Илья Крымов - Маска
— После окунания в Купель Познания всегда хочется пить. Желаете ли узнать ещё что-нибудь, многочтимый гость?
— Пожалуй. Что за… что за переполох творится в обители моего дорогого друга Талио?
— Подготовка к большому празднеству в вашу честь.
— Ну, разумеется.
Прислушиваясь к внутреннему чувству времени, я по привычке делил бесконечную ночь Башэна, расцвеченную калейдоскопом красок, на двадцать четыре часа, так что точно знал — к празднеству мои гостеприимные хозяева готовились без малого седмицу. Был ли я взволнован таким затянувшимся пребыванием в мире в Темноте? Нет, не был. К моим услугам оказалась Купель Познания и то, что она дарила — успокаивало.
Они предпочли всё забыть, они решили от всего отказаться. Поняв это, я с чистой совестью преисполнился презрением к благородным танам Башэна. Их предки были учёными, черноустами, политиками, полководцами, покровителями искусств, они изучали свой мир, познавали его суть, интересовались, стремились, ставили цели, а потом, отправляясь во чрево Тёмной Матери, завещали свою память в виде крипсраструмов, "сосудов знания", потомкам. Там, в мире под Луной, не могли и мечтать, о таком удобном способе обучения, дарившем огромную фору в деле развития цивилизации. У благородных господ Башэна было всё это, но они предпочли наплевать на сокровища прошлого и предаться бездумному разврату. Ненавижу.
Знания, полученные от предков рода ди'Локойн, расширили мои горизонты в сотню раз, объяснили суть Внешних Пустошей, их анормальность и способы взаимодействия с оной к собственной выгоде.
— Мы вернёмся вовремя, Себастина, я уверен.
— Несомненно, хозяин, — отозвалась моя горничная, поправляя на моём левом плече роскошную застёжку новой тоги.
За последние "дни" ткачи по приказу хозяина создали для меня больше дюжины различных туник и тог разных цветов и с разными узорами, которые я неизменно примерял и носил во время прогулок по дворцу. Признаться, чувствовал себя породистой собакой, которую хозяин обвешивает наградами и издали показывает заинтересованным посетителям. В последних недостатка не ощущалось, ибо даже одного суточного цикла не обходилось, чтобы к Талио не заявлялись тэнкрисы из разных благородных домов. Слух о готовящемся празднестве и о необычном госте семьи ди' Локойн облетел большую часть Башэна, благородные таны дышали интересом и нетерпением.
Наконец, время пришло и в алый час к дворцу ди'Локойн стали съезжаться гости. Сотни Упорствующих в сопровождении своих дракулин и дракуулей, разодетые в пух и прах, или почти обнажённые; одиночки, или явившиеся целыми семействами. Вокруг дворца разливалась чарующая музыка, а в небеса взмывали магические фейерверки, безумно яркие, и грохочущие словно залпы штурмовых орудий системы "Сотрясатель". Казалось, что место празднества вдруг стало новым центром города, самым важным, самым живым и ярким.
— О, Бриан, ты выглядишь великолепно!
— Право, я блекну, когда рядом сияешь ты, Англэйн.
В качестве вечернего одеяния она избрала крупные серьги, тонкую изящную корону, браслеты и драгоценный ошейник, меж которыми тянулись серебристые нити паутины с рубиновыми подвесками. Безукоризненную кожу вокруг сосков и внизу живота покрывали "живые" татуировки в виде переплетающихся змей.
Пока Талио встречал гостей, а подобострастные слуги провожали их в отведённые для праздника залы, окружая заботой и потакая любым капризам, я неспешно вышагивал взад-вперёд, держа Англэйн под руку. Знакомства с различными танами и тани были поверхностными, коварная спутница не давала им хоть сколько-нибудь "распробовать" интересного чужестранца и вела дальше, а я покорно следовал её прихотям, изучая сумбурный и несколько психоделичный декор, приготовленный к этому событию. Не знаю, сколько ушло сил для его создания, но хозяева совместили классику величественной дворцовой архитектуры в виде колоннад, чашеобразных фонтанов, сводчатых арок, украшенных изящной лепниной и восхитительных фресок, со своей безумной страстью к ярким, порой несовместимым и безвкусно подобранным цветам. Местами целые куски стен и полов в той или иной зале, представлялись репродукциями подсознания художников недавно зародившегося течения живописи, известного как абстракционизм, что заставляло содрогаться даже мой не самый чувствительный внутренний мир.
Обилие обнажённых и полуобнажённых фигур начинало понемногу раздражать. Тэнкрисы Башэна относились к своим телам как к произведениям искусства, нуждавшимся лишь в ярком и дорогом обрамлении, а потому, пренебрегая множеством "совершенно лишних" частей одежды, не отказывали себе в удовольствии обвеситься драгоценностями и покрыть кожу шевелящимися татуировками.
