Горец. Вверх по течению - Старицкий Дмитрий
— У вас, Кобчик, действительно несколько отличный взгляд на мир, чем у нас, — задумчиво пробормотал полковник.
— Это потому, господин полковник, что я первый рецкий горец, которого вообще об этом спросили. И в этом заслуга инженер-майора Вахрумки. Если бы не он, то я до сих пор бы махал лопатой в стройбате. И был бы до сих пор неграмотен. Зачем грамота землекопу?
— Ну да… — задумался полковник.
— А еще просьбу можно? — спросил я. — Шкурную…
— Шкурную? — не понял полковник.
— Да, шкурную… для собственной шкуры, так сказать. Мне бы хотелось, господин полковник, выкупить с полигона кобылу по кличке Ласка. Привык я к ней… Да и жизнь она мне спасла.
— Думаю, это небольшая проблема, — обнадежил меня адъютант перед прощанием.
Я задумчиво смотрел вслед группе офицеров, которые неторопливо шли по рыжей дорожке толченого кирпича по направлению к замку кронпринца и что-то оживленно обсуждали. Наверное, меня. Странное это чувство — находиться в центре внимания больших начальников. Неуютное.
Скорее бы кончалась эта чужая для меня война.
Уйду на дембель.
Сяду у себя на горе — красиво у нас там, и буду ковать то, что людям потребно.
Запросы у меня небольшие. На них я всегда заработаю.
И главное, что на моей горе никакие Тортфорты меня не достанут. А попробуют, так места там глухие…
А тут… Где-то читал я… У кого? Сейчас не помню… «Возле трона — возле смерти». А что, похоже. Разошлись мы с курносой боками впритирку…
И еще припомнилось русское народное кондовое: «Жалует царь, да не жалует псарь».
Хорошо, что еще выздоравливающие герои ко мне пока не пристают с общением. Считают меня непригодным по здоровью к их играм. Да и не курю я. А основной клуб у них — курилка.
— Командир, пора на процедуры, а то как бы нам на ужин не опоздать, — подал голос денщик.
Вот кто тут как рыба в воде. И с прачками он на короткой ноге, и с другими денщиками. Всегда в курсе всего.
— А что сегодня у нас на ужин? — откликнулся я.
— Для вас, командир, впервые будет нормальный ужин, — улыбнулся он. — Человеческий. Не каша-размазня, а сочный кусок жареной печенки.
— Тогда вези скорее, — приказал я. — Печенку я люблю.
И канонир неторопливо покатил мое кресло через парк в сторону столового зала.
А в ясном предзакатном небе, вызывая у меня щемящее чувство утраты, плыл огромный черный дирижабль. Тот самый. С двумя гондолами. Скелет которого я видел в ангаре у Гурвинека. Знать, построили уже, облетывают. Быстро они…
Скоро врагов бомбить будут.
А я тут на земле…
Рожденный ползать…
31
Новую полевую униформу мне даже не пошили, а подогнали по фигуре прямо на мне. Привезли в санаторий мастера иголки почти готовые вещи, на которых осталось только подогнать рукава — руки у меня чуть короче, чем надо.
Война внесла революционные изменения в портновское дело. Появились единые для всей империи антропометрические стандарты: роста и размеры. Шили все теперь на фабрике, а гарнизонной швальне оставили только подгонку по фигуре. Ну и парадные мундиры так и остались индпошивом. Но парадка — это святое, тут, в отличие от Российской армии, золотые погоны с аксельбантами на камуфляж вешать не будут.
Армейским кутюрье гарнизона Будвица я был хорошо знаком — сколько раз за прошедший год у них мундир менял! Запомнили меня. И обмеры сохранили. Так что подогнали все быстренько прямо на мне и ушли, согласившись только на чаевые. Все оплачено уже, оказывается. Я даже подозреваю кем.
Напоследок решился я слегка похулиганить и заказал им еще сверх комплекта пошить мне из полевой ткани бриджи. И даже нарисовал какие. Не галифе с огромными «ушами» и поясом под грудь, а нормальные. Как старые советские по фасону — у нас в армии их в подменке наряду по кухне выдавали. Старшина ротный хвастал, что в полку на складе этой формы на три дивизии лежит. На случай мобилизации.
А вообще новая имперская полевая униформа мне понравилась. Удобная. Нигде не жмет и не давит, все рассчитано на любое движение.
