Густав Эмар - Гипнотический роман

— Да, — продолжал ученый громким голосом, среди воцарившегося всеобщего молчания, — мне принадлежит ящик с факиром, откуда он не мог выйти раньше праздника богини Кали. Да и каким бы образом мне удалось завладеть драгоценным папирусом, который я только что сжег на ваших глазах?..

Странное дело — по мере того, как говорил мистер Токсон, верховный жрец, слушавший его с вниманием, склонял все ниже и ниже свою седую голову, в глазах его не загоралось зловещего пламени, — он вопросительно глядел на жрицу.

Но та не дала ему времени на размышление.

— Этот человек или сумасшедший, или лжет, — сказала она, прерывая доктора. — Он утверждает, что Сукрийяна похищен из храма, это неправда. Сукрийяна все время пребывает здесь. И вот доказательство! С этими словами она поднялась на последние ступеньки, сделанные из яшмы, взялась за занавес, отделявший храм от святилища, и порывистым жестом распахнула его!

III

Взоры всех жадно устремились в святилище.

Там, посредине, возвышалось изваяние трижды — святой, — статуя богини Кали, но изображенная совсем не так, какою она представлялась глазам верующих в храме, на алтаре. В этом святилище она стояла одна, без братьев, со своими десятью руками, поднятыми вверх над головой, что с первого взгляда производило такое впечатление, как будто она окружена сиянием.

Но не йа Кали смотрели верующие, а в углубление, вроде ниши, черневшее под ногами идола. В этой-то самой нише и должен находиться драгоценный гроб, где почивает факир Сукрийяна, и — в этом каждый мог убедиться, — гроб стоял на своем месте.

У Тиравалювера вырвался вздох облегчения лицо его просияло, сурово сдвинутые брови разошлись и на губах заиграла неуловимая торжествующая улыбка. Да, он узнал эти священные реликвии. Это именно тот самый лаковый щит, покрытый золотом и инкрустацией. Он даже со своего места различает символические фигуры, вырезанные на крышке.

Что же касается мистера Токсона, то он при виде ящика изобразил на своем лице сильное удивление. Как, ящик опять на своем месте! Он сделал сверхъестественные усилия освободиться от веревок: у него мелькнула безумная мысль осмотреть ящик и удостовериться, что он, Токсон, не жертва иллюзии и что он, на самом деле находится перед таинственным саркофагом.

Но веревки, вместо того, чтобы распутаться, еще глубже, под его усилиями впивались в тело. Он был беспомощен, он не мог даже сдвинуться с места.

Его охватило отчаяние. Если гроб стоит на своем месте, помещенный туда стараниями нирванистов, то что стало с его дочерью, с Деборой? Ведь, чтобы похитить ящик, туги должны были проникнуть в бенгало: но этого мало, — попытка их неминуемо была бы встречена сопротивлением со стороны племянника и дочери, — следовательно, нирванисты должны были переступить через два трупа…

Впрочем… Внезапная мысль с быстротою молнии промелькнула в его разгоряченном мозгу.

Объяснение этого якобы чуда весьма просто: разве нирванисты не могли иметь два совершенно одинаковых гроба? Сцена, разыгрываемая перед его глазами, ни что иное, как искусная комедия, подстроенная жрецами, чтобы не подорвать в народе веры в себя. Но это хорошо: можно иметь два гроба, но нельзя иметь другого Сукрийяну. Как вы тут поступите, любезные отцы? А, да саркофаг сейчас откроют, вот мы и посмотрим!..

Между тем Тиравалювер повернулся к Сите и сказал:

— Я принимаю из твоих благочестивых рук священный гроб, который ты свято хранила… Теперь этот гроб должен возвратить нам нашего брата, нашего Сукрийяну. Я обращаюсь к тебе от имени Кали, нашей покровительницы, и приглашаю открыть гроб…

Жрица, прослушав речь верховного жреца, молча поклонилась ему и медленными, торжественными шагами без шума направилась к статуе богини Кали.

Две тысячи присутствующих затаили дыхание. Глубокое молчание не нарушалось ни малейшим шумом, и только слышно было, как ночные бабочки трепетали своими крылышками, летая вокруг мерцающих огней.

Жрица, подойдя к нише, быстро подняла крышку гроба и стала в стороне.

Под сводами храма поднялся крик радости: факир был там, в саркофаге.

Длинное и сухое тело, обвитое белым покрывалом, вытянулось в ящике. Густая борода покоилась у него на груди, скрывая под своими волнами скрещенные руки; голову венчала тиара чудной работы, горевшая драгоценными камнями.

