Джон Картер – марсианин - Эдгар Райс Берроуз
Через несколько дней вся община удивлялась моим тотам. Они ходили за мной, как собаки, терлись о меня своими большими мордами, выражая этим полное доверие, и беспрекословно слушались малейшего приказа. Марсиане даже стали приписывать мне какую-то особую магическую силу.
– Чем вы околдовали их? – спросил Тарс Таркас, когда я просунул руку в огромную пасть животного, у которого во время выпаса застрял в зубах камешек.
– Лаской, – ответил я. – Вы видите, Таркас: более мягкие чувства тоже бывают иногда полезны, даже для воина. Я всегда могу быть уверен, что мои тоты мне послушны, и это повышает мой боевой дух. Я добрый человек и потому славный воин. Всей общине было бы полезно усвоить мои приемы. Ведь несколько дней назад вы сами рассказывали мне, как часто эти животные становились причиной поражения в бою. В решающий миг, когда победа уже близка, они вдруг бунтовали и сбрасывали своих седоков.
– Покажите мне, как вы этого добиваетесь, – был ответ.
Я продемонстрировал свой способ тренировки тотов. Затем Таркас заставил меня повторить показ в присутствии Лоркаса Птомеля и собравшихся в полном составе воинов.
Этот момент положил начало новой жизни для бедных животных. Метод ласкового обращения был принят. Позже я любовался целым эскадроном послушных, отлично вымуштрованных тотов. Эффект точности и быстроты, достигнутый при этом, оказался настолько разительным, что Лоркас Птомель поднес мне массивный золотой браслет с собственной ноги в знак признания моих заслуг перед общиной.
На седьмой день после битвы с воздушными кораблями мы снова выступили в поход по направлению к Тарку, так как возможность нападения казалась Лоркасу Птомелю маловероятной.
Перед отъездом я мало виделся с Деей Торис, будучи занят изучением марсианского военного искусства и тренировкой тотов. К тому же она редко бывала дома, любила бродить с Солой по городу и осматривать различные здания. Я предупреждал, чтобы они не отходили далеко от площади, имея в виду опасность встречи с большими белыми обезьянами, свирепость которых испытал на себе. Однако беспокоиться вряд ли стоило, так как Сола была хорошо вооружена, а Вула сопровождал их.
Вечером накануне отъезда я встретил их на длинной улице, ведущей на площадь, где уже стояли повозки. Я сказал Соле, что беру ответственность за сохранность Деи на себя, и под каким-то предлогом отослал ее. Я вполне доверял этой женщине, но почему-то мне хотелось остаться наедине с Деей Торис, олицетворявшей для меня симпатию и дружбу, которых я был лишен на Марсе. У нас было столько общих интересов, как будто мы родились под одной кровлей, а не на разных планетах, мчавшихся в пространстве на расстоянии не менее сорока восьми миллионов миль друг от друга.
Я был уверен, что она чувствует то же, что и я, ведь при моем приближении ее лицо менялось. Вместо растерянности и грусти приходила радостная улыбка, и Дея приветствовала меня по-марсиански, положив правую руку мне на плечо.
– Саркойя сказала Соле, что вы сделались настоящим тарком, – сказала она, – и что я буду видеть вас теперь так же редко, как и любого другого воина.
– Саркойя первостатейная лгунья, – ответил я, – хоть тарки так и гордятся своей безупречной правдивостью.
Дея Торис рассмеялась:
– Я знаю, что вы останетесь моим другом, даже став членом общины. «Воин может сменить знаки отличия, но не свое сердце» – так гласит марсианская пословица… Мне кажется, они пытались разлучить нас, – продолжала она. – Когда вы бывали не заняты, кто-нибудь из женщин Тарса Таркаса под любым предлогом уводил Солу и меня. Они звали нас в подвалы, где я должна была помогать им смешивать этот ужасный радиевый порох и изготовлять снаряды. Вы знаете: эти работы должны проводиться при искусственном свете, так как солнечный вызывает взрыв. Вы заметили, что их пули взрываются, ударяя в какой-либо предмет? Ну так вот, наружная непрозрачная оболочка от толчка пробивается и обнажает стеклянный цилиндрик, почти сплошной и снабженный на переднем конце крупицей радиевого пороха. В тот миг, когда солнечный свет, хотя бы рассеянный, коснется этого пороха, он взрывается с силой, которой ничто не может противостоять. Если вам случится присутствовать при ночном сражении, вы заметите отсутствие этих взрывов, зато при восходе солнца все поле будет грохотать от взрывов снарядов, выпущенных ночью. Поэтому, как правило, ночью не применяют разрывных пуль.
Я слушал рассказ Деи Торис об этой особенности марсианского военного дела, но мои мысли были заняты более насущным вопросом о ее судьбе. Меня не удивило, что они прятали ее от меня, но, узнав о ее тяжелой и опасной работе, я рассердился.
– Какие же еще оскорбления вы терпели? – спросил я, почувствовав, как закипает горячая кровь моих предков.
– Я выше их оскорблений. Им известно, что я потомок десяти тысяч джеддаков и могу проследить свою родословную до строителя первого великого канала. Они же не знают даже собственных матерей и завидуют мне. В глубине души они ненавидят свою ужасную жизнь и срывают злобу на мне, сознавая, что я владею всем тем, чего они лишены. Они достойны нашей жалости, мой вождь, потому что мы выше их, даже если умрем от их рук.
Если бы я знал тогда значение обращения «мой вождь» от меднокожей марсианской женщины, то был бы несказанно поражен. Да, многое мне было суждено еще узнать на Барсуме!
– Мудрость велит встречать судьбу с достоинством, Дея. Но я думаю добиться того, чтобы ни один марсианин, будь он зеленый, желтый, розовый или фиолетовый, не посмел бы даже косо взглянуть на вас, моя принцесса!
У Деи Торис при моих последних словах перехватило дыхание, она взглянула на меня широко раскрытыми глазами, потом странно рассмеялась, причем на ее щеках появились две коварные ямочки, покачала головой и воскликнула:
– Какое дитя! Великий воин – и все-таки малое, неразумное дитя!
– Что я такого сказал? – спросил я, оторопев.
– Когда-нибудь вы узнаете, Джон Картер, если только мы останемся в живых. И я, дочь Мориса Каяка, сына Тардоса Мориса, слушала вас без гнева, – закончила она.
Затем снова начала шутить и смеяться, подтрунивая над моим положением таркианского воина, которое так противоречило моему характеру.
– Мне кажется, – сказала она со смехом, – что, если вам придется ранить врага, вы возьмете его к себе и будете лечить.
– На Земле мы именно так и поступаем, – ответил я. – По крайней мере, среди цивилизованных людей.
Это заставило ее снова рассмеяться. Она была все-таки
