Поднимите мне веки - Елманов Валерий Иванович
Однако он дошел аж до устья Ламы, а меня на реке так и не отыскал, поэтому, решив, что каким-то образом разминулся, рванул обратно, но и в Костроме его ждало неутешительное известие. Пришлось вновь плыть по Волге, но уже более тщательно осматривая берег.
С учетом их появления планы можно и нужно было поменять.
Нет, конечная цель оставалась прежней – Кострома через Ольховку, но тащить туда за собой весь народ ни к чему. Более того, чтобы царевич, испугавшись за меня, не наделал глупостей, предстояло один струг с моим коротеньким письмецом отправить сразу к нему, а остальные…
Однако первым делом я отправил стрельцов обратно, хотя и не всех. На сей раз запросились ко мне аж семнадцать человек – едва ли не каждый десятый. Подавляющее большинство как на подбор молодые парни, преимущественно из новиков, то есть первого года службы, да к ним еще четыре десятника – Щур со Снегирем и два помоложе, Вихорь и Вьюнок.
О процедуре переоформления я понятия не имел, но Чекан, когда я к нему обратился с этим вопросом, лишь махнул рукой:
– Пущай едут, а там в Москве я сам в Стрелецкий приказ загляну да обскажу все как есть. Тока ты грамотку боярину Басманову отпиши.
При упоминании о Петре Федоровиче о дальнейшем говорить было ни к чему. Действительно, с таким главой Стрелецкого приказа опасаться очередного навета на меня глупо.
– А ты бы, Щур, призадумался, – попрекнул Чекан десятника. – Чай, не из сопливых, как мальцы енти. – И ехидно добавил: – Нешто не слыхал, что людишки Федора Константиныча про ратную учебу сказывали? Али мыслишь угнаться за ими?
– Они по младости, с простецой, а я по старости, с хитрецой, – недовольно буркнул Щур, еще не зная, что я собираюсь ему предложить совсем иную службу. – Ништо. Мне, чай, не полста лет, всего-то три десятка с гаком…
– Тока гак немалый – ишшо на полдесятка потянет, – злорадно добавил Чекан.
– А хошь бы и так, – невозмутимо ответил Щур. – Зато я ноне… – И помрачнел, с усилием продолжив: – Птица вольная. Опосля того как женка моя померла, меня в Москве все одно в избе никто не ждет.
«Вот почему он тогда не явился ко мне за ответом», – понял я, сочувственно поглядев на десятника.
– К тому ж, как я слыхал, тебя Дуров на сотника собирался ставить, а тут в рядовичах поначалу походить придется невесть сколь, да и опосля как знать.
– У такого воеводы и в рядовичах за честь послужить, – строго ответил Щур и сам в свою очередь поинтересовался: – А ты чего тут на меня насел-то? Али завидки берут?
– Берут, – не стал отрицать Чекан. – Ежели бы не семья да не хозяйство, и я б к князю подался. В рядовичи, положим, не согласился бы, а вот на десятника враз…
Единственный, кого я отказался брать, был… Снегирь.
Этот мне куда нужнее в ином качестве, о чем я откровенно и заявил ему.
Однако сразу заметил, что неволить не собираюсь. Если он все-таки откажется от моей просьбы, то возьму не задумываясь, но коли он и впрямь хочет сослужить мне добрую службу, то…
Впрямую называть вещи своими именами я не хотел, говорил обтекаемо, но Снегирь – мужик умный и догадался, что за неожиданный поворот событий в столице я имею в виду.
Да и с выбором он не колебался, заявив, что в благодарность за своего Васюка готов на что хошь, пусть даже на плаху. Теперь можно было рассказывать дальше.
Но начал я с того, что на плаху не требуется, а речь идет скорее уж о противоположном – помочь, чтобы на нее не угодили наши с царевичем головы, после чего принялся подробно рассказывать, что от него требуется.
А требовалось от него приглядывать за общим настроением в своем полку, и не только в нем одном, и если обнаружится, что кто-то сеет нелепые слухи о том, будто Дмитрий Иоаннович не является подлинным сыном Иоанна Грозного, то дать знать моим людям.
