Вячеслав Куприянов - Клуб любителей фантастики, 2003
Я начал проталкиваться к заставленному жестяными вазочками прилавку. Одуревшая от жары продавщица пшикала из пульверизатора на букеты и на себя.
— О-о! Пардон…
Неудачно получилось: на витрину отвлекся — Ирка хризантемы любит, а их здесь я чего-то не вижу. Извини, парень.
Чернявый кавказский красавец сверкнул белоснежными зубами из курчавой бородищи.
— Ничего.
Забавный у парня пакет, огромный, весь белый, лишь в верхнем углу, почти у ручек, изображение двух скалящихся шахматных коней. Веселые такие лошадки, черные, с огненно-красными глазами…
Когда из перехода гуськом потянулись перемазанные в саже спасатели с носилками журналисты, растолкав немногочисленный омоновский заслон, рванулись к ним с микрофонами.
— Сколько жертв?
— Убитые есть? Сколько раненых в критическом? Довезете?..
Эмчаэсовцы в грязно-оранжевых робах хмуро и устало смотрели из-под потных челок и почерневших от копоти касок, молчали. Журналисты настаивали, напирали, тыкали объективами камер прямо в носилки, крупным планом выдавая в эфир перепуганные лица жертв. Кто-то из известных телекомментаторов уже нудно бубнил в микрофон о разгуле террора и призывал президента выполнить, наконец, свою обещанную угрозу.
Вдруг журналистская братия хищно метнулась в сторону появился пресс-секретарь мэрии. Этот уж молчать не будет. И точно, мягким баритоном зарокотал хорошо поставленный голос уверенного в себе и в «озвучиваемых» текстах человека:
— …семнадцать легкораненых, трое от госпитализации отказались, двое с ожогами средней тяжести и один в тяжелом, почти критическом состоянии. Жертв нет. Террористы рассчитывали запугать население нашего города.
Никто и не замечал, как с величайшими предосторожностями по залитым углекислотной пеной ступенькам осторожно передают с рук на руки страшный предмет. Спасателям пришлось взрезать оплывший восковыми каплями пластик прилавка. Бесформенный кусок когда-то красивой цветочной палатки, отдаленно напоминающий контуры человеческого тела, спешно грузили в реанимацию, когда кто-то из медиков расслышал сдавленный шепот.
— Тихо! — крикнул он. — Тихо. Он хочет что-то сказать.
Запекшиеся, почерневшие губы бессильно кривились, но из горла наружу рвался все тот же вопрос:
— Сколько погибших?
Пожилой медик потемнел лицом, едва не уронил носилки от неожиданности.
— Успокойтесь. Всё в порядке. Все живы. И вас сейчас в Ожоговый привезем. Там вас починят, не волнуйтесь…
— Хоро… шо, — неслышно шептал раненый, — что… хватило… на всех… у меня… всего… семь метров… Жал… ко… только… резерв… ис… черпан… в Отстойник… теперь.
— Да какой Отстойник! — спасатель подал носилки в нутро машины, на секунду наклонился к раненому, кивнул ему. — Бросьте вы эти мысли. Подлечим — будете как новенький! И не таких вытаскивали… Поехали, ребята!
ТЕХНИКА МОЛОДЕЖИ 3 2003
Ирина Белояр
ДЕНЬ САЛАМАНДРЫ
Чудны дела твои, Господи!
…Рыжее откатилось — зализывать раны. Вот так, собака. Я любил тебя. Кто там есть, наверху, — не даст соврать: я тебя любил.
Мои шли шеренгой — огромные железные жуки, неуклюжее воинство, уродливые ангелы мести — рычали, шипели, плевались ядом рыжее извивалось, рыжее выло.
Я тебя любил. Мать хотела видеть меня мучеником науки, но я любил тебя. От меня ушли две жены — потому что я любил тебя.
Мои росли, раздувались — уже не яд из шлангов, а гигантский водяной смерч вертелся на границе между им и мной, отрывая от него по куску… вот так, собака. Мне тридцать лет, меня знают (знали) во всех больницах родного города, и в больницах других городов меня тоже знают (знали), на мне нет ни одного необожженного места — но я все равно тебя любил.
А ты — озверело и решило угробить мой мир.
Пеняй на себя. Бешеная собака, пусть тебе будет хуже.
