Нулевое досье - Гибсон Уильям
Холлис машинально вытирала лицо перепачканным в косметике полотенцем.
– Он жив. Повтори, что он жив.
– Они считают, он попал в какую-то больничку в Штатах, где чинят ребят из подразделения «Дельта» и все такое. По-ихнему, это жутко круто. Потом они заказывают еще по кружке, начинают говорить о футболе, и я засыпаю.
– И это все, что ты сумела выяснить?
– Всё?! Ты бы знала, как я это из них вытягивала! Разве что не дала им всем подряд, хотя удержаться было трудно. Ты же мне сама сказала не трогать мирных жителей.
– Извини, Хайди.
– Да ладно. Они слегка обалдели, что их держат за мирных жителей. Приятно. У тебя есть способ с ним связаться?
– Возможно.
– Теперь у тебя есть предлог. Слушай, я пошла. Ребята хотят, чтобы я покидала дартс. Они ставки делают. Береги себя. Завтра возвращаешься? Давай пообедаем.
– Ты точно уверена, что он жив?
– Думаю, если что, ребята бы знали. Он для них типа как футболист. Они бы знали. Ты где?
– В гостинице.
– Ложись спать. До завтра.
– Пока, Хайди.
Золотые обойные загогулины по-прежнему расплывались от слез.
34
Поток ордеров
Милгрим проснулся оттого, что на улице грохотала какая-то большая машина, лязгала цепями. А может, это ему приснилось. Он спал с открытыми окнами.
Он сел и глянул на черный экран ноутбука, на мягком сиденье под окном. Аккумулятор был сильно разряжен, а Холлис не дала Милгриму зарядник. Он решил, что, вероятно, еще сможет проверить вчерашние сообщения от Уинни. Еще он думал отослать Памеле фотографию Фоли, даже купил кардридер, но после вчерашнего разговора с Бигендом сомневался в надежности электронной почты «Синего муравья». Вроде бы ею тоже занимался Слейт. Во что это все в конце концов выльется, для Бигенда?
Без «нео» и при выключенном ноутбуке нельзя было узнать время. Наверное, телевизор на потолочном кронштейне ему бы сказал, но Милгрим предпочел пойти в душ. Будь уже время ехать, Холлис бы позвонила.
Душ был по типу телефонной трубки, в концептуальной кабинке. Милгрим одной рукой чистил зубы, другой водил душем по телу, электрическая зубная щетка громко жужжала в тесном пространстве. Вытираясь, он думал, как интересно Бигенд смотрит на происходящее в «Синем муравье»: словно на ожидаемое событие, вроде лесных пожаров на канале «Нейчур», следствие в целом полезного избытка ума и честолюбия.
Милгрим надел новые трусы и носки из «Галери Лафайет», а также ненадеванную, но мятую рубашку из «Хакетта». Вспомнил русских в лифте. Фоли. Поморщился. Переложил карту памяти со снимком Фоли в левый носок.
Потом обошел кровать и постоял у окна, глядя на парижан внизу. Мужчина с пышной седой гривой, в длинном черном пальто. Высокая девушка в очень красивых сапожках. Поискал взглядом Фиону, почти ожидая увидеть ее на мотоцикле, несущую дозор. Поднял взгляд к небу, но пингвина тоже не обнаружил.
Напротив открылось крохотное мансардное окно, в него высунулась коротко стриженная молодая брюнетка с зажатой в зубах сигаретой. Милгрим кивнул. Удовлетворение зависимостей. Сел на мягкую банкетку под окном и проверил твиттер. От Уинни ничего. Пять минут восьмого. Он и не думал, что еще так рано.
Осталось упаковать сумку. Ноутбук Милгрим убрал в последнюю очередь. Сейчас придется отдать его Холлис, и что делать потом? Как связываться с Уинни? Факт ее существования придавал мыслям о внутреннем лесном пожаре в «Синем муравье» некоторый оттенок неловкости. Без нее все было бы просто занятно, раз Бигенд не особо беспокоится. Впрочем, Милгрим ни разу не видел Бигенда взволнованным. Ситуации, которые других бы встревожили, в Бигенде разжигали любопытство, и Милгрим знал, что это заразно. Он представил, как объясняет это Уинни, и ему сделалось не по себе.
