Ирина Лазарева - Сокрытые в веках
– Но никто не уходил от меня живым, – продолжал мясник, отирая липкую руку о свою сгнившую ветошь. – И тебя я убью. Какой смысл вам, людишкам, жить на Земле? Что, кроме вреда, горя и мерзости можете привнести вы в этот мир? Все, что вы умеете, – это хвататься за оружие и палить по всему, что движется. Тебе за отвагу я предоставляю право выбора. Говори, какой смертью хочешь умереть. Другим приходилось туго, но ты можешь выбрать самую легкую.
Слова его доходили до изувеченного пленника издалека. Подкатывала знакомая предсмертная апатия, и отвечать не было сил.
– Ну же, – пнул ногой недвижное тело истязатель, – проси, пока я добрый.
– Не стану я тебя ни о чем просить, будь ты хоть сам ифрит! – задыхаясь, ответил несгибаемый Маруф.
Монстр уставился на него в изумлении.
– Ифрит? – и взревел громоподобным хохотом. – Слушай, – сказал он, с трудом успокаиваясь, – а ты меня развеселил. Давно я так не смеялся. Ифрит! Я, парень, почище ифрита буду. Что же принесло тебя в эти края, сын пустыни? Впрочем, можешь не отвечать. Я могу и сам узнать, если захочу. Только не интересны мне ваши гнусные делишки.
Да-а-а, – углубился он в воспоминания, – бывал я и в пустыне. Я везде бывал! И всюду искоренял ваше подлое людское племя. Жаль, что в одиночку не могу я стереть с лица Земли всю поганую человечью братию как гнилую заразу. К счастью, глупость ваша и жадность не знает предела. Вы с успехом уничтожаете друг друга. Кто-нибудь кричит «мое!», «наше!», и войска, загорясь праведным огнем, бросаются в битву. Я любил бывать там, где шли войны, и тогда урон с обеих сторон многократно возрастал.
Насмотрелся я на вас, и отвращение мое только усилилось. Вы ни в чем не можете уступить друг другу, потому и деретесь все время как оголтелые. У вас сильный притесняет слабого, будто разум вам дан для того, чтобы вы жили по законам естественного отбора, как звери. Хотя нечестно оскорблять животных сравнением с вами.
Я был рожден, чтобы творить добро. И был я лучшим из лучших. Впереди меня ждала созидательная жизнь, счастье, любовь, радость отцовства. И все это рухнуло в один миг. Словно шел я сквозь благоуханные райские кущи и вдруг низринулся в смрадную бездну. А все из-за вас, паршивых, безмозглых людишек. Потому и давлю вас, как клопов, и не жалею. На что вы способны, кроме алчности, грязных козней и похоти?
– На любовь, – сказал Маруф, вынырнув из очередной ямы беспамятства.
Гиганта разом всего покорежило, его саркастическая маска исказилась страданием, в глазах забилась смертная мука.
– Не смей говорить о любви! – гаркнул он, склоняясь над Маруфом. – Что могут знать о любви подобные тебе, губители всего прекрасного?
Маруф не отвечал, снова погружаясь в вязкую зыбучую черноту.
Монстр, обуреваемый диким гневом, занес над ним огромный, как кувалда, кулак, но не довел до конца намерения прибить Маруфа. Что-то забеспокоило его. Он отошел, злобно бранясь и цедя проклятия, потом снова остановился перед пленником и сосредоточил на нем тяжелый мертвенный взгляд.
– А ведь ты не врешь, – произнес он наконец с издевкой в голосе, – ты и вправду думаешь о девушке. Ничего не скажешь – хороша, как ангел. Что ж она отвергла такого красавчика? Неужто предпочла другого?
– Она не человек, – в тяжком полусне отозвался Маруф.
– Что ты болтаешь?! – рявкнул гигант. – Ищешь лютой смерти? Смотри, за мной дело не станет.
– Она – дракон, – продолжал Маруф, впадая в бредовое состояние. – Дракон и человек не могут быть вместе, – и забормотал что-то неразборчивое, произнося иногда внятно: – Звезда…, луна…, очи…, серна…
В пещере повисла зловещая тишина, нарушаемая лишь бессвязным шепотом Маруфа, шелестом мышиных крыльев да стуком капель где-то в гулких недрах подземелья.
Великана словно пригвоздило к полу. Он стоял неподвижно, слушая околесицу, которую нес пленник, затем повернулся и ушел в глубь пещеры.
Вскоре он вернулся, держа в руке глиняную плошку с водой.
– На-ка, выпей, – встряхнул он Маруфа и влил ему в рот немного влаги.
Вода пролилась раненому на грудь, он со стоном зашевелился.
– Что, сильно я тебя помял? – сочувственно спросил непоследовательный виновник его страданий и провел лапищей вдоль тела жертвы.
