Ментаты Дюны - Герберт Брайан

К сегодняшнему занятию Доротея привлекла восемь сестер, умевших благодаря наблюдательности отличать правду от лжи. Упражнения проводила сестра Эстер-Кано. Одна из последних уцелевших чистокровных колдуний, родившаяся на Россаке, она обладала исключительным умением различать правду и ложь.

Эстер-Кано прочесала императорские тюрьмы и отыскала шестерых самых известных на Салусе Секундус лжецов: растратчиков, казнокрадов, мошенников и жуликов. Отряд стражников забрал их из тюрем, их переодели в деловые костюмы или в самое обычное платье и объединили с группой добровольцев, обычных горожан. Всем им под присмотром бдительных стражников дали инструкции. Двенадцать субъектов сидели на стульях на газоне, пересказывая истории жизни. Одни говорили правду, другие лгали.

– Я выросла в трущобах на юге Зимии, так что жизнь начиналась с неудачи, – сказала стройная женщина средних лет. Доротея приподняла брови: император Сальвадор ни за что не признает, что в его столице есть трущобы. – Единственным способом выжить для меня стали кражи. Я крала у родителей, у учителей и у местных торговцев. – Она помолчала и, вздрогнув, продолжила: – Только когда я нашла истину в Оранжевой Экуменистической Библии, я поняла, что должна спасать ближнего, а не использовать его. – Глаза ее наполнились слезами, и она продолжила: – Я делюсь священным знанием, проповедую всем, кто хочет слушать.

Когда женщина закончила свой рассказ, Эстер-Кано попросила одну из учениц прокомментировать услышанное. Говорила сестра Авемар, молодая и хорошенькая, с темными кудрявыми волосами и внимательными карими глазами:

– Я не верю ей. История вымышлена.

И она перечислила красноречивые признаки: пот на лбу и над верхней губой, легкую дрожь рук, перемену в тембре голоса как признак лжи, осанку, направление взгляда, даже определенный подбор слов.

Доротея улыбнулась, потому что пришла к тем же выводам.

– Теперь закрой глаза и загляни в себя, – сказала Эстер-Кано Авемар, а лгунья ерзала в кресле, вынужденная молчать во время этого разбора. – Немного подумай и расскажи нам больше об этом субъекте.

Авемар думала, прерывисто и часто дыша, а когда наконец открыла глаза, в них светилось новое понимание.

– Все, что говорила эта женщина, правда, но одновременно и ложь – ложь умолчания. В молодости она совершила много противозаконных поступков; религия помогла ей изменить свою жизнь; она действительно проповедовала Оранжевую Экуменистическую Библию. Но весь свой пыл она использовала в личных целях. Брала деньги у верующих слушателей под ложными предлогами.

Женщина в кресле вспыхнула, поерзала и наконец кивнула. Авемар сказала:

– Теперь ее слезы искренние.

– Отлично, – сказала Эстер-Кано. – Умолчание может быть такой же ложью, как откровенная неправда.

Затем пожилой мужчина в другом кресле стал с акцентом рассказывать:

– История моей жизни совсем не интересна. Отслужив в армии императора Жюля, я поступил в Зимии в колледж, чтобы изучать бухгалтерское дело. Закончив обучение, несколько лет работал в экспортной компании на Эказе, потом занял такую же должность на Хагале. Мы с женой законными путем накопили на гнездо и птенцов и вернулись сюда, на Салусу.

Эстер-Кано попросила другого мужчину рассказать свою историю, и ученицам пришлось обдумывать сразу два рассказа. Следующим заговорил техник, который проверял императорскую карету, запряженную львами. Он попробовал рассмеяться, рассказывая, как лев-самец попытался взобраться на львицу в течке, когда они оба были в упряжи; они перевернули карету с двумя лакеями внутри.

После того как Преподобные Матери обсудили услышанное, начали говорить остальные испытуемые и наконец выступили все двенадцать. Доротея наблюдала, легко приходя к верным заключениям. Все испытуемые лгали или по крайней мере преувеличивали, причем неважно, были они преступниками или обычными гражданами. Доротея была довольна – сестры учились использовать свои инстинкты и подсознание для получения информации.