Он последний раз обошел номер в поисках забытых вещей, нашел под кроватью носок. Убрал в сумку, закинул лямку на плечо и вышел из номера, не заперев дверь. Горничные уже убирались, но Милгрим их не видел, только тележки с полотенцами и порционными флакончиками шампуня. За бурыми стропилами, такими древними, что в Америке они бы точно были поддельными, уходила вниз винтовая лестница.
Милгрим спустился. Окна на каждом этаже выходили во двор, куда утро еще не пришло. На дне сумеречного колодца стояли велосипеды и мотоциклы.
В фойе позвякивала посуда. Холлис не было. Милгрим сел за столик для двоих, у окна, заказал кофе и круассан. Официантка-туниска приняла заказ и ушла. Другая тут же принесла кофе с маленьким кувшинчиком теплого молока. Милгрим уже пил кофе, когда появилась Холлис, осунувшаяся и заплаканная, в хаундсовской куртке, накинутой на плечи, как пелерина.
Холлис села, комкая в руке бумажный носовой платок.
– Что-то случилось? – Милгрим замер, не донеся чашку до рта, во власти собственного детского страха перед горем.
– Я не спала. Узнала от подруги про несчастный случай. Все довольно скверно. Извините.
– Несчастный случай? – Милгрим поставил чашку на блюдце.
Подошла официантка с его круассаном, маслом и миниатюрной баночкой джема.
– Кофе, пожалуйста, – сказала ей Холлис. – Это не сейчас произошло. Просто я только вчера узнала.
– Как она себя чувствует?
Милгрим испытывал ощущение, о котором рассказывал психотерапевту: как будто эмулирует поведение совершенно другого человека. Не в том смысле, что боль в глазах Холлис была ему безразлична или что несчастный случай с кем-то ей дорогим оставлял его равнодушным. Дело было в словах, которые положено в таких ситуациях произносить и которые он так и не выучил.
– Он, – поправила Холлис.
Принесли ее кофе.
– Что случилось? – спросил Милгрим.
– Он прыгнул с самого высокого здания в мире. – Она широко раскрыла глаза, словно от нелепости только что произнесенных слов, и тут же зажмурилась.
– В Чикаго?
– Оно уж много лет не в Чикаго. – Холлис открыла глаза. – В Дубае.
Она налила себе молока в кофе. Движения были деловито-решительные, точные.
– И как он?
– Не знаю. Его самолетом отвезли в сингапурскую больницу. Нога. Машина сбила. Не знаю, где он сейчас.
– Вы сказали, он спрыгнул со здания. – В голосе Милгрима прозвучал упрек, хотя он вовсе не собирался ее упрекать.
– Он планировал, потом раскрыл парашют. Приземлился на шоссе перед машиной.
– Зачем? – Милгрим заерзал на стуле, чувствуя, что вышел из сценария.
– Ему нужно было ровное место, без проводов.
– Я имел в виду, зачем он прыгал?
Она нахмурилась. Отпила кофе.
– Он говорит, это как проходить сквозь стены. Никто не может, а если сумел, чувство ровно такое. Он говорит, стена внутри и надо пройти сквозь нее.
– Я боюсь высоты.
– Он тоже. Говорит, что боится. Говорил. Мы уже давно не виделись.
– Он был вашим бойфрендом? – Милгрим не понимал, почему это спросил, но психотерапевт много говорила о его относительной неспособности доверять некоторым видам инстинкта.
Холлис подняла глаза.
– Да.
– Вы знаете, где он?
– Нет.
– А знаете, как с ним связаться?
– У меня есть номер. Но я обещала звонить, только если со мной случится что-нибудь плохое.
– Но вам сейчас плохо.
– Мне грустно. Тревожно. Это другое.
– Но вы ведь не хотите, чтобы все так и осталось? – Милгрим чувствовал, будто стал своим психотерапевтом в какой-то игре со сменой ролей. Или даже, скорее, психотерапевтом Холлис. – Вам же не станет лучше, пока вы не узнаете, что с ним?
– Ешьте, – сказала Холлис, указывая на его круассан. – Такси уже скоро приедет.
– Извините, – расстроился Милгрим. – Мне не надо было лезть не в свое дело.
Он начал сковыривать бумажную полоску с крышки джема.
– Нет, это вы меня извините. Вы пытались помочь. Для меня тут все непросто. И я не спала. И до вчерашнего дня мне довольно долго удавалось про него не думать.
– Вчера у вас очень хорошо получилось с Мередит, – сказал Милгрим.
