Галина Тер-Микаэлян - Грани миров

— Две недели назад, — улыбнулась Злата Евгеньевна. — Наташа рассказывала о вашей встрече, ты ей очень понравилась.

— Да, у нас с ними встреча странная, в общем-то, вышла. Мне до этого знакомая из Ленинграда звонила — сын у нее с девушкой сошелся, но потом там проблемы вышли и… короче, ребенка они не хотели. Поэтому я сначала подумала, что это они. Но как Сережа сказал, так у меня сразу все в душе перевернулось, и словно они оба мне изнутри видны стали. Я на них смотрю, и странно мне — чужие, вроде, а словно что-то их соединяет. Спрашиваю, невеста? Знаю, что нет, не невеста, но она ему даже возразить не дает — так вся к нему и тянется. И он тоже, хоть сам этого не сознает. Суженые, как в деревне говорят.

Злата Евгеньевна быстро взглянула на мужа, и тот, пожав плечами, вздохнул:

— Поживем — увидим. Слишком уж разница в возрасте у них большая — в будущем это может сказаться. Ну, ты ведь врач и понимаешь, о чем я говорю.

Людмила кивнула:

— Может. Только сейчас это его судьба. Потом, может, будет и другая, но вы тут ничего изменить не сможете, у него своя жизнь, а у вас своя.

— Да, конечно, — сказала Злата Евгеньевна с такой горечью, что муж с тревогой взглянул на нее и дотронулся рукой до колена:

— Златушка, нам, наверное, уже пора домой.

Людмила пристально смотрела на свою новую родственницу.

— Вам непроходимость ставили? — неожиданно спросила она.

Петр Эрнестович откинулся назад и на минуту прикрыл глаза, но жена его, ничуть не удивившись, просто и печально кивнула:

— Да. Где только не лечилась, но потом окончательно сказали — надежды нет. Да я и сама поняла, что не поправлюсь — как похолодает, так постоянно боли начинаются.

— Я недавно читала, заграницей сейчас новые методики разрабатываются — зачатие in vitro. Пока только на стадии эксперимента, правда, — задумчиво произнесла Людмила.

— Я тоже знаю, но пока это начнет практиковаться, пока до нас дойдет — мне уже почти сорок семь.

— Ну, это еще не поздно, я и у пятидесятилетних роды раза три принимала. Они кесарево делать боялись, так их главврач ко мне направлял — нормально родили и даже без разрывов обошлось.

— Нет, я уже перестала надеяться. У меня в последнее время уже и возрастные неполадки по женской части начались — головокружение, и прочее. Так что приходится смириться с неизбежным. Что ж, я хоть осталась жива, жизнь прожила, а другим девочкам-санитаркам из нашего полка и этого не довелось.

— Но почему вы ребеночка на воспитание не взяли, раз уж так?

— Я очень долго надеялась, хотела своего, — Злата Евгеньевна беспомощно взглянула на мужа.

Петр Эрнестович выпрямился, открыл глаза и с нарочитой веселостью воскликнул:

— У нас Сережка один десяти детишек стоил — столько энергии на его воспитание ушло. Сейчас уже у него самого детишки пойдут, так что у нас в доме будет весело. Антошку своего привози, они со Златушкой общий язык, кажется, нашли.

Голос его неожиданно дрогнул, и он замолчал. Людмила смотрела то на него, то на Злату Евгеньевну, но лицо ее оставалось все таким же безмятежным.

— Почему-то мне кажется, что в вашей жизни все должно измениться, — странным голосом сказала она и прижала руку к груди. — Не знаю, что, но чувствую. Хорошо, я вижу, вы больше не хотите об этом говорить — не будем. Я единственно, что еще хотела только сказать — вы с женскими неполадками, как вы говорите, на самотек не пускайте, потому что мало ли что.

— Я ежегодно прохожу профосмотр, пока все было в порядке, — Злата Евгеньевна сделала глубокий вдох и заставила себя улыбнуться: — А Антошка у тебя действительно очаровательный, ты не возражаешь, если мы как-нибудь еще раз зайдем к вам повидаться?

— Я гостям всегда рада, — вежливо ответила Людмила, но по ее непроницаемо спокойному лицу трудно было понять, насколько искренне она это говорит и что думает. — Но у врача все равно осмотритесь, потому что от профосмотра до профосмотра год проходит, а лицо у вас немного припухшее и бледноваты вы. У меня просто глаз наметанный, я потому говорю.

Петр Эрнестович внезапно забеспокоился:

— Златушка, возможно тебе действительно стоит заняться своим здоровьем, раз Людмила говорит. А если, например, мы по дороге домой заедем в Москву, то ты, Люда, могла бы осмотреть Злату?

