В плену лживого солнца - Борис Токур

В плену лживого солнца

Время до

Пространство гудело от звона железа и рёва чудовищ. В разверстые провалы сбрасывались туши мёртвых бестий и отяжелевшие тела растерзанных воинов.

Аршухан оглянулся. Его армия гнала остатки противника с поля боя, очищая от скверны священные земли праотцов. Он проехал мимо дымящихся ям и куч изрубленных тел, выискивая злейшего врага великого царства.

Демоноподобный лежал, привалившись спиной к боку своего мёртвого коня. Грудь тёмного правителя разворотило в кровавое месиво, но он был ещё жив. Изо рта на подбородок сбегала булькающая алая пена.

Аршухан склонился над Боуло, сгрёб в кулак гриву жёстких волос и приставил к горлу умирающего остро наточенное лезвие. В глазах Боуло не было ни тени страха, ни сожаления. Он в презрительной улыбке обнажил заострённые зубы.

Что он сказал Аршухану, не слышал никто. Звенящий гул и неумолчные вопли заглушили злобный рык воеводы, одним движением пресекшего жизнь тёмного беса.

…

Палящее солнце достигло зенита и перекатило на другую сторону неба. Ожили тени, повеяло лёгкой прохладой. Ещё стелился дымной завесой горизонт и гуляли отзвуки прошедших сражений, а в Светлый Град уже возвращалось войско защитников. Немало полегло их в пустыне, в Джахи[1] въезжала лишь пятая часть.

Высокие врата распахнулись, и по мощёным улицам зацокали копыта коней, несущих уставших воинов. В полумраке дворов возникло движение. Из ворот робко выглянули обеспокоенные лица. В проулках и тенистых аллеях появились первые жители. Население Великого Города всё смелее покидало укрытия и стекалось в общий поток, стягиваясь к главной площади.

Аршухан направил коня во внутренний двор белокаменного храма-дворца. Спрыгнув на землю, бросил поводья подоспевшему служителю и, прихватив замотанную в покрывало ношу, взбежал по лестнице.

Солнце сошло на ступень, и закатные лучи придали светлым городским стенам розоватый оттенок.

Пройдя сквозь обитель Создателя, Аршухан остановился на верхней ступени портала. На площади, окружённой золотыми колоннами, в немом ожидании замерли жители. Он глянул назад – эта победа далась ему тяжко. И, повернувшись к людскому морю, отыскал утомлённые лица тех, с кем недавно стоял бок о бок на поле боя. Найдя в глазах бомани[2] признание и поддержку, он выпрямил спину и заговорил:

– Слушайте, свободолюбивые жители великого города! Слушай, вся Светлая Джахи! С этого дня больше никто не посмеет угрожать солнцеликому народу Áтон[3]. Страх пал! Отныне ни одного крика не издаст застигнутое злом дитя и ни одной слезы не проронит потерявшая сына мать. Дома не будут разорены и разрушены. Посевы не пострадают от набегов тысяч варваров. И ни один воин больше не падёт на поле сражения!

Дневное светило спустилось ещё на ступень, готовое погрузиться в бездну за краем земли. Аршухан глянул на небо и развязал покрывало.

– Вот вам моё слово!

Удерживая за слипшиеся волосы, он высоко поднял жуткий трофей – окровавленную голову Боуло.

– Пал последний враг непобедимой Áтон! Пал самый беспощадный из демонов.

Он швырнул отрубленную голову к ногам собравшихся жителей. Передние ряды отшатнулись. По толпе прошёл единый тяжёлый вздох.

– Ты свободен, мой великий народ! – воздел руки оратор. – Ты, годами терзаемый страхом перед угрозами Тёмных правителей.

Во время пламенной речи воины стали припадать на колено и все как один почтительно склонили головы. С напряжённых лиц горожан сходили недоверие и тревога. Страх отпускал. В душах пробудились ростки несмелой надежды. Джахияне вслед за воинами опускались перед оратором на колено и благодарственно прикладывали руку к сердцу. По запруженной площади пошли гулять волны восхваления, и к божественному солнцу вознеслось новое имя.

…

Никто из погруженных в собственные переживания горожан не заметил фигуру в чёрном, стоящую в тени между колоннами. Тонкий силуэт неуловимо быстро отступил вглубь анфилады, растворяясь в густом полумраке. Над плотной сеткой, прикрывающей нижнюю часть лица, пламенно блеснули пронзительно-синие глаза.

Западающее солнце скользило лучами по площади. Собиралось сияющими бликами на дисках храмовых колонн. И, проникая в отходящие коридоры, подкрадывалось к ногам, обутым в лёгкие кожаные сандалии. Опустив голову и пряча сверкающий взгляд, женщина продолжала отступать в полумрак.

Покидая храм, она с болью в душе слушала всеобщий хор ликования…

Под торжественные песнопения тайком пробиралась узкими улочками и тенистыми двориками…

Она вышла за городские ворота, оставляя позади взволнованный гул и отдельные выкрики – похвалы великому освободителю.

Она уходила от непобеждённого города, окружённого цветущими садами и прохладными источниками. Всё больше отдалялась от Джахи, чьи светлые стены лучи закатного солнца медленно перекрашивали в насыщенный алый цвет.

Отзвенел последний торжествующий вопль о смерти кровожадного Боуло, и великий город исчез за холмами. Воздух наполнился шёпотом ветра и шелестом песка.

Солнце коснулось края бездны.

Молчаливую пустыню с высоты огласил резкий крик орла.

Фиолетовая тьма опустилась на землю, даря благословенную прохладу.

– Сколько бы не отмерило высокое светило… – шептали бледные губы, глаза безотрывно смотрели на далёкие городские стены, давно отболевшее сердце билось ровно, – сколько бы не сменилось под небом народов… я дождусь.

Взгляд, проникающий сквозь любую преграду, не удержат никакие запреты и тайны.

Иллюзорное синее пламя обрисовало зыбкие очертания – острые плечи под чёрной хламидой, надвинутое на лоб покрывало. Бесплотные пальцы прошлись по шершавому дереву. Толкнули врата. В погребальный зал проник лёгкий шорох шагов. Сгусток света плыл за скорбной фигурой. Остановился. Заставил вспыхнуть мудрёную вязь саркофага.

– Спи, великий воин…

Вдали, не возмутив сошедшего на землю покоя, басовито ухнул пустынный хищник.

– … следующего по твоим стопам поглотит сердце Тьмы.

Иллюзорное пламя замерцало от дуновения. Стремительные тени прошлого облетели мрачные стены, пронеслись по коридору и, вырвавшись из душного подземелья, устремились к ночному небу, под которым среди прохладных холмов спала уставшая Джахи.

День за днём… месяц за месяцем… год за годом к благодатной равнине подступали горячие гибельные пески.