Ирина Лазарева - Сокрытые в веках
Андрей провел субботний день и ночь у родителей, а с утра в воскресение поехал в аэропорт встречать французов.
Глава 4
Пещера оказалась неожиданно длинной. Ее основания таяли в темнеющей глубине, под сводами струилось теплое подводное течение. Вот показалось светлое пятно выхода. Неоновая рыбка юркнула и слилась с колеблющимся зыбким светом. Заколыхался, заиграл красками, надвинулся рифовый сад. Мягкие коралловые деревья цвета ванили кивали пушистыми ветвями, среди причудливых столбиков, вееров, плоских, как столы, светло-салатовых, похожих на капусту кораллов прятались яркие рыбки. Кругом цвели красные, зеленые, черные и белые актинии. Все переливалось, волновалось и двигалось, как огромный живой калейдоскоп. На склонах подводных скал закрепились розовые, пятнистые, голубые морские звезды. Из-под острого выступа выглянул морской угорь. У края донной впадины ощетинился твердыми усами многоногий омар. Пестрая тернистая морская звезда медлительно передвигалась по рифу на длинных, как у дикобраза, иглах. Рыбы-клоуны по-хозяйски сновали среди волнующихся лепестков-щупалец голубых анемонов. Над коралловыми зарослями, в струистом синем мареве, скользили неясными тенями рифовые акулы с белыми плавниками. Они настороженно покружили и благоразумно отступили, растворились в туманной толще воды. Над головой поверхность моря искрилась и играла, как пронизанный солнцем горный хрусталь. Золотые лучи преломлялись и разбегались во все стороны короткими светящимися мечами. Все ближе и ближе вспыхивала бликами светлеющая прозрачная синь – солнце брызнуло в глаза, и Маруф проснулся.
Он лежал на широкой кровати в номере гостиницы «Россия». Маруф встал, облачился в просторный белый халат, богато затканный серебряной нитью, перехватил стройный стан кушаком и стал похож на царя Шахрияра, ожидающего продолжения сказки Шехерезады. Он подошел к окну и увидел другую сказку – русскую. Прямо напротив высились величественные и незыблемые башни древнего Кремля. Маковки Храма Василия Блаженного соперничали яркостью и разнообразием красок с его ночными видениями.
– Вы только посмотрите на это, – обратился он к вошедшему Доменгу, – право, диву даешься, когда видишь, что могут сотворить воображение и руки человека!
– Я уже насмотрелся, – откликнулся юноша, – хорошо, что мы задержимся здесь на три дня. Посмотрим на все вблизи.
Через несколько минут к ним в номер заглянул Рене.
– Почему ты один? – спросил он Доменга. – Где Маруф?
– В ванне, – пробурчал тот. – Наводит на себя красоту. Пойду скажу ему, что ты пришел.
Маруф стоял в ванной комнате, перекрыв плечами зеркало, и подстригал маленькими ножницами бороду. Доменг встал на носки, заглянул в зеркало Маруфу через плечо и, увидев рядом с его ярким отражением свое миловидное матовое лицо, сравнением, однако, остался недоволен.
– Маруф, – сказал он, – почему бы вам не сбрить бороду? Метте не нравятся бородатые и усатые мужчины. Она сама мне говорила.
У Маруфа сделались испуганные глаза:
– Что же вы мне раньше не сказали? Я сейчас же избавлюсь от этой бесполезной растительности, – и немедленно стал приводить свое намерение в исполнение.
Доменг вернулся к Рене с видом нашкодившего ребенка и сообщил:
– Я уговорил его сбрить бороду.
– Правда? – оживился Рене. – Посмотрим, каков он будет без своего главного украшения.
Через десять минут Маруф появился перед друзьями еще более помолодевший, сияя светлым гладким лицом и белозубой улыбкой.
– Ну, как вы меня находите? – спросил он помрачневших злоумышленников. – Кажется, так совсем недурно. Пойду еще приму душ.
– Зря старался, – сказал Рене Доменгу, – хуже он от этого нисколько не стал.
Они спустились в ресторан и расселись вокруг стола.
– Что я вижу?! – воскликнула Мари при виде Маруфа. – Вам так очень идет. Вы выглядите значительно моложе.
– Благодарю вас, – обрадовался Маруф, – для меня особенно важно услышать мнение очаровательной женщины.
– А, понимаю, вы хотите понравиться вашей возлюбленной.
– Как приятно, когда красивая женщина к тому же умна и проницательна.
– Ладно, хватит любезностей, – бестактно оборвал их Доменг, заметив, что Рене скис. – Кстати, Маруф, – осведомился он с нездоровым любопытством, – сколько вам все-таки лет? Когда мы впервые встретились, вы выглядели глубоким стариком.
– Тридцать пять, – коротко ответил Маруф и о чем-то тревожно задумался, комкая в руках салфетку и неподвижно глядя перед собой.
