Михаил Гуськов - Дочка людоеда, или Приключения Недобежкина [Книга 2]
— И причем самых низкопробных! — согласился Колюжный. — Поэтому я предлагаю за подлог и дискредитацию науки исключить члена ассоциации Карасика из нашего общества. Кто за это предложение, прошу проголосовать.
Увидев среди леса поднятых рук пятерню своего бывшего товарища, Станислав Карасик сгреб со стола добытые с риском для жизни снимки, которыми он хотел осчастливить человечество, и выбежал из комнаты.
По Лесной улице он вышел на улицу Горького, скова и снова задавая себе вопрос: «Куда, куда идти теперь?» Наскочив на прохожего напротив белорусского вокзала, выбил у него пакет с двумя десятками яиц, за что услышал: «Пошел бы ты в баню, идиот!» Поняв, что это глас судьбы, Слава Карасик отправился в означенное место и вот уже второй час пытался смыть с себя оскорбление под кранами с горячей и холодной водой в мраморном отделении Красногвардейских бань.
Маркелыч, по милицейской привычке сняв с Карасика словесный портрет, с веником под мышкой и шайкой в руке, бодро отправился в парную, где его уже поджидали двое, чтобы наконец-то расправиться с ним именно в тот момент, когда бравый оперативник был безоружен: и партбилет, и клюка были оставлены в раздевалке под присмотром банщика.
— Гражданин! — раздался сзади предостерегающий голос.
Карасик, у которого был наметанный глаз фотографа, даже в голом виде сразу же узнал одного из действующих персонажей драмы в «Архангельском», где на нескольких снимках запечатлел богатырского вида старика, наносящего удары клюкой.
— Там сегодня невыносимый пар. Два хулигана, говорят, засели с утра в парилке и держат такой пар, что все разбежались. Вам по возрасту опасно, гражданин!
Маркелыч при слове «хулиган» оживился и, не прислушавшись к совету подозрительного гражданина, наставительно пробурчал в ответ:
— Стариковский холод из костей иным паром не пробрать, сынок! Спасибо, что предупредил. А хулиганов мы не боимся.
Побожий открыл дверь в парную и словно попал в самое настоящее пекла Никого не было на ступеньках парилки, только наверху, в юту бах густящего марева, похохатывали две фигуры.
— Ишь ты, кого-то принесла нелегкая! Ба, да это ж мой сосед, Тимофей Маркелыч! — обрадованным фальцетом зачастил «сосед» — тощая личность с пронзительными глазами, похожими на две чадящие головешки. — Здравствуйте, Тимофей Маркелыч. Сыч, а Сыч, смотри, кто пожаловал. Это он моего братана в одна тыща девятьсот лохматом году загреб на двенадцать лет.
Сычом оказался здоровенный мужик, заросший шерстью почти до глаз, он мрачно загоготал:
— Что ж ему теперь не париться, что ли, раз он твоего братана загреб? Менты, они только в сэпогах грязные, а в натуральном виде живо скиснут. Бот ты бы ему сейчас и доказал, на чьей стороне истина «Ин парус верите» — изрек он, угрожающе помахивая березовым веником.
— Давайте я вас попарю в память о братце! — весело взбрыкнул тощий с оловянным блеском в глазах.
Побожий, задыхаясь от пара, подумал: «Вот, мать честная, Пресвятая Богородица, и как это они выдерживают такую духоту? Никогда еще не было мне так жарко!»
И как только он обратился к Божьей Матери, сразу же дышать стаю легче, словно повеяло на него свежим ветром.
«Ага, вот оно в чем дело», — смекнул громовец и вслух проговорил: — Хорошо, Шитиков, ты личность мне известная. Будь по-твоему, сынок, только я тебя сначала поучу, как парить надо, а потом уж ты меня, старика, веничком побалуешь. Пускай твой дружок еще парку поддаст, а то что-то я мерзну.
Тимофей Маркелыч положил соседа на лавку и принялся с молитвой во всю мочь хлестать того березовым веником. Тощий сначала крепился, потом начал повизгивать и, вдруг вырвавшись из тяжелых рук отставника, свалился на пол и на четвереньках скатился на нижнюю ступеньку, руками закрывая от Маркелыча длинный обезьяний хвост, выросший у него между ногами.
— Ох, что-то сердце у меня схватило! — охнул он, и растянулся на полу.
— Может, «скорую помощь» ему вызвать?
Сыч зловеще рассмеялся.
— Не беспокойся, отец, я его знаю, это симулянт известный, Отлежится, ничего ему не будет. Раз уж он тебя попарить не успел, позволь я, по-свойски, веником поработаю.
— Ну поработай! — согласился майор. — Только потом, чур, я поработаю.
Маркелыч лег на лавку, и волосатый занес над ним веник. Долго он стегал доблестного отставника, надеясь выбить душу из его старого тела Однако Побожий только покрякивал.
