Ирина Лазарева - Сокрытые в веках
А произошло всё это из-за нескольких чванливых богатых бездельников, которые бродили с ружьями по лесу в поисках охотничьих трофеев и, выйдя к океану, вдруг увидели на прибрежной поляне невиданное существо, сияющее красками и золотыми рогами. То была Дарта. Сделалась она тяжела для подводной охоты, и Фейронд, наказывая ей строго-настрого не выходить из пещеры, отправлялся за добычей, отлавливая для своей ненаглядной самую нежную и вкусную рыбу. Но неудержимо потянуло Дарту, как это бывает у беременных, отведать сочных и свежих плодов. Удовлетворив свое желание, она разморилась на солнышке и, как всегда, унеслась в мечты, прислушиваясь к мягким толчкам под сердцем. Так и погибла она, не успев ничего понять и испугаться, в счастливых грезах о своем первенце. Увидев неизвестное создание, охотники ни секунды не раздумывая, открыли по Дарте стрельбу, и первая же пуля попала ей в голову. Кого они убивают, люди рассчитывали разобраться потом, главным же было завладеть красочной шкурой и головой с золотыми рогами, чтобы смотрела потом прекрасная Дарта, так и не успевшая стать матерью, со стены в кабинете в черную пустоту мертвыми глазами.
Только ничего им не досталось. Вспыхнуло бездыханное тело, как факел, и в считанные секунды ревущее пламя оставило на выжженной земле черную горстку пепла. Недалеко в океане Фейронд услышал выстрелы, увидел взметнувшиеся к небесам клубы огня, перестал ощущать свою Дарту и понял, что самое страшное, что могло случиться в его жизни, уже произошло.
Задыхаясь и припадая на грудь, с трудом переставляя лапы, плохо разбирая тропу помутившимся взором, он вышел к месту гибели Дарты, увидел стоящих над пожарищем в недоумении убийц и, не дав им опомниться, сжег всех дотла. Потом он пошел туда, где эти люди жили, и спалил их дома со всеми, кто там был, а тот, кто пытался бежать, был настигнут смертельным ударом молнии.
Всю ночь он простоял в оцепенении над прахом любимой и нерожденного сына, а утром исчез, и долгое время никто из нас не знал, где его искать.
По Земле прокатилась лавина несчастий. В океане стали пропадать корабли, горели деревни, гибли люди. В конце концов мы поняли, что являемся свидетелями мести обезумевшего от горя Фейронда. Был он неукротим в любви и стал неукротим в ненависти. Рог изобилия превратился в изрыгающий раскаленную лаву вулкан. Все Сообщество искало его, чтобы наставить на путь истинный и вернуть в мир. То в одном, то в другом конце света чувствовали мы его колоссальное излучение и мчались туда, точно гончие по следу, но всегда опаздывали, потому что был он скор на свою ужасную расправу и мгновенно перемещался с места на место.
Поняв, что мы ищем его, он сделал то, чего не мог сделать ни один дракон, – он заблокировал себя, и мы перестали его слышать. Только по кровавой поступи могли мы с запозданием проследить его путь. Время от времени он забивался в какую-нибудь черную дыру и там предавался мукам, каких не в состоянии вынести живое существо. Потом разъедающая душу ненависть брала верх, и он снова отправлялся сеять смерть.
Собрался Общий Совет, что до тех пор случалось в истории драконов лишь дважды. В Совет входили старейшины, но на этот раз пригласили и меня. Я отправился в Африку и предстал перед членами Совета.
– Мы призвали тебя для того, – рек канадский крылатый дракон, – чтобы нашел ты Фейронда, воззвал к его совести и разуму и вернул на стезю добра. Он скрылся от всех нас, но тебе, другу и названому брату, мы надеемся, откроется. Если же ты увидишь, что он упорствует в своем грехе и закоснел в ожесточении и мстительной злобе, то постарайся его убить.
Я отшатнулся, не веря своим ушам, и воскликнул:
– Вы толкаете меня на то, что противно природе дракона. Как я могу очернить свою душу убийством, да еще названого брата?!
Но старейшины смотрели твердо, и знанием истины светились их глаза.
– Правду говоришь, – молвил африканский дракон, – принуждаем мы тебя совершить великое зло, но поверь, что зло это будет неизмеримо меньшим, чем то, что творит Фейронд. Рассудили мы, что надо его остановить, пусть даже таким способом.
Вышел я к Индийскому океану, в унынии размышляя о горькой судьбине, лишившей меня любимого друга и брата, и, ни на что не надеясь, послал свой зов в неопределенном направлении. И, о чудо, он тут же откликнулся. Хоронился он совсем близко, на маленьком пустынном острове. У меня словно крылья выросли за спиной, и полетел я к нему радостно и без заднего умысла. Во мне росла уверенность, что меня он послушает, одумается, и мы снова будем вместе.
