Густав Эмар - Гипнотический роман
Тем не менее Ниджигул, как важный торговый центр в этих мало населенных широтах, временами привлекает огромное количество народа Так и 30–го апреля 1895 года под своды единственного в городе бенгало [Бенгало (bungalow) — называется в Индии загородный дом, а также и постоялый двор без конца стекались утомленные путники.
Ниджигулский бенгало, как и большая часть построек такого рода, представлял из себя одноэтажное строение, в виде прямоугольника, окруженное верандой или колоннадой из массивных столбов, сплошь заросших вьюнком и его пурпуровыми цветками и другими вьющимися растениями, скрывающими за собой ослепительную белизну колонн. В промежутках междустолбами висели циновки из плетеной соломы вместо штор, защищающих пространство между сводами от палящих лучей солнца. Под защитой этих циновок более знатные из остановившихся в бенгало путешественников, могли сесть в самое жаркое время дня и поджидать наступления сумерек, чтобы, отдохнув, вдоволь насладиться прогулкой, не боясь солнечных лучей, ослабленных уже близостью вечерней прохлады.
Было около девяти часов утра, и день обещал быть удушливым, поэтому в бенгало не ждали более путешественников, потому что те, кого дела призывали в Ниджигул, поспешили в него еще задолго до наступления палящего зноя.
За циновками веранды, на земле, уже спало порядочное количество райоте (крестьян) в своих белоснежных одеждах, образуя местами живописные группы по своему разнообразному костюму и по расположению фигур.
Здесь нахожу не лишним сказать несколько слов о земельной собственности в Индии. Земля там принадлежит раджам, которые раздают ее для обработки райоте, т. е. земледельцам, которыми и платится в казну оброк. Иногда раджа, в награду за службу, дарит участок земли, обрабатываемый сотней, двумя тысячью или несколькими тысячами райоте. Тогда оброк платится уже не райоте, а собственником участка в пользу которого поступает все лишнее, что остается от уплаты оборока. Однако райоте не прикреплены к земле, не крепостные люди: они только бессрочные арендаторы и могут, если найдут удобным, всегда отказаться от своих участков.
Но вернемся к оставленным на веранде нашим райоте. Место, занимаемое ими в бенгало, показывало, что они принадлежат к категории браминов и кшатриев, отличающихся священными шнурками, приколотыми к левому плечу и которых у браминов было четыре, а у кшатриев — три.
Только члены двух или трех главных каст осмелились бы расположиться под портиком, т. е. на самом почетном месте. И, кроме того, по обычаю своей касты, брамины позаботились поместиться на расстоянии не менее трех шагов от кшатриев и везиев, людей высшей касты. Что касается людей вне каст, то они разместились за оградой бенгало, согласно обычаям между ними и браминами необходимо было расстояние не менее тридцати четырех шагов, — под обширным навесом, очень грязным, между прочим, и примыкающим к конюшням. Там шумела толпа нищих, бродяг, «негодная дрянь», как называли их брамины. Это были парии, легко отличимые по своим грязным лохмотьям, по холстинной тряпке на голове вместо тюрбана, едва защищающей темя от палящего солнца и узлом завязанной под подбородком. Среди парий были чендалы, существа еще более жалкие, исполняющие в городах самые грязные работы. Для этих отверженных не существует никакого закона. Их можно бить и убивать без всякой ответственности, даже без будущих упреков совести, потому что бесчестие, лежащее на них, не кончается вместе с жизнью: для них не существует погребения и «их кладбище, — говорят священные книги, — в желудке шакала». Небольшое число горных индусов, почти совершенных дикарей, одетых в звериные шкуры, с удивительно курчавыми волосами, без всякого головного убора, составляли вместе с париями и чендалами эту, расположившуюся под навесом, толпу.
Между привилегированными индусами, находившимися на веранде, произошло большое волнение, когда они увидели, что какой-то нищий, принадлежащий, очевидно, к париям, приготовился весьма непринужденно перешагнуть порог бенгало.
Этот пария мог бы смело позировать перед фотографом в качестве одного из тех истощенных страшным голодом индусов, на которых нельзя смотреть без содрогания.
Тощий, как скелет, на длинных ногах с выдающимися вперед коленными чашечками, он вместо всякой одежды имел грязную тряпку, повязанную на обтянутых кожею бедрах.
