Горец. Имперский рыцарь - Старицкий Дмитрий
Нечего мне тут переводить Ремидию. Еще обидится, что я ему гоню такую откровенную фигню.
Знать бы еще, кто такой Каутский?
Надо осторожно съезжать с этой темы, оправдываясь занятостью.
Из полезного я вынес из флигеля только принадлежавшую Ивану стальную зажигалку «Zippo». Спасибо, доцент, я ее запатентую под названием «солдатское кресало». Заодно двинем вперед производство бензина.
Таблицу элементов я все же сделал. Может, не такую стройную, как у самого Менделеева, но по ней уже явно прослеживалась корреляция атомного веса элементов с периодами изменения их свойств.
Чтобы опять не нарываться на козни многочисленных своих недоброжелателей в прессе, я не стал делать об этом доклада в империи, а опубликовал короткую статью в соседнем Швице. В серьезном журнале «Химия гор».
В отличие от Реции в Швице предгорий и равнин не было, только долины, но геология и химия были развиты традиционно из-за особенностей экспорта этой горной республики.
Называлась моя вымученная работа: «О соотношении свойств химических элементов с их атомным весом». Просто взял и послал рукопись по почте. На деревню дедушке, основываясь только на репутации швицкой честности.
Но опубликовали статью неожиданно быстро, в ближайшем же номере, с восторженными комментариями остепененных швицких химиков.
По почте же прислали мне обратно несколько экземпляров журнала.
А вот с гонораром кинули. Наука тут храм, а не торжище…
Швицкий горный институт бесплатно разослал журнал с моей статьей всем ведущим химикам мира. Пиарщики доморощенные.
Газеты заметили демарш швицких химиков и дали рецензию, что Кровавый Кобчик, известный до того изобретениями разнообразных бытовых поделок, таки открыл новый фундаментальный закон мироздания. Подано все это было как курьез, типа «что хорошего может быть из Реции?..»
Самым главным бенефициаром акции стал швицкий журнал «Химия гор», который получил хорошую мировую рекламу. До того он не входил в мировой научный мейстрим из-за своей предельной зацикленности только на собственных местечковых проблемах.
Авторские экземпляры я раздал своим химикам, один сдал в библиотеку Политехнического общества и еще один отослал на экспертизу в Будвиц к Помахасу. Тот все же доктор химии и признанный научный авторитет. Завязалась активная переписка.
Статью перепечатали в «Трудах Будвицкого политехнического института». И в имперской научной прессе завязалась суровая дискуссия, которая из-за невозможности опровергнуть сам менделеевский принцип быстро скатилась к обвинению меня в отсутствии патриотизма, раз я публикую такие эпохальные вещи за границей. Жалует царь да не жалует псарь… Всегда найдут блогеры, за что укусить. Было бы желание.
Обиду научного сообщества империи можно было понять. До войны вся мировая наука здесь делилась поровну на имперскую и всю остальную. Разве что островитяне слегка опережали в практических инженерных разработках, связанных с морем и железной дорогой.
Даже Ремидий включился в хор укоряющих меня в недостаточной любви к родине и невосторженный образ мыслей.
На что получил мой резонный ответ:
— Ваша светлость, в самой Реции никакой научной периодики пока нет, кроме редких альманахов Политехнического общества. А швицы вроде как нам дальние родственники, и язык у нас практически один. Не имперцам же делать такие подарки. При публикации такой сенсации в столице империи о Реции никто и не вспомнит, говорить будут только про империю. И вся слава опять пройдет мимо наших гор.
— Ну разве что все это в таком разрезе понимать… — пожал плечами герцог. — Тогда тебе придется делать еще один доклад в нашем обществе.
И при этом лукаво мне подмигнул.
Я не стал отказываться. Перцу, официально признанному за границей, делать доклады намного проще, ибо «нет пророка в своем отечестве…».