Едва я вышел на сушу, как увидел Фейронда. Он был уже не так красив, как прежде, – кожа его поблекла, сила казалась злой, глаза потухли, величие уступило место хищной собранности. Он весь был, как опасная острая пружина, таящая смерть. Высверлил он меня пустыми глазищами и засмеялся нехорошим смехом.
– Что, брат, – сказал он с сожалением, – наказали тебе убить мятежного дракона? Хитро придумано. Прислали бы еще моего отца!
– Прости, брат. Поручение такое мне действительно дано на крайний случай, но и в мыслях у меня не было его исполнять. Если сомневаешься в моей преданности, вспомни хотя бы, что глупо тягаться мне с тобой силою. Пришел я просить тебя вернуться со мной на родину. Будем жить, как раньше. Вспомни, как мы с тобой путешествовали, искали необитаемые острова, вызволяли из сетей дельфинов. А помнишь, как мы сталкивали в море китов, когда они выбрасывались на берег?
В глазах его что-то промелькнуло, словно в пасмурном небе вспыхнули скрытые зарницы. Он подошел и положил мне голову на плечо, и захотелось мне в тот миг умереть, чтобы не видеть его страданий. Постоял он так с минуту, потом отошел и сказал:
– Детство прошло. А взрослая жизнь не удалась. Я потерял веру в добро и не могу больше быть Целителем. Для кого стараться? Для этих убийц? Посмотри, что они вытворяют на теле Великой Матери. Они уничтожают все живое, вообразили себя хозяевами Земли. В итоге все сами сгинут, и когда спохватятся, будет уже поздно. Так не лучше ли сейчас очистить планету от этой нечисти?
– Не нам решать, кому жить на Земле. Ты переметнулся на сторону зла и забыл свое предназначение. Берегись, как бы не постигла тебя кара за то, что ты пошел против своего естества и против законов, данных нам свыше. Опомнись, вернись в лоно семьи и Сообщества, не то растерзают тебя ветры и поразит гром небесный.
– Смерти я не боюсь, – равнодушно ответил Фейронд, – и скажи на милость, где были твои ветры, когда убивали мою Дарту? Почему гром не грянул, когда стоял я над пепелищем и посылал одинокий вой к звездам? Нет, мой друг, небо было ясным и безмятежным. Ничто не всколыхнулось, не возмутилось, не нахмурилось. Были два любящих дракона – и нет их. И ничего не изменилось. Жизнь идет своим чередом. Нет вины, нет наказания. А потому отныне я сам себе и им судья. Лишь ради тебя, своего брата и моих родителей, частично сделаю я то, о чем просит Совет. Я больше не стану их преследовать. Скроюсь в уединенном месте, но если увижу хоть одного поблизости, все равно прикончу. Прости, ничего не могу с собой поделать. Один вид человека приводит меня в ярость, которую я не в силах контролировать. Я бы и себя порешил, да боюсь, что не найду потом свою любимую в Долинах Бесконечности. Долго еще жить мне во мраке, среди теней, проклятому всеми, в мечтах о смерти.
– Прощай, верный друг. Может, когда и свидимся, – сказал Фейронд и пошел, не оборачиваясь, прочь.
Слово он сдержал. Массовые убийства прекратились, если не считать тех, что совершали сами люди. О себе он больше знать не давал, и я его не беспокоил. Захочет – сам позовет, решил я, а может, горе поутихнет, и он вернется.
К сожалению, пророчество мое сбылось. Расплата за злодеяния очень скоро его настигла, и, думаю, покарал его не Бог, и не природа, а наказал он себя сам.
Случилось так, что память об утраченном счастье позвала его на те берега, где жили они с Дартой. Поплавал он в прибрежных водах, побывал в родной пещере, побродил по окрестностям, только на место гибели Дарты не пошел. Потом вспомнил, как ходили они в город, обернулся человеком (а был он тогда еще молод), убил прохожего и, завладев его одеждой, ступил на городские улицы.
И снова расступались перед ним люди, но теперь совсем по другой причине, ибо страшны были его мертвые, без всякого выражения глаза; лицо напоминало высохшую землю, испещренную трещинами, волосы потеряли блеск и висели серыми космами. Не получив никакого облегчения от воспоминаний, он снова бросился в океан, но вернуть себе истинное обличье не сумел. Видно, попрал он своими преступлениями сущность дракона, рожденного для добра, и навек остался противоестественным существом, которое постепенно превратилось в монстра.
Алнонд умолк. Слушатели тоже безмолвствовали, находясь под гнетущим впечатлением от рассказа. Мари плакала. Маруф со страхом смотрел на Метту, вновь переживая гибель Дарты и вспоминая недавних, поверженных ими браконьеров.
