Камень-1. Часть первая. Сеанс магии с предшествующим мятежом - Александр Бельский
— Так что ж делать? Помирать прикажешь, лапки задрав? Или, во славу прародителя, в последний бой?
— Ещё чего! Надо, пока не поздно, к городской управе пробиваться, это рядом совсем. Там сильный караул, подвал каменный с бойницами, городской резерв, вода, еда. Год можно отмахиваться! Из форта весточку пошлют на большую землю — подмогу нам отправят. Главное — продержаться! Всерьёз им город не взять, так, пограбят… И пока управу плотно в осаду не взяли, надо спешить. Должник я ваш теперь. Так что дурного не присоветую.
Гимли потеребил нос, погмыкал… Потом решительно рубанул воздух секирой:
—Это выглядит…разумно! Я — Гимли. Слесарь-оружейник и ур-барак. Гм, в отставке. Старший охраны каравана. С Лесной гряды мы. А как тебя звать-величать, воин, и в каких ты чинах?
—Сергей. Вороновым прозывают. Унтер-офицер пограничной стражи. Младший…
—Веди, ты дорогу лучше разумеешь, как бы подойти без опаски. А мы будем прикрывать.
Пограничник с сомнением посмотрел — гномы снайперами никогда не были. Но деваться было некуда.
—Только… Я его не брошу! — решительно сказал он, указывая на погибшего товарища.
—Пособим… Торир! Тебе стража убитого нести. Дарри! Берёшь его винтовку и портупею с поясом и подсумками. Глоин! Ты как? Пришёл в себя? Бофур, помогай Глоину, если понадобится!
Глоин был уже на ногах. Могучий организм гнома уже почти оправился, хотя он и держался ещё за голову, временами морщась. Торир взвалил пограничника на левое плечо, почти не заметив веса убитого. Дарри поднял его портупею с подсумками, кобурой и тесаком, карабин, у которого даже не был откинут складной скелетный приклад, и закинул их на левое плечо, предварительно все же приклад отщёлкнув. Гимли взял-таки в правую руку вместо секиры револьвер, и их анабасис к управе начался.
Глава 4
Глава 4, в которой отряд героически пробивается к управе, а Дарри учится летать, причем в одиночку.
Как оказалось, управой было соседнее с банком здание, массивное, угрюмое и внушительное. Дарри его вспомнил — оно стояло особняком, он ещё удивился, почему столько места вокруг этого дома в самом центре не застроено? Сводчатые каменные подвалы гномьей работы и в самом деле были настоящей крепостью. Оконца-бойницы не оставляли непро-стреливаемых зон. Подвал был шире стоящего на нем деревянного дома, оставляя широкую галерею вокруг накрывавшего его сруба из мощных бревен, и углы подвала помимо всего прочего венчали казематы. В этих выступах тоже были бойницы, так что можно было вести и прямой, и фланкирующий огонь. Пришлый Воронов вел их не прямиком, а какими-то зигзагами. До поры им удавалось избегать обнаружения и стрельбы, но только до поры. Пальба в городе шла густо, и всё чаще — из винтовок. После очередного осторожного поворота на очередном перекрестке (пришлый, огибавший углы по широкой дуге, на перекрестках был особенно внимателен, и, казалось, старался заглянуть одновременно за оба угла) они увидели впереди небольшую площадь. Подняв руку и тем остановив гномов, Воронов шёпотом попросил их быть тише воды и даже не дышать — уж больно громко они пыхтели. Пригнувшись в пыльном бурьяне, росшем вдоль забора, он внимательно оглядывал площадь. В этот момент, завывая мотором, из соседнего переулка на неё неспешно выкатилась пограничная «копейка» с торчащим в небо колодезным журавлем стволом пулемёта и также неспешно, но не снижая хода, ударилась в бревенчатую стену лабаза. Водитель навалился на руль, и раздался пронзительно-противный сигнал, будто требуя освободить проезд.От неожиданности, наверное, Дарри скинул винтовку (и портупею) с плеча, большой палец сам собой перещёлкнул предохранитель, а левая рука передёрнула затвор. И в эту минуту вслед за «Копейкой» из того же переулка вывалилось пять жёлтоплаточников, все из какой-то баронской роты. И оружие у них уже было наизготовку. Впрочем, пришлый пограничник, Воронов, их опередил, начав стрельбу практически, как только они появились, сразу с двух рук. Почти не отстал от него Гимли, а Торир слегка замешкался. Дарри же вовсе, как ему казалось, застыл. Он видел снопы пламени из револьверов, ему они показались голубыми, и он удивился этому, видел одну или две вспышки напротив, но, казалось, не слышал грохота выстрелов. Напротив осталось только два силуэта, они были в кольчугах поверх своих тёмно-зелёных мундиров, на головах были шлемы в таких же тёмно-зелёных чехлах. И они целились в него, Дарри, из винтовок! Вот одного из них словно приложило поленом, отбросив назад, на забор с посеревшими от дождей неструганными досками, и он сполз вниз, оставляя на них красно-лаковую полосу. «Ох и заноз насажает!» — не к месту подумал Дарри. Второй уже тоже валялся в лопухах и пыли. И только тут Камень понял, что начал стрелять чуть ли не самым первым, не слышал ничего от собственных выстрелов и расстрелял весь магазин — винтовка встала на затворную задержку. Пограничник повернулся к нему, Гимли повернулся к нему, Торир повернулся к нему, Бофур повернулся к нему, все повернулись, даже Глоин, страдальчески морщившийся от выстрелов — видно, он всё же заработал контузию. И лица у всех были малость удивлёнными.
Сквозь звон в оглохших ушах Камень услышал, наконец и что-то другое. В машине кто-то часто и тонко постанывал. Чисто по вдолбленной привычке он на ходу, подобрав портупею и кое-как накинув её на себя (явно на гномьи размеры не рассчитано), сменил магазин в винтовке, подошел к машине и заглянул в неё. Пулемёт смотрел в небо потому, что на нем повис убитый пулемётчик. И тут Камня словно что-то толкнуло. Он упёрся взглядом в расширенные зрачки того человека, который стонал в машине, и даже узнал его. Это был молодой колдун с поста у виселицы на перекрестке. В черной форме, с серебряными погонами подпоручика. Правая рука судорожно сжимала уставной жезл. Колдун, словно жалуясь, простонал-прошептал, пузыря красным изо рта:
—Не удержал…щит… У них винтовки…
И умер. Дарри сразу понял — умер, а не потерял сознание, словно увидел, как отлетела душа. И ещё его словно несильно толкнуло — прямо из жезла, словно из последних сил колдун пытался не то защитить, не то сказать ещё что-то с помощью магии. У Камня словно лопнула какая-то пута, мешавшая ему, и он вдруг почувствовал странное облегчение или даже освобождение от чего-то. Поэт бы сказал «словно
