раненый ворошиловский стрелок откуда-то снова нашел силы и наводит на нее свое смертоносное оружие, решила не испытывать судьбу, взмыла к затухающим звездам и понеслась прочь.

Так закончились два первых праздничных дня, прошедших с момента убийства Ангия Елпидифоровича Хрисогонова, и начиналось утро первого дня будней. В тумане предутренних сумерек границу Московской кольцевой дороги друг за другом пересекли все главные герои наших будущих повествований. Маркелыч с Волохиным, обгоняя на венике машину Артура, скользящую по Рублевскому шоссе, последними влетели в пределы нашей вечной красавицы-столицы, которой недолго уже оставаться в печали. Скоро она достанет из своих сундуков парчовые наряды и золотые венцы с дорогими каменьями и снова удивит весь мир неописуемой красотой, радостью и богатством.

КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ

Апрель — сентябрь 1991.