Книжные черви 3 - Фаусто Грин
Хозяйка этого места отлично знала девушку, которая любила добрым словом и дробовиком добиваться справедливости. Однако встречаться с Мармеладовой лично Элен и Анатоль не хотели, поэтому просто заплатили нужным людям, чтобы те сначала выследили мальчишку, с которым шастала Мармеладова, ну а вместе с ним можно было бы найти и Соню.
*
В тот вечер Соня и Саша просто вышли прогуляться. Соня боялась, что парень побежит за очередной дозой, и решила пойти с ним. В соседнем переулке их уже ждали.
В Сашу сразу же всадили нож. Затем попытались напасть на Соню, но девушка успела послать им видения, и мужчины стали избивать друг друга.
– Убейте себя! – приказал Чацкий со злости. – Убейте все себя!
В эти слова было вложено слишком много силы, и они подействовали на всех, кто их слышал.
Мармеладова знала, что не только лишь видения и молитва были её силами. Она твёрдо знала, что может один раз отдать свою жизнь за кого-то. Она хранила эту жизнь для Родиона, встречи с которым происходили только во снах, а сейчас… Сейчас она услышала приказ.
– Господи, не обличи меня в ярости Твоей и не накажи меня гневом Твоим. Помилуй меня, Господи, ибо немощна я, исцели меня, Господи, ибо сотряслись кости мои. И душа моя смятеся зело: и Ты, Господи, доколе? Обратись, Господи, избавь душу мою, спаси меня ради милости Твоей, – решительно сказала Соня. Опустилась на колени рядом с Сашей и почувствовала, как изнутри разъедает её боль. Рана, которую получил Саша, мгновенно затянулась. Соня опустила голову на плечо юноши.
– Соня, Соня… Соня… Что с тобой?! Соня? Они ранили тебя?! Соня?! – кричал Чацкий. – Соня, Соня, живи, Соня, живи, Соня… Я виноват, Соня, Сонечка, я виноват… Соня…
Но это был тот приказ, который исполнить было не под силу.
В этот момент в тёмном переулке с тусклым жёлтым фонарём возникла ещё одна фигура.
– Соня! – крикнул Родион Раскольников и бросился к девушке.
Конец интерлюдии
– Уходите, – прошептал Чацкий при виде Онегина и Мэл, которые стояли в дверях. – А то я применю силу.
– Ты языком еле ворочаешь, куда тебе, – сказал Онегин и сел на стул рядом с кроватью.
В комнате чудовищно пахло лекарствами. Мэл села на край кровати. Чацкий обратил на девушку внимание, подтянул ноги поближе к себе, попытался сесть и устало сказал:
– Маша, ты-то здесь зачем?
Мэл смотрела на Чацкого, такого испуганного, злого, потерянного, на то, как он впивался пальцами в чужую рубашку… А затем девушка протянула к нему руки и заключила в объятия. Чацкий уткнулся в её плечо и заревел навзрыд. Онегин понял, что сейчас он будет лишним, и решил выйти из комнаты.
Мэл обнимала рыдающего Чацкого и понимала, что и сама начала плакать. Они оба плакали об одном. Саша одной рукой обнимал её, а другой всё ещё крепко держал рубашку Родиона.
– Ты чего разнылась? – спросил он немного погодя, вытирая нос рукавом.
– Я теперь всегда плачу, – просто ответила Мэл.
– Я теперь тоже, – положив голову девушке на плечо, сказал парень. – Я такой бесполезный. Я бесполезный. Я не нужен никому. Если бы я мог кого-то спасти, но я ничего не могу…
– Вот ещё! Ты меня, например, спас, причём несколько раз. И Червей спасал. Ты, может быть, сейчас не готов так думать, но…
– Соня и Родион умерли из-за меня! Зачем меня вообще призвали? Чтобы они умерли? Я хотел защитить Родиона, потому что не смог защитить Соню, но я не справился с этим. Вообще никак не смог ему помочь. Он же уехал, никому не сказал. Будь я там, я бы спас его…
– Он тебя защитить хотел. Поэтому не позвал.
– Да почему он всё время считал меня ребёнком? Я же мог за себя постоять!
Мэл вспомнилось, что Виолетта не позвала её, когда заливала зелёнкой Олега.
– Потому что он тебя любил.
Чацкий зарыдал вновь, ещё громче.
– Они стараются не подвергать опасности тех, кого любят. Мы с Виолеттой… Так же… Когда она начала встречаться с Ленским, я ужасно боялась за неё. Но я ничего не сделала. Ничего не смогла. Я была совсем бесполезна. И потом…
– Ну, нет. Ты просто человек, ты не бесполезна. Тебе и так много досталось, – попытался ободрить её Чацкий.
– Так, может, и для Родиона ты тоже был человеком, а не набором букв? – спросила Мэл.
– Для Сони был. Она меня столько лет не хотела втягивать в это…
– Я не знаю про неё ничего. Но если ей ты был так же дорог, как Родиону, может, и он считал так же?
– Я любил их. Знаешь, это вообще какая-то другая любовь, в книжках так не пишут. Вот Софью я тоже любил, а не так. Это что-то детское было. Когда с Соней познакомился, я не ценил её, всегда бесил. Но всегда к ней возвращался, она же ко мне по-человечески относилась. Заботилась. А потом я потерял её. И это только моя вина. А Родиона я все эти годы боялся потерять. Я боялся, что он однажды уйдёт из дома и умрёт. Мне страшно каждый раз было, когда он уходил. Я к нему привязан был, на поводке словно. Бесил, наверное, своим постоянным присутствием. Я жил в страхе за него. И вот всё случилось. Я сам и не жил эти годы. Я ради него жил. Он мне семью заменил. Я одержим им был. Всё делал, лишь бы он похвалил меня. О, Мэл, это так грустно было… И он умер, а я так и не знаю, значил ли для него хоть что-то?! Или просто был надоедливым мальчишкой. Или он вообще что-то не то про меня думал. Но я не знаю слова, которыми можно передать мои эмоции!
– Он был твоим героем, – тихо сказала девушка.
– Героем?.. – всхлипнул Чацкий.
– Это нормально – любить тех, кем мы восхищаемся. Я так Виолетту любила. Она была лучше меня, писала лучше, общительней была, я на неё хотела похожей быть. А
