Горец. Вверх по течению - Старицкий Дмитрий
— Я не лейтенант, господин майор, а старший фельдфебель гвардейской артиллерии особого могущества. Просто новая полевая форма теперь со знаками различия по реальному рангу, а не по названию чина.
— Не вижу разницы, — отмахнулся от меня майор. — Нам интересно ваше мнение. Что вы скажете?
— У меня пока нет мнения на этот счет. Я слушаю тех, кто сам воевал в окопах. И набираюсь чужого опыта. Авось пригодится.
— Похвальное рвение, фельдфебель. Но за что у вас тогда военный крест, да еще с мечами, если вы не воевали в окопах?
— В указе о награждении сказано: «За спасение офицера на поле боя и ликвидацию вражеской разведки». Я тогда сапером укрепрайон полевой строил. Цугулы налетели и нашего инженера пленили. А у нас тогда и оружия-то не было.
— И?..
— Отнял я у их офицера револьвер, взял его в плен. Потом застрелил из этого револьвера тех драгун, которые инженера тащили в лес. Вооружил двух бывших охотников трофейными винтовками, и по следам нашли мы в лесу их лежку. Дальше дело техники. Одного убили, другого взяли в плен. И семь хороших строевых лошадей добыли. Вот и все.
— Когда это случилось?
— На второй месяц войны. До того мы укрепрайон в горах возводили на юге.
— Каков ваш чин был тогда?
— Старший сапер.
— А я вспомнил вас, фельдфебель! — воскликнул молоденький лейтенант. — Вы с Вахрумкой — автором «Наставления по полевой фортификации» приезжали из штаба армии смотреть, как мы воюем в укрепрайоне. Осенью. В дожди. С вами еще фотограф был. Потом нас заменили и отвели в тыл воевать со вшами.
— Это какое «Наставление»? — спросил пышноусый саперный капитан. — Вот это?
И вынул из планшетки знакомую мне брошюрку.
— Вы тут есть?
Я взял у него книжечку. Открыл на последней странице и показал в выходных данных «Иллюстрации и чертежи — фельдфебель С. Кобчик».
— Кобчик — это я. Служил я тогда под началом майора Вахрумки.
— Как же вас умудрились ранить, когда вы штабной? — удивился майор.
— Разбойное нападение на дороге. Ничего героического. Лошадь у меня хотели отнять разбойнички.
— Отняли?
— Нет. Я здесь, хоть и раненый, а они все там… — Я показал пальцем на небо. — В краях вечной охоты.
Но такое развлечение, как разговоры с выздоравливающими, я себе позволял, когда не был занят черчением или прогулками по парку. Эти занятия я предпочитал проводить в одиночестве. Чтобы размышлять не мешали.
Трижды меня посещал в «Оленьем парке» интендант из аппарата принца — пожилой лейтенант из фельдфебелей, выслуживший офицерские погоны почти к пенсии. Всю жизнь провел на складах длительного хранения. Знал их, как собственный огород. Возможно, что и лучше.
По его наводке я застолбил для бронепоезда пару четырнадцатикалиберных четырехдюймовых гаубиц с дырчатым дульным тормозом, которые армия не взяла в свое время из-за избытка их веса для упряжки из шести стирхов. Причем лишний вес этой гаубицы в основном «съедал» ее лафет. Ну и конструкция была у нее довольно оригинальной: ствол сохранял цапфы и при отдаче отъезжал вместе цапфенным кольцом по салазкам, очень чувствительным к полевой грязи. Но амортизаторы и накатники были у нее чудо как хороши. Можно сказать, передовые для этого времени. Если поставить эту гаубицу в башню или в капонир на тумбовый лафет, то ее лишний вес для поезда — мелочь. И хоть на железной дороге и полно грязи, но это не то, что в раскисшем поле. Главное, что гаубица могла стрелять как раздельным зарядом с пятью различными навесками пороха, так и унитарным патроном от корпусной пушки того же калибра. Так что с боепитанием проблем не возникало. Фактически она совмещала в себе возможности и пушки, и гаубицы. А возможность забросить четырнадцатикилограммовый снаряд на десять с половиной километров при скорострельности восемь выстрелов в минуту меня очень впечатлила. Мне это в самый раз в качестве «длинной и тяжелой руки» БеПо.
