Виталий Обедин - Слотеры. Бог плоти
Компенсируя отсутствие сада, на крыше особняка зеленела и пестрела яркими кляксами цветов оранжерея, пышно разросшаяся под защитой толстых, до блеска отмытых стекол. Но если присмотреться – и тут не в одной эстетике дело. Благодаря хитро устроенной системе скатов большая часть стекла в случае повреждения оранжереи полетела бы вниз, усеивая подступы к особняку тысячами острых зазубрин, опасных для всякого, кто полезет напролом. А уж атакующих, угодивших под ливень стеклянных осколков, просто порубило бы на куски.
Признаки параноидальной готовности превратить свою обитель в крепость, которую можно оборонять малыми силами хоть от всей королевской гвардии разом, просматривались во всем. Даже высокие стрельчатые окна наводили на мысль о бойницах – слишком узкие.
Иными словами, дом Веры Слотер выглядел как раз так, как и надлежит выглядеть берлоге истинного Выродка, который превыше собственного удобства в жизни только эту самую жизнь и ценит.
Правда, сама Вера оценить собственное жилище со стороны не могла. От рождения слепая, она воспринимала лишь тепло, источаемое живыми объектами. Наверное, это и к лучшему – ей бы не понравилось. Та Вера, которую я знал несколько лет назад, была слишком мирной и тихой по сравнению с прочими Слотерами. Ее не заботила даже общая необходимость подкреплять жестокую репутацию детей Лилит меж смертных, требовавшая от всех представителей кланов время от времени совершать преступления и поступки, достаточно гнусные, чтобы вызвать у людей страх и ненависть, но в то же время недостаточно серьезные, чтобы спровоцировать их на прямое восстание.
Особняк возводил и обустраивал сын Веры, Морт Слотер, молодой человек исключительных дарований, одержимый заботой о матери настолько, что ради нее был готов в любой момент объявить войну всему миру и принять генеральное сражение на пороге собственного дома.
Выбравшись из экипажа, я подошел к воротам, не имевшим ни звонка, ни сигнального шнура, и положил руку на выпуклый элемент грубого орнамента, в какой свивались кованые железные полосы. Кожа немедленно зазудела, откликаясь на источаемую металлом магическую ауру, пальцы даже через перчатку начало покалывать доброй сотней крохотных иголок. Затем ворота беззвучно распахнулись, приглашая войти внутрь.
Чреватое предложение! Стоило шагнуть за ограду, как навстречу, словно из ниоткуда, вынырнули две вытянутые иссиня-черные тени.
Они двигались так быстро и так бесшумно, что в первое мгновение даже мне было трудно распознать в размытых силуэтах пару огромных лобастых псов. А уж я-то знал, кого можно встретить во дворе у Морта и Веры.
Я остановился, замер.
Не долетев буквально пару шагов, собаки прервали свой скользящий бег и угрожающе закружили вокруг, точно две черные акулы, шумно втягивая воздух носами. Влажные глаза, похожие на громадные бусины из полированного оникса, жадно караулили каждое движение незваного гостя. С тяжелых челюстей, усаженных частоколом зубов и наводящих на мысль об охотничьих капканах, вязко капала слюна. Неутомимые мышцы канатами проступали под кожей.
Гладкие, с лоснящейся шерстью и мосластыми мускулистыми лапами, псы не уступали размерами подросшим телятам, а уж свирепостью затмили бы любого быка. Оно и неудивительно: аттафы, грозные псы-людоеды, выводились кланами горных разбойников Северного Тарна не для охраны дома или пастушьего стада, но для войны и кровавых сражений. Я слышал, в щенячьем возрасте им даже оперируют голосовые связки, дабы не вздумали предупредить недруга лаем или рычанием, а сразу атаковали – бесшумно и безжалостно.
Я медленно протянул ладонь к тому аттафу, что выглядел повыше и более поджарым:
– Ко мне, Астарот! Бегемот, лежать!
Ни один смертный не позволит себе оскорбить мертвенный сон великих Герцогов ада, дав их имена песьему племени, но что смертному лихо, то Выродку – баловство.
Нам можно. По-родственному.
Мягкая и мокрая луковица носа ткнулась в ладонь, раздалось негромкое сопение. Затем пес опустил голову и сморщился, словно собираясь чихнуть.
Оба аттафа разом успокоились. Более массивный Бегемот лег на брюхо и положил голову на передние лапы; обнюхавший руку Астарот отступил и сел, настороженный и чуткий.
Когда я прошел мимо, псы встали и слаженным дуэтом двинулись следом, конвоируя меня по обе стороны, не позволяя свернуть с дорожки, выложенной каменной плиткой. Грозные сторожа, не отнять. Однако, признав меня, держаться стали с опасливым уважением.