— Вот спасибо тебе, сынок! Большое тебе спасибо! Ай да спасибо!
Сыч, зверея и теряя силы от каждого маркелычевого «спасибо», наконец взорвался:
— Что ты заладил «спасибо» да «спасибо», как будто других слов нет?! Благодарю, например.
— Какими же я тебя благами одарить могу? — усмехнулся старик. — Разве что сейчас тебя веничком постучу. А «спасибо» означает «Спаси Бог!» Без Бога не до порога, так — то вот.
Мохнатый, выбившись из сил, скрежеща зубами, в сердцах отшвырнул веник и начал спускаться вниз.
— Куда же ты пошел, дружок? — остановил его майор. — Уговор был, что я тебя тоже попарю. Ложись, ложись!
Маркелыч, поймав Сыча за руку, растянул его на лавке и приказал немного очухавшемуся «соседу» подкинуть еще несколько шаек воды в топку, а потом начал стегать веником толстого. Он стегал его до тех пор, пока у того не вырос ниже спины длинный-предлинный хвост. Побожий понял, что почти до смерти запарил огромного мохнатого черта. Тогда, намотав хвост на руку, Маркелыч стащил черта с лавки и, таким же образом схватив «соседа» за его хвост, начат хлестать веником обоих.
— Чертово отродье! Вижу, по чьей вы указке действуете, не иначе та старая баба-яга вас сюда направила. Ну признавайтесь, так это или не так, а то захлещу до смерти.
— Так, — заверещал тощий бес, — пощади! Все тебе скажем, только отпусти нас обратно в пекло.
— Агафья нас подговорила тебя погубить! — заревел толстый бес.
— То-то же! — торжествующе воскликнул отставной майор и начал снова хлестать веником. Он забил бы их до смерти, если бы оба черта, оборвав хвосты, не вырвались из его рук. С всем, ка четвереньках, они выскочили в общий зал и, с визгом промчавшись мимо Карасика, который уже был наготове к успел-таки сделать два снимка, голыми вырвались на улицу. К бывшему уфологу, сделавшему эти снимки, снова вернулось хорошее настроение.
— В бане фотографирование запрещено, гражданин, строго предупредил его появившийся в клубах пара красный как рак старик с веником.
— Для истории — взмолился Карасик, пряча фотоаппарат в полиэтиленовую сумочку.
— Если для истории, то можно! — согласился украинец и пошел под душ, чтобы немного остыть. После этого он с полчаса посидел в предбаннике и, выпив пару кружек пива, отправился домой, где Лукерья Тимофеевна наконец-то угостила его окрошкой.
Глава 8
ШЕЛКОВНИКОВ ЗНАКОМИТСЯ С СЕМЕЙСТВОМ «ПОВОЛЖСКИХ НЕМЦЕВ»
Шелковников, который, благодаря Генычу, имел возможность наблюдать из вентиляционного короба собрание нечистой силы в аферийском посольстве, потеряв счет времени, напрасно пытался найти выход из лабиринтов электрического, вентиляционного и канализационного хозяйства посольства. Сжимая в зубах ручку чертежного тубуса, в котором у него хранилась драгоценная скьявона, и стуча тяжелым, словно мельничный жернов, Большим кинематографическим крестом, он долго ползал по пыльным воздуховодам посольства, дважды попадал на крышу и трижды выползал к зарешеченным воздухозаборникам в стене, откуда жалобно смотрел то на звезды, то на ночной город. Только надежда еще хоть раз поучаствовать хотя бы в массовке кино, заставляла его двигаться вперед. Наконец, теряя последние силы, мучимый жаждой, он упал в канализационный коллектор и свалился прямо в руки недоверчивого Геныча, который, протрезвев после грандиозной попойки, мучился совестью. Ему мерещилось, что, показывая свое сантехническое хозяйство, он где-то по пьянке потерял знаменитого артиста, вернувшегося из Америки. Хотя все, в том числе и электрик Бархоткин, и диспетчер Лидия Ивановна, уверяли, что знаменитый артист еще в тот же день, подарив честной компании «дипломат» с деньгами, забрав только шпагу и Большой Кинематографический крест, отбыл на очередные съемки в Голливуд.
Будь на месте Геныча кто-нибудь более доверчивый, лишь через пятьсот лет нашли бы в коллекторе аферийского посольства засушенную мумию аристократ-бомжа грядущие археологи.
— Шелковников, наконец-то я тебя отыскал! — обрадовался Геныч и, подхватив под мышки отощавшего за трое суток скитальца, поволок за собой в бойлерную.
— Не могу я жить, пока ты мне точно не скажешь, был ты в Америке или не был. Я думаю, теперь, когда я тебя спас, ты мне врать не станешь. Так был или не был?
— Был, Геныч, был! — пролепетал Шалковников.