И еще парочка трехдюймовок нашлась с длинными стволами в сорок четыре калибра. (Их там было больше, но мне нужны пока только две.) Эти пушки армия посчитала слишком длинными и излишне дальнобойными для дивизионной артиллерии. А также малоповоротливыми для одного расчета. Но это опять претензии к лафету. Снаряды к ним подходили стандартные от полевой пушки. Практическая скорострельность — десять выстрелов в минуту. Дальнобойность — тринадцать километров.
Так что основное вооружение для бронеплощадок нашлось. А башни на них я, ничтоже сумняшеся, начертил восьмигранные на заклепках, чтобы не заморачиваться с фасонным литьем или, что еще хуже, гнутьем броневого листа. Главное, чтобы крутились на 360 градусов. И тут уже нужен нормальный инженер, желательно морской, умеющий поворотные механизмы для таких башен конструировать.
Для бронедрезин (это если найдется компактный двигатель), или, как я их называю про себя — рельсовых танков, остановился я на морской противоминной пушечке калибром 47 миллиметров во вращающейся башенке. Экипаж — шесть человек: командир, наблюдатель, наводчик, заряжающий, машинист и механик. Основа — короткий полувагон на двух осях. Возможно, вагон придется еще и укоротить.
Основной затык — паровоз. Рослые они тут излишне. Надо новый локомотив конструировать: низкий, на жидком топливе и замкнутом цикле машины: вода — пар — сухой пар — вода. Кроме уменьшения силуэта и увеличения тяговооруженности в этом случае исчезает и основной демаскирующий БеПо признак — густой дым из трубы.
Ну а десантный броневагон — это уже просто. Четыре оси. Четыре пулеметные точки и две двери с разных сторон. Сорок человек десанта, не считая пулеметных расчетов. Башенка наблюдателя с телефоном.
Итого шесть вагонов. Контрольная платформа, пушечная бронеплощадка, бронелокомотив, десантный вагон, бронеплощадка гаубиц и снова контрольная площадка. Если получится с дрезинами, то цеплять их с краев.
И броня… Все три ее вида надо испытывать. Чистый металл котельный. Броневой лист морской. И сандвич с бетоном. Взвешивать, что легче будет. А то нагрузка на рельсы не резиновая. Обстреливать на полигоне на прочность. Ну и углы рикошета там же испытать. Хотя у врага нет еще противотанковых пушек. Но шрапнель на удар с полукилометра тоже не подарок. Дырку пробьет и туда еще четверть тысячи пуль высыплет пучком. Мало не покажется.
33
До окончания моего лечения в «Олений парк» еще раз приезжал Плотто. И стал причиной моей досрочной выписки.
Привез он с собой неплохой коньяк, редкие в это время года фрукты и изобретателя пистолета — Имрича Гоча, ехидного человечка лет сорока со своеобразным чувством юмора. Тот притащил с собой чемодан всякого разного стрелядла и патронов к ним от пуза.
Бедный мой денщик надрывался с этим чемоданом за нами, пока мы не нашли в лесу глухую полянку для пострелушек за пределами принцева парка.
В чемодане, кроме новенького хромированного пистолета в деревянной колодке, лежал еще его собрат, но уже с потугами на карабин. Ствол в два раза длиннее — сантиметров тридцать с деревянным цевьем, как у охотничьей двустволки, а к ручке цеплялась не кобура, а полноценный приклад. Дуло этого карабина было больше — миллиметров одиннадцать калибром. Грубо разбирался он на три части. Составлялся легко одним щелчком.
На мой невысказанный вопрос изобретатель ответил:
— Я этот ствол из старой военной винтовки делал. Под револьверные патроны с дымарем. Но есть такой же и под новый патрон — тот стреляет лучше. Экстракция четче. Для этого на гильзе пришлось отказаться от ранта и сделать у донца проточку. А это дороже в производстве… Хоть ручном, хоть машинном.
Он поднял суконку, и под ней в чемодане обнаружилась такая же машинка, но с более тонким стволом на восемь миллиметров.
— Этот уже стреляет теми же патронами, что и пистолет.
Ниже разобранного карабина в чемодане лежали коробки с патронами, стопка бумажных мишеней, маленький молоток и коробка гвоздей.