Наше первое знакомство с черными дьяволами прошло не самым лучшим образом: стоило мне переступить порог особняка, как аттафы, безмолвные и неуловимо быстрые, атаковали меня одновременно, и Морт не шевельнул пальцем, чтобы их унять. Думаю, ему было интересно посмотреть, как известный победами над чудищами и демонами Сет Слотер справится с его новыми питомцами. Помню, псы вылетели, прямо как сейчас, – словно бы из ниоткуда. Парой гигантских прыжков они покрыли разделяющее нас расстояние и взвились в воздух, норовя вцепиться один в горло, другой – под мышку. А челюсти у каждого – даже мою ручищу перекусить в самый раз будет.
Все произошло так стремительно, что у меня не оставалось времени выхватить шпагу или пистолет. Поэтому я сделал единственное, что, собственно, оставалось – шагнул навстречу и, обхватив ладонями жесткие мускулистые шеи, стукнул летящих псов друг о друга головами.
Хорошо так стукнул, аж треск пошел.
Черепа у аттафов тяжелые и твердые как камень, – выдержали. А вот их содержимое крепко перетряхнулось, так что оглушенные демонические псы свалились под ноги, точно два бурдюка с дерьмом. Движимые чистым упрямством и природной свирепостью, они пытались подняться и броситься в бой, но конечности не слушались, и грозные людоеды могли лишь ползать на брюхе, словно пара слепых щенков.
С тех пор к Бегемоту и Астароту вернулись и силы, и уверенность, однако урок они не забыли. Аттафы, ко всему прочему, еще и умны…
Подобный прием, и тогда, и сейчас, достаточно красноречиво свидетельствует – в этом доме меня не любили. И, к сожалению, не любили не одни только собаки.
Добравшись под конвоем тарнийских дьяволов до крыльца, я поднялся по ступеням и протянул руку, намереваясь взяться за дверное бронзовое кольцо. Не успел: прежде одна из створок дверей распахнулась, и на пороге особняка появился хозяин. Огромный и мускулистый, он сразу заполнил собой весь немаленький дверной проем.
Во всем Уре, Блистательном и Проклятом, не так часто встречаются богатыри, способные тягаться со мной ростом и статью, но юный Морт – как раз из числа этих немногих. Кроме того, не уступая мне размахом плеч и шириной грудной клетки, он выглядел куда атлетичнее. Меня тяжелый костяк и плотное телосложение делали похожим на каменный столб – без всякого изящества и рельефа мускулатуры. Просто груда мышц, нахлобученная на добротно сколоченный каркас-скелет. А вот Морт был узок в талии и бедрах, что делало его похожим на статных и могучих героев древности, какими их изображают на старинных гравюрах.
Рядом с ним я выглядел сущим увальнем.
Лицом он тоже получше вышел: в правильных чертах чувствовались изящество и мягкость, несомненно унаследованные от матери. Не то что моя физиономия – бугристая, изрытая шрамами и глубокими морщинами, с массивными надбровными дугами и тяжелой челюстью. Помню, Джад даже как-то пошутил: мол, обрасти Сет немного шерстью – и ему можно смело отбивать самок у горилл в южных джунглях. А я тогда даже не сильно обиделся. Так, дал ему дружески разок по шее, от чего племянник пролетел через всю комнату и расквасил нос о стену…
И, несмотря на вышесказанное, все равно в красавце-атлете Морте угадывалось многое от меня – тот же нос с горбинкой, тот же упрямый подбородок, узкая линия губ и внимательный прищур.
Оно и правильно, Морт Слотер – мой сын.
– Надо же, кого принесло, – хмыкнул он и остался стоять в дверях, заткнув большие пальцы за пояс. – Ты что, получил от меня открытку, Сет?
«Отец» от него я давно уже не слышал.
– Открытку? Поясни.
– Нет, видимо, ты ее не получал! – широко улыбнувшись, воскликнул Морт с деланым участием в голосе. – И правильно! Потому что я не посылал тебе никаких открыток. Убирайся прочь, в этом доме тебе не рады.
Улыбка исчезла, лицо мальчишки стало холодным и мрачным.
Я стиснул кулаки, чтобы не повестись на его дерзость.
– Я тоже тебя люблю, сын. Но сейчас мне важно поговорить с Верой.
Морт не позволял мне произносить при нем и слово «мама».
Тому есть причины.
Морт слишком принципиален. Я бы даже сказал, принципиальный максималист.
Может быть, когда он повзрослеет и станет чуть более рассудителен – научится если не прощать, то понимать… а в шесть с половиной лет трудно быть другим. И совершенно неважно, что при этом ты выглядишь, разговариваешь и даже (на первый взгляд) ведешь себя, как тридцатилетний мужчина.