Факир лежал в своей узкой тюрьме с закрытыми глазами и в той самой позе, как был положен семь лет тому назад.

Семь лет он ждал пробуждения в этой могиле, и смерть не наложила своей разрушающей руки на это иссохшее тело: ясное свидетельство о всемогуществе богини.

Крики удваивались, смешиваясь с именами Сукрийяны, Тиравалювера и девадаси Ситы. Многие женщины плакали от радости, мужчины обнимались. Факиры испускали дикие крики, терявшиеся в этом взрыве всеобщего восторга.

Радость была настолько велика, что нирванисты совершенно забыли про мистера Токсона.

Но ученый не потерял головы. Привыкший относиться критически ко всему, как и подобает настоящему ученому, он, когда прошел первый миг удивления, стал тщательно анализировать свои заключения.

Конечно, в первую минуту ой готов был поклясться, что перед его глазами настоящий факир. Он узнал повязки, тиару, даже бороду и черты лица загадочной мумии, в которую он так много раз всматривался в тиши своего музея, подолгу оставаясь с глазу на глаз с мумией. Но если он внимательнее приглядится, то не найдет ли — какого-нибудь различия?

Но как он проклинал свою близорукость, мешавшую издали рассмотреть все детали! Общие очертания фигуры он видит: вот треножник, вот гроб, вот белая фигура жрицы… А!.. Конечно, так. Это без сомнения она все подстроила, чтобы избегнуть мщения своих собратьев. Вопрос теперь в следующем, знает ли об этом верховный — жрец? С его ли ведома играется вся эта комедия, или он, как и остальные, стал жертвой обмана? В таком случае он, Токсон, выведет все на чистую воду, потому что обманщики предвидели все — кроме одного, чего достаточно, чтобы обнаружить их обман.

Подождав, пока верховный жрец не оказался в нескольких шагах от него, мистер Токсон громко назвал его по имени.

Тот, обернувшись на зов, увидел ученого, которого было позабыл. Теперь, когда богиня изливала милости на свой народ, он отнесся к чужеземцу с презрительной снисходительностью, потому что всем стало ясно, что этот человек сумасшедший.

— Чего ты хочешь? — спросил он, подходя к пленнику. — Я хочу, — ответил Токсон, — сказать тебе несколько слов на ухо.

— Говори, — позволил Тиравалювер, наклоняясь к американцу.

— Послушай, — начал Токсон, — по твоим глазам я вижу, что ты считаешь меня за сумасшедшего, но ты сейчас изменишь свое мнение. Я тебе говорил об исчезновении ящика и, хотя ты и видишь перед собою и гроб и факира в нем, продолжаю это утверждать. Гроб в святилище — не тот, и человек, лежащий в нем — не Сукрийяна.

Верховный жрец пожал плечами, но не отнял уха от губ пленника.

— Я сейчас докажу это, — продолжал ученый. — В гробу, в котором вы заперли факира, вместе с ним находился и папирус, написанный рукой самого Сукрийяны. Папирус лежал на груди, под повязками. В нем были указаны средства, при помощи которых можно вывести факира из сна. Помнишь ли ты это?

— Помню.

— Папирус был свернут и запечатан печатью с изображением Кали. Помнишь?

— Помню.

— Папирус должен находиться в гробу. Если ты найдешь его там, то значит, что я сжег не подлинный документ. Если же, напротив, его там не окажется, то ты должен будешь поверить мне: все, разыгрываемое теперь не больше, как комедия, и я один обладаю тайной богини.

По мере того, как Токсон говорил, лицо верховного жреца менялось. Уверенный тон пленника подтверждал его первоначальные подозрения относительно девадаси. А откуда этот чужеземец мог знать подробности, известные ему одному? И про печать с изображением Кали, и содержание папируса?

Он взглянул на девадаси. Та, опираясь на открытый гроб, с тревогой следила за их разговором. Можно было отсюда различить, как она дрожала под своим покрывалом. Ее нервное состояние не ускользнуло от верховного жреца. Он, водворив жестом тишину, обратился к ней:

— Сита, готова ли ты продолжать свои обязанности?

Та сделала утвердительный жест головой.

— У Сукрийяны на груди должен быть лист папируса. Там ли он?

Жрица наклонилась над мумией и, положив руку ей на сердце, снова сделала утвердительный знак.

— Покажи его нам, произнес Тиравалювер.

Девадаси, развязав повязки, вытащила желтоватый лист, который издали показала верховному жрецу.

Токсон спрашивал себя, не грезит ли он? И, не будь его руки связаны, он стал бы протирать глаза.