– Все дело в наблюдательности, – сказала ученицам Эстер-Кано. – В использовании имеющихся у вас человеческих чувств.

Квемада, стоя рядом с Доротеей, молчал. Его красивое, даже доброе лицо скрывало деловитую жестокость – этакая особая форма лжи. Никто из подопечных главного инквизитора не назвал бы его добрым человеком, какое бы впечатление он ни производил. Когда все двенадцать испытуемых завершили рассказы, Доротея повернулась к нему.

– Что скажешь?

И встретилась с его будто бы не содержащим никакой угрозы взглядом.

– Думаю, вашим ученицам нужно еще много учиться.

– Поэтому мы и называем их ученицами.

Он едва улыбнулся уголками губ.

– Мои методы лучше. Об этом позаботилась школа Сукк.

– Ваши методы другие и слишком прямые. Я не отказываю им в эффективности, но наши менее бесцеремонны. И мы не убиваем подозреваемых до того, как они все расскажут. Я смогла определить, что Блантон Давидо лжет, как только он предстал перед императором.

Квемада по-прежнему проявлял скептицизм.

– Обвинять могут все. А я получаю признание.

– После того как я установила факт преступления. – Она долго смотрела на него. – Существуют разные способы получения правды: там, где не работает один метод, приносит успех другой. Мы с вами не конкуренты. Оба мы служим императору. Удача императора – наша удача. – Она посмотрела на двенадцать испытуемых, подумала об обмане и лжи, с которыми сталкивался на каждой сессии императорский суд. – На самом деле, Квемада, я могла бы улучшить ваши результаты, сотрудничая с вами.

Главный инквизитор ответил легким кивком.

– Император Сальвадор был бы доволен, узнав, что ложь будет раскрыта – любыми методами.

Память может быть самым болезненным наказанием, и ментат обречен переживать все воспоминания с ясностью непосредственного опыта.

Гилберт закрыл дверь своего кабинета, достал из кармана старомодный ригельный ключ и запер дверь на замок. С удовлетворением услышал щелчок… но это была только показная мера безопасности. О современной системе безопасности его кабинета никто в школе не знал.

Директор просил не мешать ему, но все равно окружил дверь статическим полем, задвинул дополнительные засовы, сделал непрозрачными окна, выходящие на болота, и активировал излучатели белого шума, шифраторы и блокировку звуковых сигналов, чтобы обезопасить себя от самых сложных подслушивающих устройств.

Нелепо было думать, что Манфорд Торондо, проклинающий все и всяческие технологии, кроме средневековых инструментов, станет использовать сложное современное оборудование, но вождь батлерианцев был человеком противоречивым, с этикой, адаптирующейся к ситуации, и условной моралью. Хотя Манфорд выступал против огромной транспортной империи Джозефа Венпорта, он путешествовал по империи на современных кораблях, свертывающих пространство, считая космические путешествия необходимым злом, с помощью которого он передавал свои важные послания. Его последователи использовали передовое оружие, чтобы уничтожить гигантские верфи Венпорта на Тонарисе, и он заставил Гилберта помогать ему во время этой операции. Манфорд был достаточно умен, чтобы видеть противоречивость своей позиции, но так одержим, что его это не волновало.

Сейчас Гилберт не хотел рисковать. Только убедившись, что в кабинете ему ничто не угрожает – он добивался этого физическими преградами и технологическими приемами, которым научился, когда жил среди мыслящих машин, – он почувствовал себя в безопасности.

Глубоко вдохнув, он при помощи шифра открыл фальшивую стену, чтобы отключить другую систему безопасности. И извлек самый опасный мозг в известной ему вселенной – сферу памяти независимого робота Эразма, поработителя и палача миллионов людей.

Учителя и друга Гилберта.

Сфера с погруженными в гель схемами источала слабое голубое сияние благодаря внутренним источникам энергии.