Алексей Герасимов - Констебль с третьего участка
В которой констебль Вильк продолжает исполнять свои прямые обязанности, стойко перенося тяготы и лишения службы, доктор Уоткинс оказывает пострадавшим первую медицинскую помощь и обращает внимание следствия на странности дела, а инспектор О`Ларри не только успешно вербует штатского специалиста, но и обнаруживает источник зловредного токсина.
Наскоро перекусив пирожками миссис Хобонен, которые она продавала в обед дежурным констеблям в участке (старушка проживает неподалеку, готовит воистину ужасно, но в летнее время это единственная возможность достать что-то себе на обед, поскольку погреб с ледником в участке не предусмотрен, и принесенная с собой пища непременно протухла бы), я поспешил вернуться на свой участок.
От жареных на прогорклом масле, начиненных квашеной капустой пирожков у меня началась натуральнейшая изжога, а привкус во рту стоял премерзопакостный – хорошо хоть икота, как в прошлый раз, когда я отведал стряпню миссис Хобонен, не приключилась, — однако эти неудобства никак нельзя было счесть достаточным основанием для того, чтобы отлынивать от несения службы.
В последующий час я успел шугнуть с набережной стайку мальчишек из фабричных кварталов – нечего им делать там, где гуляют джентльмены и леди, стибрят ещё чего, а коли так уж хотят на корабли поглазеть, то пускай бегут к докам, как и я в детстве бегал, — и рассудить спор между кэбменом и приезжим деревенщиной. Молодой, лет семнадцати, провинциал прибыл вторым классом из Рёкьявида, главного (и чуть не единственного) города Туманного Эрина, в Дубровлин, и, уже усевшись в кэб, отказался платить названную цену за проезд, сочтя ее чрезмерно высокой. Пришлось объяснить, что таковы правила имперской столицы, установленные городским магистратом: сел, так плати. И если молодой джентльмен не желает оказаться в участке…
Он не желал.
Хотя цену, конечно, кэбмэн задрал несусветную. Видано ли – два гроута за пятиминутную поездку! Осталось лишь утешить себя тем, что не я принимаю законы, а лишь тщательно слежу за их выполнением.
Еще чуть позже я попросил слегка подгулявшего в пабе "Русалка и Тритон" джентльмена покинуть набережную, тот поведал мне о своей боязни плаваний и том, что он уже спешит на ждущий его корабль, отказался от сопровождения, и слегка нетвердой (но все еще остающейся в рамках приличия) походкой поспешил к причалам. Я внимательно проследил за ним – не раз такие вот гуляки рассказывали мне подобные истории, оказываясь при том лжецами, — но этот господин и впрямь поднялся по сходням на палубу бригантины "Бранвен", и со спокойной душой я вернулся к обходу.
Проходя мимо заведения мистера Сабурами я с печалью вспомнил пирожки миссис Хобонен, которые все никак не желали улечься у меня в животе, и, дабы не расстраиваться, отвернулся в противоположную сторону. Взор мой при этом уперся во вход Института Благородных Девиц, к которому я сегодня провожал сестру Епифанию.
Стоило мне лишь глянуть в ту сторону, как высокая арочная дверь института распахнулась, а на пороге его появилась донельзя растерянная монахиня. Увидав меня эта невысокая, весьма пожилая и сухонькая сестра всплеснула руками, сложила их в молитвенном жесте, на миг возведя очи горе, истово перекрестилась, и засеменила в моем направлении.
Я, признаться, не привык к таким проявлениям чувств при виде полисмена, и поспешил ей навстречу, подразумевая неладное. О, как я оказался прав!
— Констебль, ох, констебль, как хорошо что вы здесь, — громким шепотом зачастила монахиня, вцепившись в мой рукав. — Скорее, пойдемте же скорее, пока этого не увидели воспитанницы и остальные сестры! Это же такой ужас, это же страх Господень, я сама-то думала, что мое старое сердечко не вынесет такого зрелища!
— Да что случилось, сестра, — удивился я, давая увлечь себя в направлении входа в институт. — Опять на кухне сидит здоровенный пасюк?
Был с полмесяца назад случай, не в мою, правда, смену. Здоровенная крыса неизвестно как пробралась в это женское царство, — с корабля пришла, не иначе, — и нахально расположилась с уворованным куском вареного мяса прямо на разделочном столе, до полусмерти напугав повариху. На женские визги рыжая тварь никоим образом не реагировала, и монашкам, дабы справиться с сим наглым захватчиком, пришлось звать на помощь полицию. После того случая, в институте завели кота, быстро ставшего всеобщим любимцем. Видал я его несколько раз в окне: здоровенная раскормленная скотина с наглой мордой. И тоже, кстати, рыжий. В общем, настоящий ирландец – одобряю.
