Джон Картер – марсианин - Эдгар Райс Берроуз
Турид на минуту замолк, желая усилить драматический эффект разоблачения. Затем он продолжал:
– Перед троном твоим, о Кулан Тит, – воскликнул он, – стоит тот, кто осквернил храмы богов Марса, тот, кто поднял целый мир против древней религии! Перед тобой, благородный джеддак Каола, находится сам Джон Картер!
Кулан Тит посмотрел на Матаи Шанга, как бы ища поддержки этих обвинений. Святой жрец кивнул головой.
– Это действительно тот самый святотатец, – сказал он. – Он последовал за мной в твой дворец, Кулан Тит, с единственной целью – убить меня. Он…
– Он лжет! – перебил я его. – Кулан Тит, выслушай меня, если хочешь знать правду! Я скажу тебе, зачем Джон Картер последовал за Матаи Шангом в твой дворец. Выслушай меня, как выслушал я их, а затем ты сможешь судить, насколько мои поступки соответствуют барсумской чести.
– Молчать! – заревел джеддак, вскочив с трона и схватившись за меч. – Молчать, богохульник! Кулан Тит не позволит осквернить воздух своего дворца кощунственной ересью, которую изрыгает твоя нечестивая глотка! Мне нечего судить тебя. Ты уже сам себя осудил. Остается только определить род твоей смерти. Даже то, что ты оказал услуги войску Каола, не поможет тебе. Это была низкая хитрость, попытка вкрасться ко мне в доверие и добраться до святого человека, на жизнь которого ты посягаешь! В пещеру его! – закричал он, обращаясь к начальнику стражи.
Хорошее положение, нечего сказать! Что я мог поделать против целого народа? Как мог я надеяться на милость со стороны фанатика Кулана Тита, имевшего таких советников, как Матаи Шанг и Турид? Чернокожий злорадно расхохотался мне прямо в лицо.
– На этот раз тебе уже не ускользнуть, человек Земли, – насмехался он.
Стражники подступили ко мне. Красный туман застлал мне глаза. Пылкая кровь моих виргинских предков закипела в моих жилах. Мною овладела безумная жажда борьбы.
Одним прыжком очутился я возле Турида. Дьявольская усмешка не успела исчезнуть с его лица, как я размахнулся и ударил его кулаком по зубам. Добрый американский кулак сделал свое: черный датор отлетел на десять футов и упал у подножия трона, захлебываясь собственной кровью. Затем я обнажил меч и встал, готовый померяться силами с целым народом.
Стражники налетели на меня со всех сторон, но прежде чем зазвенели мечи, громовой голос перекрыл крики воинов, и гигантская фигура, спрыгнув с возвышения, бросилась между мной и моими противниками. Это был чужеземный джеддак.
– Стой! – вскричал он. – Если ты дорожишь моей дружбой, Кулан Тит, дорожишь вековым союзом, который связывал наши народы, – отзови своих меченосцев! Знайте, что, где бы ни напали на Джона Картера и кто бы ни нападал на него, рядом с ним до самой смерти будет биться Туван Дин, джеддак Птарса.
Крики смолкли, мечи опустились, и тысячи изумленных глаз устремились сперва на Тувана Дина, а затем на Кулана Тита. Джеддак Каола побледнел от ярости, но овладел собою и обратился к Тувану Дину спокойным тоном, каким подобает разговаривать двум дружественным джеддакам. Он медленно, обдумывая слова, начал:
– Туван Дин должен иметь необычайно сильные мотивы, чтобы так попирать ногами древний обычай Барсума. Он забыл, что он гость и что я его хозяин! Чтобы и мне не забыться так, как это случилось с моим великим другом, я предпочитаю молчать, пока джеддак Птарса не разъяснит нам причин его неслыханного поступка и не убедит меня в своей правоте.
Я видел, что джеддак Птарса был готов швырнуть свой меч в лицо Кулана Тита, но он тоже пересилил себя.
– Нет никого, – сказал он, – кто бы лучше Тувана Дина знал законы, управляющие поступками людей во владениях дружеской державы. Но Туван Дин знает также и высший закон – закон благодарности. Ни перед одним человеком на Барсуме не находится он в таком долгу, как перед Джоном Картером!
Много лет тому назад, Кулан Тит, – продолжал он, – во время твоего последнего посещения ты был очарован красотой моей единственной дочери Тувии. Ты видел, что я обожал ее, а впоследствии ты узнал, что по какому-то неведомому капризу она предприняла последнее добровольное паломничество к берегам таинственной реки Исс. Ты понимал, в каком я был горе!
Несколько месяцев назад я впервые услышал о походе Джона Картера против Иссы и святых жрецов. До меня дошли неясные слухи о жестокостях и надругательствах, которым подвергались в течение бесчисленных веков несчастные, приплывающие в долину Дор. Тысячи пленников были освобождены, но не многие решились прийти обратно в свои города, боясь жестокой смерти, которая ждала вернувшихся из долины Дор.
Первое время я не особенно верил всем этим слухам о вероломстве жрецов и молился, чтобы моя дочь Тувия умерла прежде, чем совершила кощунство, вернувшись во внешний мир. Но затем отцовская любовь пересилила благочестие, и я поклялся скорее заслужить вечное осуждение, чем оттолкнуть свою дочь, когда она вернется ко мне.
Я посылал гонцов в Гелиум и на юг, ко дворцу Ксодара, джеддака перворожденных. И ото всех я слышал одну и ту же историю о бесчеловечных зверствах святых жрецов.
Многие бывшие пленные видели и знали мою дочь. Приближенные Матаи Шанга, отказавшиеся от старой религии, рассказали мне о тех оскорблениях, которым он лично подвергал ее. Как я обрадовался, узнав, что Матаи Шанг у тебя в гостях! Я все равно отыскал бы его, хотя бы на это потребовалась часть моей жизни!
Многое еще поведали мне гонцы: о рыцарском отношении Джона Картера к моей дочери, о том, как он сражался за нее, как освободил ее и спас от диких южных варунов.
Будешь ли ты удивляться теперь, что я готов рисковать своей жизнью, миром своего народа, даже твоей дружбой, которую я ставлю выше всего, вступаясь за Джона Картера?
Кулан Тит молчал. По выражению его лица было видно, что он смущен. Затем он заговорил.
– Туван Дин, – молвил он, и голос его звучал дружески, но печально. – Могу ли я судить своего ближнего? В моих глазах отец жрецов – святой, и религия, которую он исповедует, – единственная истинная религия. Но если бы передо мной стояла такая же задача, как перед тобой, я не сомневаюсь, что чувствовал и поступал бы совершенно так же, как и ты.
Что касается Джона Картера, то его в сохранности доставят к границе моих владений; он будет освобожден и сможет идти, куда ему будет угодно. Но под страхом смерти ему навсегда будет запрещено показываться в пределах моей страны.
По отношению к тебе и Матаи Шангу я