Все, кроме него, приступили к завтраку.
– Все остывает, – поторопил его Рене, – не забывайте, что через сорок минут нас будет ждать Андрей.
Маруф нехотя поковырял в тарелке.
– Меня гнетет тяжкое сомнение, – сообщил он, – я старше Метты на двенадцать лет. Как, по-вашему, это не слишком большая разница?
– Просто огромная, – сказал Доменг, – не знаю, на что вы надеетесь.
Маруф изменился в лице и положил вилку.
– Доменг, – возмутилась Мари, – не говори глупостей! – и снова благосклонно обратилась к Маруфу: – Не обращайте внимания – мальчик перезанимался, его сейчас все раздражает. Спросите лучше меня.
Рене перестал жевать.
– Будь вы хоть на двадцать лет старше, – с воодушевлением продолжала Мари, – это не имело бы ровным счетом никакого значения. Чтобы вы, с вашими данными, и не добились расположения девушки! Никогда не поверю!
Рене свирепо вгрызся в яблоко и кровожадно захрустел, искоса глядя на Маруфа.
– Видите ли, – поник тот художественной головой, – я уже один раз делал ей предложение, но она почему-то мне отказала.
– Что значит «почему-то»? – снова затесался в разговор Доменг. – И младенцу понятно, что ей дорог кто-то другой.
– Это кто, ты, что ли? – недоверчиво спросила Мари.
Все повернулись и с сомнением уставились на Доменга. Юный самозванец заерзал на стуле, потом сорвал с себя салфетку и в отчаянии выкрикнул:
– Нет, не я! Не я, а он! Что, рады? Только зачем говорить человеку, что его любишь, если он этого не понимает?
– Что? Кто? – завертел головой Маруф от Доменга к Рене. – Кто любит? Кого?
– Да тебя она любит, – внезапно успокаиваясь и переходя на «ты», произнес Доменг. – Она сказала это тебе там, на острове, когда вы прощались, а ты ничего не понял.
– Она… это сказала?! – спросил Маруф, затем встал и вышел из зала.
– Что с ним? – удивилась Мари.
– Ты правильно поступил, – похвалил Рене, – нечестно было скрывать это от него.
– Уф, – выдохнул Доменг, – ты не поверишь, но у меня от души отлегло.
Скоро вернулся Маруф.
– Извините меня. – Он уселся за стол и с аппетитом принялся за еду. – Мне необходимо было побыть одному. Ты прав, Доменг: я круглый, законченный болван, и это самое мягкое для меня определение. Счастье было у меня в руках, – он негодующе и с удивлением посмотрел на свои руки, – а я повел себя, как слабовольный нерешительный хлюпик.
– Не вини себя, – посочувствовал Рене, – она все равно бы не осталась. Ты многого не знаешь. Но кольцо твое она носит. Во всяком случае, при нас не снимала.
– Вот видите, – воскликнула Мари, – вы зря терзались все это время! А теперь поторопитесь, – обратилась она приказным тоном ко всем сразу. – Нам пора. Андрей уже, наверное, заждался. Сегодня надо непременно попасть в Третьяковскую галерею. Давно мечтаю там побывать. Подумать только, я смогу увидеть «Демона» Врубеля в оригинале!
Андрей прохаживался в вестибюле в ожидании новых знакомых. Они тепло поздоровались и отправились на Красную площадь. Погода была чудесная. Златоглавая лучилась неисчислимыми куполами, дышала в лицо свежим ветерком; на площади царила праздничная атмосфера – люди улыбались, наслаждаясь солнцем, неповторимым чувством свободы и красотой архитектурного ансамбля. Андрей взял на себя роль гида и говорил без умолку, сам поражаясь своей осведомленности.
– Вы рассказываете с таким чувством, – заметила Мари. – Сразу видно, что вы очень любите свой город.
– Как же иначе, – с гордостью отозвался Андрей, – я здесь родился и вырос. Мы, коренные москвичи, чувствуем душу нашего города и, смею надеяться, сами являемся ее частью.
– О, как я вас понимаю! – вдохновенно подхватила Мари. – То же самое я могу сказать о Париже.
Они вышли на Манежную площадь и оттуда поехали в Третьяковскую галерею, где провели большую часть дня, захваченные волшебной силой искусства.
Мари долго молча простояла перед «Демоном», сидящим на фоне заката.
– Боже, какая трагедия! – произнесла она наконец.
– Пойдем, дорогая, – поторопил Рене, – меня уже ноги не держат, а посмотреть надо многое.
Они остановились перед картиной «Царевна Лебедь».
– «За морем царевна есть, что не можно глаз отвесть…» – продекламировала Мари во французском переводе.
– «Днем свет божий затмевает, ночью землю освещает…» – неожиданно подхватил Маруф.
