Густав Эмар - Гипнотический роман
Токсон спрашивал себя, не грезит ли он? И, не будь его руки связаны, он стал бы протирать глаза.
— А теперь, прибавил верховный жрец, передай мне этот папирус.
На этот раз девадаси не была так послушна. Она отрицательно покачала головой.
— Как, вскричал Тиравалювер негодующим голосом, — ты отказываешься передать мне этот папирус? Так ли я понял тебя?
Сита утвердительно качнула головой.
Мистер Токсон торжествовал.
— Что я тебе говорил? — шептал он вполголоса Тиравалюверу.
Верховный жрец покраснел от ярости.
— Еще раз предлагаю тебе, непокорная девадаси, передать мне папирус, — крикнул он. — Повинуешься ли ты мне?
Девадаси, казалось, сделала громадное усилие, и, наконец, ответила:
— Я отказываюсь передать папирус потому, что я должна прочитать его содержание и руководить церемонией пробуждения. Не забывай, что только я одна имею вход в святилище.
Голос ее звучал очень тихо, и если бы не напряженное внимание, ее бы не услыхали. Но тишина была такая, что каждый мог ее слышать. После такого решительного отказа все растерялись. Что-то теперь будет?
Один мистер Токсон был спокоен.
— Послушай, — сказал он Тиравалюверу, — что я тебе предложу. Все, что говорится в папирусе, я знаю наизусть, в этом можешь не сомневаться. И я тебе сейчас скажу, что знаю: в потаенном углу этого храма спрятан нефритовый флакон, заключающий в себе сок из лотоса, несколько капель которого достаточно, чтобы погрузиться в летаргический сон. Место где он спрятан, я покажу тебе, но только при одном условии…
— Говори, — произнес сквозь зубы верховный жрец, дрожа от гнева. И Токсон заговорил.
— Вы получите священную жидкость, с помощью которой можете продолжать совершение своих обрядов и избирать новых Сукрийян, если позволите мне самому выпить несколько капель этой жидкости потому что я прибыл сюда из Америки, чтобы подвергнуться этому опыту, которым дорожу более, чем своей жизнью… Согласен ли ты на это, Тиравалювер?
— Подожди немного, — ответил верховный жрец и, отойдя от мистера Токсона, отправился посоветоваться с остальными жрецами. Они совещались несколько минут Наконец, Тиравалювер отделился от группы и подошел к Токсону.
— Я согласен, — сказал он. — Но горе тебе, если ты нас обманываешь!
И обратясь к своим аколитам, отрывисто приказал:
— Развязать этого человека!
Через минуту веревки упали на землю, и ученый очутился на свободе.
Напрягая свою память, он старался припомнить одну фразу из текста папируса относительно нефритового флакона: и на этот раз его превосходная память не изменила ему:
… И сок божественного лотоса, содержащийся в нефритовом флаконе, охраняемом твоим именем, о Парвати, царица Прекрасного, у ног твоей святой статуи, нальет моей рукой в чашу из слоновой кости…
Хотя было почти невозможно ориентироваться на основании этого загадочного текста, но доктор, едва попав в храм нирванистов, как заметил две статуи Кали: одну — в самом храме, между массивными изображениями ее двух братьев, Джагерната и Баларамы, а другую, без сомнения более важную и более почитаемую индусами, — в святилище. К ней-то и направился мистер Токсон, сопутствуемый на некотором расстоянии верховным жрецом.
Подойдя к возвышению из яшмы, на котором стояла девадаси, он стал было подниматься по ступеням, как вдруг остановился.
На возвышение, как мы уже говорили, вело семь ступеней. Если повнимательнее осмотреть эти ступени, можно было на каждой из них заметить надпись, сделанную на наречии нагари. Одна из этих надписей и привлекла внимание ученого.
Указывая на камень рукою, он произнес:
— Мы пришли. Было бы бесполезно искать далее.
На камне значилось: Парвати. Парвати было имя богини красоты, или царицы прекрасного, каковою была не кто иная, как Кали.
— Под этим камнем, — продолжал Токсон, — находится магическая жидкость. Дайте мне какой-нибудь инструмент, и я подниму камень, обратился он к изумленному Тиравалюверу.
По знаку верховного жреца принесли острую железную пику, с помощью которой мистер Токсон, не теряя времени, принялся за работу.
Менее чем за пять минут он поднял камень с надписью Парвати.
Под камнем, в углублении, лежал флакон, который мистер Токсон быстро схватил и с торжествующим видом, как некогда Архимед, произнес: — Я нашел.