— Петя, ну, что ты, право, — начала было Злата Евгеньевна, но Людмила спокойно сказала:

— Я и сейчас могу осмотреть. Доктор здешняя, сама со мной два раза консультировалась, и не будет возражать, если я смотровым кабинетом воспользуюсь. А вы, — она посмотрела на Петра Эрнестовича, — чтобы вам тут не скучать, можете на веранду сходить — посмотрите, как Антошка занимается.

Антошка раскрашивал картинку, сосредоточенно наклонив голову вбок и от усердия высунув кончик языка. Другие дети тоже старательно водили карандашом по бумаге, из родителей на веранде была только мать Лены, которая сидела рядом с дочкой и постоянно ее наставляла:

— Смотри, ты заезжаешь карандашом за контур рисунка, аккуратней!

При этом ее взгляд постоянно скользил в сторону сидевших рядом детей — не нарисовал ли кто-нибудь лучше ее дочки. Она сразу же заметила и узнала вставшего в дверях веранды мужчину — это был тот самый известный, как ей сказали, ученый, который вчера привез в санаторий сбежавшего Антошу и оказался его дядей. Ой, да подумаешь — профессор! У нее самой двоюродный брат в институте работает. И мама Лены, поджав губы, отвернулась. Воспитательница же с приветливым лицом поспешила к гостю:

— Пришли посмотреть на племянника, товарищ профессор? Да вы присаживайтесь на скамейку, что вы стоите!

Петр Эрнестович, покосившись на тянувшуюся вдоль стены скамью, которая по высоте была рассчитана на ребенка лет пяти, вежливо отказался.

— Спасибо, я постою, — и чтобы воспитательница не обиделась из-за его отказа, похвалил: — Смотрю, у вас дети с большим удовольствием рисуют.

Она расцвела:

— Дети вообще любят рисовать, но мы работаем строго по науке, в нашем санатории все воспитатели имеют высшее педагогическое образование. Сегодня у нас идет процесс познания философских категорий диалектики через цветовое восприятие мира.

— Понятий… чего? — оторопев, переспросил Петр Эрнестович. — Категорий диалектики? В этом возрасте?

Воспитательница со скромной гордостью пояснила:

— Мы с ними занимаемся по методике, которую предложил в своих работах профессор Лебельман. Вы знакомы с его работами?

— Гм, если честно, я в первый раз слышу это имя — мы, скорей всего работаем в разных областях науки. А что это за методика? Мне потому любопытно, что прежде, я знаю, маленькие дети просто играли, пели, раскрашивали что-нибудь, а теперь они уже с такого возраста изучают категории.

Она охотно и с увлечением начала рассказывать:

— Сегодня мы начали изучать категории единичного и общего. Видите, на столе игрушки? Синие шарики, красные звезды, зеленые крокодилы и так далее. Видите?

— Да-да, вижу, — присмотревшись, он кивнул головой. — А почему у вас все машины желтые? И обезьяны все какие-то ярко розовые.

— Вы, очевидно, автолюбитель? И связаны в работе с естественными науками и медициной?

— Не так чтобы я был автолюбителем, но иногда люблю повозиться со своей машиной. А по профессии я медик, занимаюсь микробиологией.

— Вот видите, как я вас сразу вычислила, — в голосе воспитательницы прозвучали нотки торжества. — Здесь не только машины и обезьяны, здесь все предметы одной категории имеет один и тот же цвет, я ведь с самого начала обратила на это ваше внимание, а вы заговорили, прежде всего, о машинах, потом об обезьянах. Это все психология, после разоблачения культа личности Сталина ей наконец-таки начали придавать должное значение и особенно в педагогике.

— Вот оно, как шагнула вперед педагогика, — с уважением покачал головой Петр Эрнестович, — а мы сидим в своих НИИ со своими пробирками и ничего не знаем — совсем закоснели. И что же, дети у вас действительно уже разбираются в категориях?

Воспитательница рассмеялась:

— В соответствии со своими возрастными особенностями, конечно.

Посмотрите, перед каждым лежит книжка с раскрасками, а в книжке изображены все предметы, которые находятся на столе. Только без цвета, не раскрашенные. Каждый ребенок получает карандаш определенного цвета, и я прошу его найти на столе предметы, которые имеют именно этот цвет. Потом он находит в своей книжке рисунок этого предмета и раскрашивает его своим карандашом. Потом я меняю карандаши, и дети раскрашивают уже другой предмет. Сегодня мы только начали делать это задание, я дала Антоше то, что полегче — он ведь у нас самый маленький. У него синий карандаш — синие у нас, как вы заметили, шарики. Он должен найти изображение шарика и закрасить его синим. Пока не подхожу к нему, думаю, он справится самостоятельно — он очень развит для своего возраста.