Но это была одна из задач, текущая, а имелась еще и вторая, причем куда важнее. И состояла она в том, чтобы поддержать в нужный момент думного дьяка, а если по-новому, то великого секретаря и надворного подскарбия Афанасия Ивановича Власьева, когда понадобится вывести его на Лобное место. Ну и охранять от попыток бояр сбросить дьяка оттуда.
Дело в том, что, по моим прикидкам, убивать царя теперь будут именно так, как это и произошло в официальной истории. С учетом отсутствия царевича травить Дмитрия втихую получалось бессмыслицей, ибо тогда по его завещанию государем становится престолоблюститель.
Значит, чтобы трон не достался Годунову, необходимо объявить нынешнего царя самозванцем. Тем самым и все его указы, в том числе и о Федоре как о своем преемнике, оказывались бы недействительными. Более того, раз самозванец указал, то этого человека, наоборот, не следовало бы избирать на царство.
Отсюда вывод – очередь для желающих выступить с Лобного места сразу после убийства Дмитрия будет о-го-го, не протиснуться. Да и побоится Власьев, который пока что о своей грядущей задаче ни сном ни духом, даже узнав о ней, лезть туда, распихивая именитых бояр и князей из Рюриковичей.
Получалось, что решающий перевес над остальными кандидатами будет иметь тот, за чьей спиной встанет больше хорошо организованных вооруженных людей.
В самом начале, разумеется. Потом-то появится столько факторов, что не сосчитать, но в первые часы после убийства Дмитрия главным будет именно тот, на чьей стороне окажутся стрельцы.
Конечно, десятнику командовать полком или даже сотней никто не позволит, но речь шла о другом – только передать стрелецким головам грамотки, то есть окончательно их подтолкнуть на нашу сторону, ну и сказать, кого надлежит вывести на Лобное место.
Все обращения к стрелецким головам были написаны от моего имени. Во-первых, у меня не имелось печати царевича, а во-вторых, даже будь она в моих руках, Годунова приплетать ни к чему.
Я, конечно, верю своим спецназовцам, но опять-таки не следует забывать про случайности, которые иногда столь невероятны, что остается только диву даваться, как такое могло произойти. Одним словом, попади они в руки к Басманову или тем паче к горячо влюбленным в мою персону боярам, это был бы убийственный козырь против царевича.
К тому же имелось и еще одно обстоятельство. Тогда бы обязательно потребовалось пообещать какие-нибудь материальные блага, а я хотел обойтись без этого – очень уж щедро кидался Дмитрий денежками, поэтому имелись серьезные опасения, что казна опустеет как бы не раньше бесславного конца его правления, так что сорить деньгами ни к чему, а пустые посулы – это палка о двух концах.
Я и остальные грамотки из числа тех, что накатал в Москве сразу после венчания Дмитрия на царство – к Власьеву и патриарху Игнатию, а также ту, которую предстояло огласить с Лобного места, тоже подписал лично, надеясь, что к тому времени след моей славы еще будет продолжать витать над столицей.
– Дак к чему лавке пятую ногу приделывать, коль она и так четыре имеет? Вся Москва и без того ведает, кто наследником у Дмитрия, – продолжал недоумевать Снегирь, который хоть и согласился не раздумывая, но явно считал мою затею пустой перестраховкой. – Опять же не пойму. Ну с Голицыным ладноть, а вот ты тут про Шуйского сказываешь, так он в опале ныне.
– Государь добрый, может и простить, – вздохнул я, – а Шуйский этим и воспользуется. И коль он выйдет перед всем честным народом и станет креститься на купола храмов, заявляя, что на самом деле Дмитрий не выжил, но и не набрушился на нож, а был убит во младенчестве людьми Бориса Федоровича Годунова, то… Короче, ничего хорошего дальше ждать не придется.
И плавно перешел к третьей задаче, самой трудной. Вообще-то по времени исполнения она шла второй, но рассказ о ней я предпочел оставить напоследок.
Мол, даже лжесвидетельство – тяжкий грех, что уж там говорить о цареубийстве. Понятно, что господь на том свете покарает Шуйского, но дожидаться этого ни к чему. Лучше, если кара настигнет его вначале еще и на этом свете.
На мой взгляд, всевышний за такое не только простит, а еще и наградит тех, кто поскорее отправит коварного боярина на встречу с богом.