Он пришел утром с толпою пилигримов, таких же тощих и в таких же лохмотьях, как и он, совершающих свои длинные переходы с чашками в руках и, вместо всякого багажа, с небольшим медным кувшином, в который они набирают воду для питья. Но вместо того, чтобы удалиться со своими товарищами по дороге под вышеописанный навес, где уже отдыхали пришлые парии, нищие, очевидно, хотел освежиться под фонтаном хрустальной воды, бьющим при самом входе в бенгало, что и послужило поводом к волнению, так как парии, как прокаженные, не имеют права марать своим нечистым прикосновением воды общего фонтана.
И вдруг, не заботясь о недовольстве, которое возникло при виде такого поступка среди людей привилегированного сословия, он осмелился пройти установленное расстояние в тридцать четыре шага и проскользнуть под портик, занятий браминами и кшатриями.
Это уже было слишком. Раздались яростные протесты. Несколько сидевших индусов вскочило со своих мест и бросилось на нечестивца с поднятыми палками. Другие жестоко ругали его, и поднялся такой шум, отчего сам китмудгар показался в дверях.
Китмудгар, или хозяин бенгало, был здоровый малый, геркулесового сложения, с хитрым и, вместе с тем, жестоким выражением лица. В нескольких словах ему объяснили все, и он, повернув к нищему свое, горевшее гневом, лицо, сказал:
— Собака, по какому праву ты оставил свою подстилку и пришел нарушать сон тех, на кого ты даже не смеешь смотреть?
— Потому что я хочу войти в бенгало, — просто ответил пария.
— Что тебе там нужно?
— Мне нужно видеть одного человека…
— Кто этот человек?
— Это ты…
— Я» — сказал китмудгар с презрением и, нахмурив брови, он замахнулся, чтобы ударить парию, как вдруг тот, не обращая внимания на угрозу, быстро приблизился к китмудгару и шепнул ему на ухо священные слова:
— Анкайяль Каннамайя! Эти два слова, шепотом произнесенные парией, произвели на китмудгара магическое действие. Выражение лица его мгновенно изменилось, и, опустив поднятую руку, он наклонился к нищему.
— Откуда ты идешь? — прошептал он ему на ухо.
— Из Нирваны, — ответил пария.
— Куда ты идешь?
— В Нирвану.
— Что ты хочешь от меня?
— Сейчас ничего. Но я хочу, чтобы вечером ты доставил мне средство достигнуть святилища Кали, богини видимого и невидимого.
— Все будет, как ты хочешь.
И, повернувшись к толпе еще раздраженных индусов, он громко сказал:
— Оставьте этого человека в мире. В нем живет дух Ганеса — он сумасшедший и не достоин вашего гнева: он и так наказан богами.
Раздражение не улеглось при этих словах, а, напротив, шум увеличился. Одним взглядом китмудгар окинул толпу и прошептал на ухо парии:
— Чтобы совершенно успокоить их, тебе нужно показать свое искусство. Ты должен владеть тайнами учения гуссаинов, потому что ты сам гуссаин, как я вижу по твоим четкам.
Гуссаинами называются нищенствующие монахи, полускоморохи, полуколдуны, исходившие всю Индию вдоль и поперек, и занимающиеся при случае жонглерством, достойным самых искуссных фокусников и последователей черной магии.
— Когда они заснут, — продолжал китмудгар, — ты найдешь меня в задней комнате и скажешь все, что ты желаешь, прежде чем отправиться в дорогу. Прощай.
И он удалился, обменявшись во второй раз со странным пришельцем таинственными словами:
— Анкайяль Каннамайя.
Китмудгар дал хороший совет парии. Население Индостана чувствует безумную страсть ко всякого рода жонглерству и фокусам, в которых так искуссны факиры.
Пария, не теряя ни секунды, принялся приводить совет в исполнение. С проворством обезьяны он разостлал на утоптанной земле, вместо ковра, часть своего рубища, вытащил из — за пояса две тростниковые палочки, просверленные несколькими отверстиями, что делало их похожими на свирель, а также и другие инструменты и симметрично разложил их на земле у своих ног.
Лишь только толпа увидела эти знакомые каждому приготовления, настроение ее быстро изменилось. Шепот удовольствия прошел по всем группам. Ближайшие индусы почтительно расступились и образовали вокруг него круг; все внимательно и напряженно смотрели на парию и в их глазах светилось любопытство.
— Это гуссаин, — говорили, теснясь, индусы, — он сейчас начнет свои фокусы.
Пилигрим — пария начал жонглировать несколькими медными шарами, но вскоре перешел к более трудному.