Кровь сразу перестала течь из ран. Маруф поднял заплывшие веки и встретился взглядом со своим убийцей. Что-то изменилось в выражении прежде безжизненных глаз монстра. В глубине его зрачков затлели, как огни маяка в сером тумане, две далекие искры и стали разгораться золотым светом все ярче и ярче, пока не превратились в неистребимый поток желтого пламени.
– Так как же зовут твою девушку-дракона? – спросил мучитель.
– Метта, – не без труда выговорил Маруф распухшими губами.
– А ее отца – Алнонд, верно?
– Откуда ты знаешь?
– Я все знаю. – Он заходил по пещере, горбясь и шаркая столбообразными ногами.
Маруф тем временем стал сползать по стене вбок и упал бы, если бы хозяин не подхватил его и, удерживая обмякшее тело в сидячем положении, сам присел рядом.
– Дай посмотрю на тебя, – сказал он, поднимая бессильно упавшую на грудь голову раненого и изучая его лицо, как открытую книгу жизни.
Несколько минут он серьезно и внимательно вглядывался в своего полуживого истерзанного пленника, после чего заговорил, как бы рассуждая сам с собой:
– Вижу, чист ты душой, и любовь в тебе великая. А это дорогого стоит. Вот и подарок мне в конце пути. О таком я и мечтать не мог. Жизнь свою я прожил гадко и скверно, но, может, теперь на что сгожусь. Эй, парень, – снова тряхнул он Маруфа, видя, что тот отключается, – ты погоди помирать. Ну зашиб я тебя легонько – ты уже и раскис. Ничего, до свадьбы заживет.
– Какой свадьбы? – прохрипел Маруф. – Не будет у меня никакой свадьбы! – и потерял сознание.
– Как знать, сынок, как знать, – проговорил великан, задумчиво глядя на кровавое дело своих рук глазами, горящими как два желтых топаза.
Потом взвалил бесчувственное тело на плечо и пошел из пещеры.
Глава 11
Прошли уже сутки с тех пор, как пропал Маруф. Метта с друзьями сбились с ног, разыскивая его повсюду. Рассыпавшись по лесу, они прочесывали каждый кустик, но все было безрезультатно. Метта, подключив свою огромную энергию, надолго замирала, пытаясь где-нибудь ощутить его присутствие, но он словно сквозь землю провалился.
Андрей предложил назавтра отправиться в поселок и вызвать вертолет со спасателями. Все терзались мучительной тревогой; на Метту было жалко смотреть. Она героически старалась держать себя в руках, но глаза ее то и дело наполнялись слезами.
Надвигался вечер, и члены отряда решили отложить поиски и вернуться к месту стоянки.
– Я провожу вас в лагерь и пойду за отцом. – Метта не в силах была ждать до утра. – Для нас с Алнондом темнота не преграда. Будем искать всю ночь.
Они вышли к палаткам и ахнули – посреди поляны лежал Маруф, или то, что от него осталось. Метта душераздирающе вскрикнула и бросилась к нему, но по дороге ноги ей отказали, и она беспомощно осела на землю, глядя полными ужаса глазами на окровавленное тело. Мужчины пробежали мимо и засуетились вокруг лежащего.
Рене приложил пальцы к шее Маруфа и сообщил:
– Он жив.
– Метта, – затряс ее Доменг, – он жив, слышишь, жив!
Рене осматривал раненого, Андрей побежал за аптечкой.
– Метта, соберись. Он очень плох, – возбужденно говорил Рене, – нельзя терять ни минуты. Пульс совсем слабый.
Она отерла ладонями слезы со щек и склонилась на Маруфом. Андрей принес лекарства и бинты. Доменг стелил рядом постель, так как больной лежал на голой земле.
– Надо соорудить носилки и с утра отнести его в сельскую больницу, – рассудил Андрей.
– Не надо в больницу, – сказала Метта, – я сама его вылечу. Мне не впервой.
Она сразу же приступила к лечению. Как уж ей это удавалось, но довольно скоро обескровленная кожа Маруфа чуть-чуть порозовела. Она определила у него сотрясение мозга, перелом левого предплечья, многочисленные ушибы; спина, грудь, ноги – все было в рваных ранах. Лицо заплыло кровоподтеками.
– Посмотри еще раз, – усомнился Рене, – не может быть, чтобы при таких ранениях и ушибах не было внутренних повреждений.
– Странно, такое впечатление, что они были – я вижу какие-то следы, как после лечения, но, если не считать сотрясения и значительной потери крови, в основном все в порядке.
– Кто мог сотворить такое? – горестно воскликнула Мари. – Его грудь будто исполосована когтями. Но такой огромной лапы нет ни у тигра, ни у медведя.
– Выглядит это, как чья-то жестокая шутка, – угрюмо сказал Доменг, – кто-то его изувечил, а потом принес и положил здесь, чтобы продемонстрировать свое злодейство.
Перебрасываясь фразами, они не забывали о деле. Раны обработали и перевязали. У запасливого Рене в аптечке оказались гипсовые повязки. Метта долго колдовала над сломанной рукой, потом сказала:
