Иоганн Музеус - Народные сказки и легенды

Иоганн Карл Август Музеус

Народные сказки и легенды

От издательства

Выдающийся немецкий писатель, современник Гёте, Шиллера и Лессинга Иоганн Карл Август Музеус родился в 1735 году в г. Йене в семье скромного чиновника — земельного судьи. Родители, следуя традициям тех лет, решили дать сыну духовное образование. Окончив гимназию, Иоганн поступает в Йенский Университет, где изучает теологию, и по завершении курса, с дипломом магистра свободной профессии возвращается в родительский дом, готовый посвятить себя практическому богословию. Его проповеди находят живой отклик у слушателей, вселяя юному богослову надежды на будущее. Но судьба распорядилась иначе.

Начинающий пастор не был лишен обычных для молодого человека наклонностей. Он с удовольствием участвует в легкомысленных молодежных забавах, любит танцевать, веселиться и не прочь поухаживать за хорошенькими девушками, а это, по тем временам, никак не вязалось с ролью благообразного наставника заблудших человеческих душ. Лишенный какого-либо чувства притворства и фальши, да к тому же не отличающийся особой набожностью Музеус навсегда расстается с сутаной и, перебравшись в Веймар, становится преподавателем местной гимназии, одновременно занимаясь филологией и писательской деятельностью.

В 1762 году был опубликован роман молодого, начинающего писателя «Грандисон второй, или История господина Н. в письмах», который представлял собой пародию на произведения многочисленных авторов, написанные в духе сентиментального семейного романа «Сэр Чарльз Грандисон» английского писателя Самюэля Ричардсона. Книга имела успех, отмеченный не только в Германии, но и во всей Европе.

Создав ряд сатирических произведений, Музеус не ограничился ролью литературного критика и обличителя пороков современного общества. В последние годы своей жизни он целиком поглощен собиранием произведений народного творчества, каковыми, прежде всего, являются народные сказки, предания и легенды. Итогом этой работы явилось издание сборника сказок в его литературной обработке. Значение и художественная ценность этого произведения столь высоки, что его по праву можно отнести к сокровищнице мировой литературы.

Сказкам Музеуса предстоит долгая жизнь. Современник и друг писателя, поэт Виланд, выразил уверенность, что они «…останутся в одном ряду со всем, что было создано лучшего и гуманного в последнюю четверть восемнадцатого столетия и что молодёжь может читать без вреда и, напротив, с большой пользой для ума и сердца. Своего заслуженного места они не потеряют никогда».

Умер Музеус осенью 1787 года, вскоре после завершения работы над сказками. Похоронили его на Веймарском кладбище, где на могиле писателя возвышается памятник от безымянного почитателя его таланта.

Вместо предисловия

Моему достойнейшему другу, господину Давиду Рункелю — учёному и пономарю церкви Святого Себальда

В предисловиях к трудам наших бессонных ночей мы, писатели, имеем обыкновение обращаться к благосклонному читателю или ко всей сиятельной публике.

У меня есть основания отказаться от этой традиции: слишком я скромен, чтобы позволить себе навязывать читателям своё мнение или, как делают многие, бежать им навстречу с очками и лорнетом, полагая, что они ничего не видят дальше трёх шагов от себя; слишком горд я, чтобы расхваливать мой труд, и робок, чтобы зазывать публику, которая вряд ли нуждается в разносчиках, расхваливающих свой товар.

О том, что меня волнует как автора, я хотел бы потолковать исключительно с Вами, дорогой друг.

С самого начала нашего знакомства, которым я, как и вся Германия, обязан господину Даниелю Ходовецкому[1], у меня сложилось самое благоприятное мнение о Вас.

Неизгладимое впечатление оставило ваше лицо: живой, острый ум и проницательность угадывались во взоре; высокий, выпуклый лоб, подобно серебряному блюду, казалось, заключал в себе недюжинный мозг — это золотое яблоко разума; вздёрнутый нос свидетельствовал об исключительно развитом обонянии, а тонкие губы и острый подбородок указывали скорее на щедрость сердца, чем на твёрдость духа, о чём я, впрочем, не берусь судить и предоставляю это проверить вашей возлюбленной, а теперь, возможно, уже супруге.