Цвет непривычный. Похож на грязно-горчичное хаки рецких стрелков, но все же другой. Темнее. Как сказали портные, называется он «каменно-серый», а старый назывался «полевой серый». Но по мне так он коричневато-зеленоватый с некоторой черной искрой.
Френч приталенный, с четырьмя карманами. Пуговицы обтянуты таким же сукном. Никаких ярких цветов нет и в помине. Тем более золоченых галунных воротников. Скромно все. Петлицы исчезли. Только войсковые эмблемы из жести черного цвета в углах воротника. У меня — пушки, скрещенные через железнодорожное колесо.
Пояс брезентовый на черной металлической застежке, черными же блочками проклепанный. Несолидный какой-то, да и по виду не крепкий.
Новинкой сезона стали узкие погоны из сутажа защитного цвета. Начиная с майора, погоны плетеные. В генеральские погоны вплетен через один черный сутаж. Знаки различия по реальному рангу. Мне достались погоны лейтенантские — чистые да гладкие, хотя я по-прежнему называюсь старший фельдфебель гвардейской артиллерии.
У армейских унтеров — мне любезно портные оставили таблицу — узкий черный галун вокруг широкого суконного погона. Черные звездочки о семи лучах по рангу. У рядовых и ефрейторов погоны гладкие. А шевроны на рукавах стали черными.
Кепи осталось почти такого же фасона, разве что шили его теперь из шинельного сукна. И убрали с него все, кроме маленькой кокарды.
Полевая шинель теперь для всех одинаковая — солдатского покроя и сукна, на крючках. Даже для генералов. А и правильно, нечего перед вражескими снайперами красными отворотами на светло-серой шинели фасонить.
Никаких наград на полевой униформе носить не полагалось. Только ленточка старшего ордена в третьей петлице. Портные сказали, что вообще скоро выйдет императорский указ о том, что ленточки орденские разрешат носить только кавалерам Солдатского креста или Креста военных заслуг. Чтобы остальных на подвиги стимулировать.
Обулся в ботинки с крагами. Осмотрел себя в зеркале и остался весьма доволен своим отражением.
Красавец.
Герой.
Смерть всем девкам на выданье.
— Тавор, давай шинель.
Когда я уже стал нормально ходить и совершать в одиночку довольно длительные прогулки по парку, меня посетил капитан-лейтенант Плотто. Он явился в своей неизменной черной морской шинели, неся в единственной руке небольшой саквояж. Морякам погоны не ввели, и он по-прежнему щеголял золотыми галунами на рукавах.
— Извини, Савва, — сказал каплей вместо приветствия, поравнявшись со мной на парковой дорожке. — Раньше никак не мог выбраться — дела.
— Видел я уже ваши дела третьего дня в небе, — улыбнулся я поощрительно.
— И как оно со стороны? — Плотто засиял всем обликом.
— Впечатляет, — честно ответил я. — Черный дракон. Для врага прямо «ужас, летящий на крыльях ночи».
— Почему ночи? — удивился каплей.
— Ночные бомбардировки эффективней. Все спят. Огни горят. Речка в лунном свете блестит. Ориентиры как на ладони. Черный дирижабль в темном небе никому не виден. Пока враги спросонья раскачаются пожары тушить, вы уже улетели. Да и внезапности нападения так легче добиться. И сон у них надолго отобьет.
— Черный дракон… — прокатал моряк вкусные слова во рту. — А мне нравится… так что грунтовку красить не будем. И кое-какой вес на этом сэкономим. Надо королю будет сказать, чтобы он так этот аппарат назвал. Кстати, поздравляю тебя.
— С чем?
— С офицерским чином, если судить по твоим новеньким погонам.
— Нет. Я по-прежнему старший фельдфебель, только теперь в гвардейской артиллерии. Королевская милость…
— Слышал я об этом. Просил я тебя к себе в отряд. Честно просил… Его величество отказал. Сказал, что ты ему самому нужен. Так что извини, Савва, не смог я сдержать обещание. Хотя на полигоне дивизионная трехдюймовка на пирамидальном кольцевом станке и не сбила аэростат шрапнелью, но гондола вся в хлам… Манекены в клочья. Когда я рассказал на полигоне, что это твоя придумка, то все работали как демоны — уважают тебя солдаты. Так что ты выиграл спор, а вот я оказался не на высоте… Куда мне против воли его величества?