После этого нельзя было более сомневаться в словах чужеземца. Тиравалювер повернулся к святилищу, где полумертвая девадаси неподвижно стояла около мумии, и бросил на нее угрожающий взгляд. Потом, сделав по направлению Токсона несколько шагов, с силою схватил его за руку.
— Прочь! — воскликнул доктор. — Не пытайся завладеть флаконом силой или, клянусь тем, что меня Зовут Токсоном, я разобью его об эти камни!
Тиравалювер с отчаянием опустил руку.
— Я готов исполнить свое обещание, — проговорил он. — Что ты мне прикажешь сделать, прежде чем я получу флакон?
Токсон поднял голову и посмотрел на всех. Теперь он чувствовал себя удовлетворенным. Наконец-то он приведет в исполнение опыт, о котором мечтал столько времени.
— Я хочу, отвечал он верховному жрецу, — чтобы ты велел принести мне чашу из слоновой кости.
Тиравалювер, окончательно побежденный, отдалприказание, и священная чаша, принесенная на подушке, вышитой разноцветными шелками, была передана американцу. Но мистер Токсон даже взгляда не бросил на эту великолепную вещь, достойную украшать самые богатые коллекции. Он молча открыл нефритовый флакон и налил несколько капель в чашу.
Затем, подняв ее, как бы желая провозгласить тост, он стал подносить чашу к губам.
Тиравалювер глядел на него, как тигр, готовый броситься на добычу, чтобы поскорей, согласно договору, овладеть оставшимся содержимым священного флакона.
Что же касается девадаси, то она, видя, что чужеземец подносит чашу к губам, бросилась к нему с криком:
— Остановитесь! Не пейте!
Но мистер Токсон открыл уже рот; он наклонил уже чашу к губам…
Вдруг, о, чудо!
В лаковом ящике зашевелился Сукрийяна.
Его рука, лежащая на груди, выпрямилась, и поднялась. Она была вооружена револьвером. Раздался выстрел…
И чаша, драгоценная чаша из слоновой кости, разбитая пулей вдребезги, выскользнула из пальцев мистера Токсона, священная жидкость оросила пол!
IV
Сукрийяна мститПеро не в состоянии описать эффекта, произведенного чудесным пробуждением факира. Никакое чудо не производило такого впечатления, какое вызвал выстрел из револьвера, направленный рукою мумии. Большая часть нирванистов пала на колени и простерлась ниц. Верховный жрец, мимо ушей которого просвистела пуля, совершенно окаменел от страха и не сводил глаз с мистера Токсона. А что касается этого последнего, то он не имел времени придти в себя от первой неожиданности, как его постигла другая: вслед за выстрелом он почувствовал на своей шее чьи-то руки, чья-то голова склонилась к его плечу, чьи-то рыдания огласили своды храма, — и он услышал у себя над ухом:
— Папа, милый папа!
Токсон узнал свою дочь в одеждах Ситы, загримированную девадаси!
Дебора, его дочь, пришла сюда для его спасения и не побоялась свирепых тугов, — дочь, о которой он совершенно забыл в своем увлечении научными опытами!
И он прижал к груди свою Дебби, свое единственное дитя!
— Дебби, Дебби, — шептал он, — покрывая поцелуями ее лицо, руки, голову…
Вдруг страшный удар в дверь заставил всех встрепенуться.
На пороге стоял человек в угрожающей позе; он тащил за собой женщину, полумертвую от страха, держа ее за волосы левой рукой, а правой потрясая кинжалом.
В несколько прыжков он очутился на средине храма.
— Мщение, — вскричал он, — мщение! Или вы меня не узнаете? Я — Сукрийяна!
Это на самом деле был факир.
После отъезда Пензоне в Гондапур, он, как мы упомянули выше, перебрался в бенгало, с намерением убить запертую братом девадаси, но вместо Ситы нашел связанного китмудгара. Узнав от последнего обо всем случившемся, он поспешил вслед за американцами в Гондапур, прихватив с собою метиса, и около храма натолкнулся на Ситу, ожидавшую здесь возвращения своих покровителей. Под страхом смерти, девадаси призналась во всем и рассказала про план молодых людей, про их намерение разыграть роли факира и девадаси.
Услышав имя, столь знакомое ему, Тиравалювер вышел из своего оцепенения и, бросив взгляд на говорившего, узнал в гуссаине Сукрийяну.
Как он пробудился? Откуда он взялся? Тиравалювер не раздумывал об этом. Для него было ясно, как день, только одно: он видит перед собой настоящего Сукрийяну, державшего своей мстительной рукой настоящую девадаси, Ситу.