— О, боюсь все гораздо и гораздо хуже, — престарелая Христова невеста продолжала тянуть меня за рукав, увлекая по коридору института. — У нас в саду… Ох, я вымолвить не решаюсь, вам самому на это надо глянуть, констебль.
Пара встреченных нами девиц проводили нашу пару удивленными взглядами.
— Они же сначала разговаривали в беседке, смеялись, я сама слыхала, — тараторила монахиня, открывая двери на нашем пути. — А потом уселись пить чай, и через некоторое время, я пошла спросить, не надо ли чего…
За дверьми оказался внутренний двор с садом в колониальном стиле. Бассейн в центре, имитирующий озерцо с каменистыми берегами, на его кромке беседка и небольшие домик в ниппонском стиле, с окошками под самым скатом крыши, вечнозелёные кустарники, бамбук, сосны, кипарисы по всему двору, равно как и заросшие мхом валуны, между которыми петляют тропинки, выложенные из булыжников разных форм и размеров. Прямо и не знаю, что за удовольствие ходить по таким, когда можно сделать тропы из нормальной брусчатки?
— Я подошла, — монахиня всхлипнула, продолжая тянуть меня за рукав с настойчивостью локомотива, — глянула, да и сердце у меня обмерло. А внутри, внутри-то тишина мертвая, будто и нет никого, а они ж все там!
Мы стремительно приближались к строениям в глубине сада.
— А я и войти боюсь, и бежать боюсь, страх меня такой взял. А она – там. И не шевелится.
— Да кто же, "она", — попытался я вклиниться в речь пожилой сестры.
— А она. Вот, — монахиня указала на приоткрытую до половину дверь (узкую и низкую, я если и войду, то с трудом) в домик.
На выскобленных до белизны досках отчетливо виднелась бледная рука, выглядывающая из-за полуоткрытой ширмы-двери. Женская, судя по форме, и покрою манжета на сером рукаве.
— Стойте здесь, сестра, — сурово приказал я, и стремительно открыл дверь.
Монахиня сдавленно пискнула. На полу вытянувшись во всю длину, лежала леди в строгом платье из очень хорошей ткани. В глубине помещения, а домик представлял собой одну-единственную комнату, виднелись еще несколько женских тел.
Наклонившись к лежащей у входа даме, я, как учили, попытался проверить у нее биение жилки на шее.
— Жива, — констатировал я, поднимаясь. — Но без чувств.
Честно говоря, первоначально мне инструкция предписывала оценить место происшествия, но, поскольку первым его я обнаружил, так уж случилось, впервые, мой растерянный порыв вполне, надо полагать, простителен.
Выяснив же, что предо мною не хладный труп, а вполне живая леди, я вспомнил о своих обязанностях, и немедленно оглядел комнату, не входя, впрочем в нее. И правила таковы, да и, даже кабы я про них запамятовал, протиснуться внутрь домика с моими габаритами довольно проблематично.
Очень скромный это оказался домик, с настоящей монашеской аскезой возведенный: стены, без лепнины или резьбы, ковров и позолоты, отделанные простой серой глиной. Полы застелены обычными соломенными половичками, — кажется, они называются "татами", хотя я не уверен в этом, — из мебели только низенький овальный столик и сундучок, скорее даже шкатулка, натуральная мечта старьевщика, должен заметить.
Имелся в домике также очаг, в самом центре зала, такой… Бедняцкий очажок, открытый, над которым, на огне, можно готовить и кипятить воду – этакие только в глухих деревнях и на вконец уж нищих окраинах встречаются.
Прямо напротив входа имелась ниша, в которой виднелись дымящаяся, и распространяющая приятные ароматы курильница, цветы в неказистой вазе, и лист бумаги на стене, с начертанным на нем вручную, какой-то, я полагаю, кисточкой, а никак не пером, изречением из писания: "Мужи, любите своих жен, как и Христос возлюбил Церковь, и Себя предавайте за них". Ещё, вокруг столика, сервированного простейшими чашками и чайником (столь же затрапезного вида, что и сундучок), а также полупустым подносом с пирожными, было несколько каких-то пуфиков, на которых ранее, вероятно, сидела обнаруженная мною леди и ее товарки.
Сейчас же и остальные леди, подобно первой из увиденных мною, лежали вокруг стола, живописно раскинувшись. Четверо из них были облечены в светлого тона платья, пятая же, почти невидимая мною за столиком, была в монашеском одеянии. Вероятно, это была мать-настоятельница.