— Твой восхитительный вкус, как всегда, не подвёл тебя, дочь моего брата.
Раголаз приблизился неспешно, держа в тонкой руке кубок и почти не обращая внимания на почтительные кивки — черноустам было не привыкать к всеобщему почтению. О сменил прежнее тёмное одеяние, на покров расшитый золотом, и не отказал себе в удовольствии надеть ожерелье с крупными овальными самоцветами, синими, красными, зелёнными. В сравнении с большинством остальных гостей, черноуст выглядел целомудренно.
— Мы очень рады, что ты нашёл время посетить наш праздник, брат нашего отца! Ты веселишься?
— Отдыхаю. Будь так добра, облагодетельствуй своей красотой и других гостей, а я пока перехвачу тана ди'Аншвар.
Она подчинилась, но без особой радости. Передавать "интересное украшение" дяде так скоро Англэйн явно не хотела.
— Как тебе? — Раголаз сделал неопределённый жест рукой, подразумевая всё вокруг.
— Откровенно?
— Только откровенно. Мне интересен взгляд тэнкриса с иной стороны, а не простая вежливость.
— Аляповато, неуместно, м-м-м… приторно. Башэнцы воспринимают яркий цвет как наркотик, и здесь я вижу руку поистине безнадёжного наркомана на последней стадии внутреннего разложения.
— Я передам твой комплимент Англэйн, она будет польщена.
— Нисколько не сомневаюсь.
— Однако с точки зрения жителя той стороны, это всё не очень радует глаз, так?
— Там мы редко приносим гармонию в жертву яркости. Говоря откровенно, я предпочитаю классический чёрный цвет, но, оглядываясь вокруг, признаю, что в этом мире его и так слишком много.
Раголаз хмыкнул и пригубил напитка, пахшего вином и корицей.
— Возможно, корень нашего с тобой диссонанса в восприятии красоты лежит несколько глубже разности миров. Возможно, тяга к ровной черноте у тебя от родственников по отцовской линии. Если бы ты когда-либо побывал Талогар, то понял бы, о чём я.
— В Талогаре темно?
— В Талогаре свет и цвет находятся под запретом. Полная гармония.
Я не ответил, пытаясь представить себе город без света вообще.
— Ты что-то хочешь мне сказать, не так ли?
— Умеешь слушать, тан ди'Аншвар. На наш праздник прибыл посол Талогара Разнек ди'Кариа со свитой. Этот злобный клещ никогда не покидает посольского дворца, предпочитая сидеть в полном мраке и абсолютной тишине, подальше от музыки, света и любых развлечений. Все приглашения, которые наша знать обязана посылать ему из вежливости, посол игнорирует, но сегодня, впервые за… впервые он покинул свой дворец, чтобы оказаться здесь. Ди"Кариа наверняка заинтересовался твоим именем.
— Хм, и что мне с этим делать?
— Как у вас говорят: кто предупреждён — тот вооружён, верно? Я тебя вооружил.
— На досуге поразмыслю, чем мне тебя отблагодарить. И всё же, что, по-твоему, я должен делать в сложившейся ситуации?
Черноуст пожал узкими плечами.
— Наверное, то, чего захочет от тебя посол. Или Талио. Сын моего брата неглуп, но чего он желает добиться, сведя вас с ди' Кариа, мне неизвестно.
— Чего захочет посол? Он имеет здесь вес?
— Талогар имеет вес на мировой арене, скорее так. Башэн — город удовольствий и сонной неги, ему нет дела ни до чего, ибо он отрезан от других частей мироздания, понимаешь? А вот Талогар порой воюет то с Охшаором, то с Лаагафом, то с Сеопом, он могуч, а его посол нагл. Особенно в тех городах, чьи принцы всё ещё спят.
Раголаз отстранился и побрёл прочь, преследуемый своей дракулиной, а мы с Себастиной остались в относительном одиночестве.
— Всё во вселенной имеет склонность усложняться, Себастина.
— Увы, хозяин.
— Но мы не располагаем всеми данными.
— Будем ждать?
— Будем ждать.
Скользившая мимо энгинай замедлилась, дав возможность облегчить свой поднос на один фужер, и, отпив совсем чуть, я разбудил Голос. Прежде он был погружён в глубокую дрёму, чтобы в меня не проникала чересчур сгустившаяся атмосфера похоти, окутывавшая всё вокруг чернильным фиолетовым туманом, но такое пренебрежение могло обернуться тяжёлыми последствиями.