Во время моего первого к Вам визита Вы вели с ней беседу, после того как предложили ей выйти за Вас замуж. Правда, из вашего разговора нельзя было ничего уловить, однако весь ваш вид позволял судить, что Вы говорили вдохновенно и каждое слово, падавшее с ваших губ, хорошо обдумано и с большой точностью взвешено на весах Разума.

Обладая такими талантами, Вы являетесь как раз тем человеком, чьё мнение относительно этой лежащей перед Вами книжечки мне хотелось бы знать.

При беглом взгляде на заглавие, будь Вы обыкновенным пономарём, Вам могла бы прийти в голову пошлая мысль: «К чему эта чепуха? Ведь сказки — вздор, которым тешат детей перед сном, и незачем развлекать ими серьёзную публику». Однако ваше лицо — порука тому, что не может у Вас сложиться такое превратное представление, после того как Вы поближе познакомитесь с ними.

Как человек наблюдательный, Вы, конечно, давно уже заметили, что человеческая душа в своей беспрестанной жажде деятельности и развлечений так же не терпит однообразия, как и её сосед желудок, и дабы не испытывать скуки и отвращения, иногда также требует перемен.

Я вполне доверяю вашим литературным познаниям и полагаю, Вы знаете, в какой цене сейчас модные нынешние книги, предназначенные для приятного времяпрепровождения и развлечения души. Если же служба ключаря в церкви Святого Себальда препятствует расширению ваших познаний, то не хочу оставлять Вас в неведении, что за последнее десятилетие в модных книгах преобладает жалкая сентиментальность.

Немецкие писаки обрушили на читателей больше чувствительных романов, чем некогда горячий южный ветер с Чермного моря[2] перепелов на лагерь израильтян. Поэтому нет ничего удивительного, что немцев, так же как в те далёкие времена израильтян, уже тошнит от однообразной пищи и они нуждаются в смене ощущений. Что может быть справедливее стремления удовлетворить их вкус?

По моему мнению, которое, впрочем, я не собираюсь никому навязывать, пора наконец оставить в покое сердечные чувства и прекратить слезливые адажио, а вместо этого развлечь скучающую публику прекрасной игрой теней волшебного фонаря[3].

Вы обнаружили бы большое невежество в психологии, дорогой господин Рункель, если бы позволили себе усомниться, может ли игра воображения тоже доставлять удовольствие, или, другими словами, могут ли народные сказки выдержать сравнение с сентиментальными сочинениями. Это доказывало бы, что Вы ещё мало размышляли о природе человеческой души, иначе опыт должен был бы научить Вас: именно Фантазия — любимейшая её подруга. Она сопутствует нам на протяжении всей нашей жизни — от первых душевных побуждений раннего детства и до полного увядания в глубокой старости. Ребёнок оставляет любимую игрушку — куклу, лошадку и барабан; отчаянный уличный мальчишка тихо и послушно сидит, когда сказка, — эта удивительная небылица, — раскрывает перед ним мир чудес, и с напряжённым вниманием часами слушает её, тогда как рассказы о действительных событиях утомляют его, и он при первой возможности норовит убежать от нравоучительного пугала.

Неистребима в нас жажда Чудесного. Фантазия, хотя и является всего лишь одной из низших проявлений души, царит над Разумом, как, зачастую, хорошенькая служанка над хозяином дома. Так уж устроена человеческая душа, что она не всегда довольствуется картинами реального мира. Её деятельность в царстве предполагаемых возможностей безгранична. Необозримые просторы вселенной и бескрайняя даль океанов — всё ей доступно. Чем были бы наши мыслители и поэты, изобретатели и ясновидцы без благотворного влияния на них фантазии? Даже строгие мудрецы иногда позволяют себе тайные свидания с ней, мешая возможность с действительностью и развлекая себя мечтами. Или пользуются чужим волшебным фонарём для философского исследования души, ибо мыслителю подобает не только замечать, как мыслят и поступают люди в условиях реального мира, но и представлять для собственного удовольствия, как бы они вели себя в мире воображаемом.

Отсюда Вам, дорогой друг, будет легко понять, что игра воображения — сказка — вполне пригодна для души и что досточтимая публика ничего не теряет, позволяя развлекать себя народными сказками вместо душещипательной пискотни. По крайней мере, итальянцы очень благосклонно приняли народные сказки Гоцци, придавшего им драматические формы.