Следующую статью «Опыт системы элементов, основанный на их атомном весе и химическом сходстве» с готовой таблицей я уже сам разослал веером по всем серьезным научным изданиям, даже во вражеских странах (тем с оказией через редакцию швицкого журнала).
Причем не вышло у меня, как я надеялся, простого плагиата с Менделеева. Но зная принцип, легче было уже тасовать карточки с элементами на столе наподобие менделеевской таблицы. При этом я не стал заходить за то количество элементов, которое было открыто на то время в этом мире. Шестьдесят четыре так шестьдесят четыре. Открытием считалось объединение элементов в группы по атомному весу, когда свойства элементов не постепенно изменяются, а скачкообразно и имеют химическое сходство в периоде, что в принципе и отличает металлы от неметаллов. В отличие от их природного состояния — жидкого, твердого и газообразного, в котором могли пребывать и те, и другие.
Но важнее всего было то, что в таблице логично остались пустые клетки, которые, как я заявил в докладе, заполнят те, «кто идет за мной». Эти клетки не могут быть пустыми в принципе. Многие в этом сомневались, не веря в мою убежденность. А я просто знал, что так оно и есть.
Вражеская пресса подняла хай, что не может дикий горец с кровожадными наклонностями быть столь выдающимся ученым. Республиканцы так вообще обвиняли меня в плагиате работы их химика Бенрейтера. Конкретно его работы «Закон триад», которую он опубликовал в еще королевском городе Лютеце за полвека до наших дней, накануне их буржуазной революции. Но Бенрейтер объединял элементы по совсем другим признакам, а атомный вес оставался признаком второстепенным.
Имперская пресса сначала подпела «вражеским голосам», походя покусывая меня, но быстро угомонилась от хорошего пинка из императорского дворца и стала огрызаться, отстаивая приоритет Реции, соответственно мой и самой империи.
Мне осталось только рассказывать подобревшим ко мне журналистам о долгом пасьянсе по вечерам с карточками элементов и о том, как я окончательную их конфигурацию увидел во сне. Что и разошлось легендой по всему миру.
Швицкий горный институт присвоил мне степень доктора химии без защиты диссертации, опередив имперскую общественность.
Из изгоя я в одночасье стал модным в среде аристократии. Меня наперебой приглашали во всякие салоны в качестве экзотической зверушки для развлечения гостей. И очень обижались, когда я такие предложения не принимал. Некогда мне ездить со светскими визитами. Работать надо.
Для разбора почты пришлось нанять секретаря. Однажды я получил письмо без обратного адреса, присланное в Политехническое общество. В конверте была короткая записка: «Я не ошиблась в тебе, мой герой». И все. Даже подписи не стояло. От бумаги нежно пахло дорогими цветочными духами на амбре. Но мне вдруг вспомнился запах карболки в санитарном поезде… и гинекологическое кресло в соседстве с ножной бормашиной.
Ремидий только руки потирал, потому как швицкие инвесторы вдруг сочли для себя выгодным вкладывать капиталы в экономику Реции. Особенно в переработку технических и сельскохозяйственных культур, объединяя наших крестьян в сдаточные сырьевые кооперативы. Неразвитые пути сообщения делали прямой экспорт менее выгодным против локализации производства на месте. А война как молох потребляла все, что ей ни дай.
Апофеозом любви двух родственных народов на фоне мировой войны стало предложение швицкого правительства построить между Рецией и Швицем железную дорогу. Все это попало в газеты, и как результат приезд Вахрумки во Втуц превратился в народное шествие и манифестацию. Сразу вспомнили, что Вит был инженером в рецком стройбате, и моментом записали его в «почетные горцы». Реция на время сменила героя для обожания. Я этому был откровенно рад. Тяжело жить на юру.
С первым днем весны я получил с фельдъегерем грамоту на имперское гражданство. Мне засчитали каждый день, проведенный на фронте, за три мирных, и все подъемы на дирижабле каждый за шесть дней, и набежало больше трех календарных лет. Плюс льготные накидки за каждое ранение да за каждый имперский орден.
