Калейдоскоп - МаксВ
– И я могу возвращаться в Каверну?
– Учитывая все обстоятельства, – ответил Виктор, – это, пожалуй, совсем неплохая мысль.
– Удивляюсь, почему вы сразу мне этого не предложили, – с остракизмом ответил Окунев, – Такой удобный выход. Сдали отчёт в архив, забыли об этом деле, и продолжай распоряжаться Солнечной системой, словно фишками в детской игре. Ублюдки. Ваша семья уже не первый век отличается, сколько дров наломали – так нет же, люди предоставили вам новую возможность… По милости одного из ваших предков мир лишился учения Серемара, другой сорвал попытки наладить сотрудничество с модификантами…
– Оставьте в покое меня и мою семью! Не нужно оскорблять меня! – резко произнес Раскин, – Это гораздо серьезнее, чем…
Однако Павел перекричал его:
– Замолчите! Это дело я вам не позволю загубить! Хватит, мир и так достаточно потерял из-за вас, Раскиных. А теперь такая возможность открывается! Я расскажу людям про Каверну. Пойду на телевидение, обращусь к блогерам. Буду кричать со всех углов. Я…
В этот момент он вдруг осёкся, и у него задрожали плечи.
Заметив это, Раскин с холодной яростью ответил:
– Я принимаю ваш вызов, Павел Сергеевич, и предупреждаю – по-вашему не будет. Я не позволю, чтобы вы сделали такую вещь!
Окунев уже встал и, повернувшись к нему спиной, решительно зашагал к выходу из сквера.
Сидя на месте, будто скованный, Виктор вдруг почувствовал, как его ногу тронула мохнатая лапа:
– Догнать его, хозяин? – спросил Эдуард, – Задержать?
Раскин покачал головой:
– Нет. Пусть идёт. У него такое же право, как у меня – он может поступать по своему разумению.
Прохладный ветерок, перевалив через ограду, теребил плащ на его плечах.
А в мозгу упорно отдавались слова… Произнесенные здесь, в саду, несколько секунд назад, они словно вышли из глубины веков: «По милости одного из ваших предков мир лишился учения Серемара. По милости одного…»
Он сжал кулаки так, что ногти впились в ладони. Он подумал: «От нас одни только несчастья, всему человечеству проблемы. Учение Серемара… Модификанты… Да, но эти дикари вот уже несколько веков как овладели учением, а ни разу его не применили. Федька отобрал его у Согдеева, и тот всю жизнь потратил на то, чтобы вернуть пропажу, да так и не вернул».
Виктор повернул лицо к освежающему ветерку:
«А может быть в этом учении ничего такого и нет, – попытался он утешить себя, – Иначе модификанты непременно пустили бы его в ход. Или – кто знает? – эти уроды нам просто голову морочат, а на самом деле не лучше нашего разобрались?»
Тихий металлический кашель заставил Раскина поднять глаза. На крыльце стоял маленький серый механор.
– Вызов, хозяин, – доложил он, – Вы его ждали.
Виктор поднялся с лавочки, и поспешил в кабинет. Добравшись, сел в кресло, и машинально выровнял лежавшие на столешнице шесть листов из трактата Серемара, только после этого нажал кнопку видеосвязи.
Глава 4
Глава 4
На экране возникло лицо Дядюшки – старая, теперь уже уродливая, архаичная модель. Никакого сравнения с гладкими, будто живыми лицами, с которыми щеголяют механоры новейших конструкций.
– Простите, что беспокою вас, хозяин, – сказал Бэмс, – Я бы не сделал этого, но случилось нечто из ряда вон выходящее. Пришел Федька и просит разрешения воспользоваться видеофоном усадьбы, чтобы связаться с вами. А в чем дело, не говорит. Дескать, просто захотелось побеседовать с давним соседом.
– Разреши, я поговорю с ним, – сказал Раскин.
– Но я никак не могу понять его поведения, хозяин, – не умолкал Дядюшка, – Пришёл и больше часа переливал из пустого в порожнее, прежде чем попросил соединить с вами. С вашего позволения, хозяин, но мне это совсем не нравится, и более того – кажется очень странным.
– Понятно, – ответил Виктор, – Он вообще со странностями, этот Федька. Соединяй.
Лицо Дядюшки исчезло, его сменило другое – лицо Федьки. Волевые черты, морщинистая, обветренная кожа, серо-голубые живые глаза, серебрящиеся на висках волосы. Улыбнувшись, он спросил:
– Как в Синеграде погода?
Раскин покачал головой:
– Ты из-за этого появился? Хочешь узнать, какая тут погода? Мог бы прогноз посмотреть. Нынче на каждый час публикуют, и в любой точке мира.
Федька криво усмехнулся:
– Бэмс мне не доверяет, Виктор, – сказал модификант с затаённой усмешкой, от которой Раскина всегда коробило.
– Коли на то пошло, я тебе тоже не доверяю, – отрубил он.
Мужчина прищелкнул языком:
– Да ладно, Виктор, разве мы вам хоть когда-нибудь чем-нибудь досадили? Хоть один из нас? Вы следите за нами, нервничаете, покоя не знаете, а ведь мы вам не сделали ничего дурного. Столько енотов к нам приставили, что мы на каждом шагу на них натыкаемся, завели дела на нас, изучаете, обсуждаете, разбираете – как только самим не тошно!
– Да, мы про вас всё знаем, – сурово произнес Раскин, – Знаем больше, чем вы сами. Знаем, сколько вас, и каждого в отдельности держим на примете. Хотите услышать, чем любой из вас был занят по минутам за последние сто лет? Спросите, мы вам скажем.
– А мы всё это время печёмся о вас, – ответил модификант елейным голоском, – Все прикидываем, как бы вам со временем помочь.
– За чем же дело стало? – огрызнулся Виктор, – Мы с самого начала были готовы сотрудничать. Даже после того, как ты украл у Согдеева записки Серемара…
– Украл? Честное слово, тут какое-то недоразумение. Я только взял их, чтобы поработать. Что, у вас ещё копий не осталось? И скажу тебе – этот мохнорылый кормыш там такого нагородил…
– Уверен, вам и двух дней не понадобилось, чтобы разобраться, – отпарировал Раскин, – Что же вы тянули так долго? Приди вы к нам с ответом, сразу было бы ясно, что вы хотите сотрудничать, и шли бы мы дальше вместе. Мы отозвали бы енотов, признали бы вас.
– Очень смешно, – сказал Федька, – Как будто нас когда-нибудь волновало ваше признание.
И Виктор услышал смех – смех человека, который ни в ком не нуждается, для которого все