Рыжее сжалось в комок, рыжее плакало…
…рыжее Я извивалось под ударами ядовитых плетей, я изнемогал, мне было больно мне было очень больно, мне было страшно, огромные жуки шеренгой наползали на мое искалеченное тело, уродливое воинство, тяжеловесные демоны смерти, рычали, шипели, выдирали по куску моей плоти… за что, зачем ты это делаешь? я же не враг, ты ничего, ничего не понял…
Звонок. Тим подскочил на кровати. Бог ты мой, что ж так жарко-то. Завалился спать намедни в чем был, епишкина богадельня. Кому это приспичило, и который сейчас вообще час?
— Да? — прохрипел Тим, одной рукой удерживая юркую трубку, другой стягивая водолазку — отжимать можно.
— Тим?
— Привет, папа.
— Ты в порядке?
— В полном.
— Почему не зашел в медпункт?
— Я в порядке.
— Ожоги?
— Уже заживают.
Кстати, ожоги, вот еще почему паршиво.
— Поздравляю нас с тобой, сынок.
— С чем?
— С новыми звездочками.
— Как ребята?
— Особая признательность муниципалитета.
— Ребята как?
— Двоих госпитализировали.
— Кого?
— Воробьева и Мишку.
— Серьезно?
— Температура высокая, хотя, вроде, сильных ожогов нет.
— Как мама?
— Я должен сделать тебе официальное замечание насчет превышения полномочий.
— Сделал.
— Черт с ними, с чиновниками, им давно пора быть под землей. Мы не можем рисковать людьми и машинами.
— У нас очень хорошие веера.
— Я знаю. Вы ушли в сектор на сотню метров глубже допустимого.
— Как мама?
— Светланка звонила.
— Откуда?
— С берега. Их задействовали для эвакуации с побережья.
— Как у них?
— Ничего не успевают. Вчера не успевали. Сегодня, по прогнозам, прилив должен остановиться.
— Как она сама?
— Обжилась. Нравится. Если бы не аврал.
— Что произошло нового за мою смену?
— Ничего. Активная эвакуация под землю, менее активная — под воду, трансплантанты не справляются, дельфины и касатки продолжают атаковать города на шельфе. Связь по-прежнему только в европейской части, сигналы со спутников возобновились, но ничего не разобрать из-за помех. Всем жителям нижних двадцати этажей городские власти настоятельно рекомендуют переселиться выше, освободилось много квартир.
— Вы переселились?
— Да… Тим, это личная просьба. Не рискуй так больше.
— Как мама?
— Сынок, это не съемки, это… настоящая война.
— Как мама?
— Я не стал тебя дергать перед сменой. Маму забрали в клинику. Все-таки — да.
* * *Три дня, как начался Армагеддон.
Несколько городов в тектонически активных зонах единомоментно провалились под землю. Всколыхнулась Атлантика, и не только она, надо полагать, вот только с того, другого, краю уже три дня ничего не слышно. Подземные и подводные города стонут от немыслимого наплыва беженцев. Стена пожара с востока отрезала наземное сообщение, после нескольких крупных аварий города, один за другим, отказались от воздушного. В приземистых двадцатиэтажках прошлого и на нижних этажах современных домов стало невозможно жить из-за удушливого дыма… И — деревянная чума.
«А куда я, собственно? — спросил Тим. — Гулять, — ответил Тим. — Вчера догулялся до беспамятства, — укоризненно заметил собеседник — А сегодня, тем более, выходной, — огрызнулся Тим. — Респиратор забыл. — Ничего, не сдохну. — Были случаи. — Я — не случаи. — Черт тебя несет вниз, почему не по верхней трассе? — Голова кружится. — Эх, ты, герой народный… — Пошел ты!..»
С первого раза нужное направление взять не удалось: через три минуты дорогу преградила стена противоположного дома. Со второго — тоже не получилось: Тим продержался пять минут и воткнулся в ту же стену, что и в первый раз. Присел на корточки, облокотившись о прохладный камень. Тело полыхало, как в давешнем сне… Медленно протянул руку вперед, в который раз наблюдая, как та по локоть ушла в стену вязкого дыма. Поболтал оставшейся культей. «Чего-то мне не хватает… ах, да, сигареты». Могущественная штука — власть стереотипа. Вокруг может быть озеро, но так — нельзя, стаканчик нужен, вот со стаканчиком — все в ажуре, все нормально, и вроде как ничего и не случилось… мама.
К черту сигареты. Нужно надраться.
Пятнадцать минут до центра города превратились в пятьдесят. Меньше, чем вчера.
* * *— Ты плохо выглядишь, Тим. Температуру мерил?
— Мерил.
— И?
— Градусник лопнул.
— А серьезно?
— Сегодня — твоя очередь наливать. Не заговаривай мне зубы.
— А люди говорят, что с тебя причитается.
